Нелюбезный Шут (СИ) - Зикевская Елена. Страница 16

Собственно, рассказывать было нечего. По старым рецептам делать рука не поднималась, а как сделать по-другому — я не знала.

— Ты вчера сказал, что дар — это умение видеть возможности. — Я так и сидела в обнимку с книгой, глядя, как он ловко чистит рыбу. — Я…

— Ты боишься, ведьма. — Он без улыбки взглянул на меня, отвлёкшись от своего занятия. — Ты не доверяешь себе и своему дару, поэтому боишься делать новое. А ты не бойся ошибиться. Времени и трав тебе хватит. Мы здесь как раз для того, чтобы ты научилась понимать травы и делать хорошие зелья.

Я вздохнула, чувствуя, как что-то отпускает внутри, отчего на душе и сердце становится легче.

— Ты мне поможешь?

— А чем, по-твоему, я занимаюсь? — Джастер ловко вскрыл рыбье брюхо, выпуская кишки. — Всё, как договорились, ведьма.

4. Болотник

К вечеру я чувствовала себя совершенно вымотавшейся, но очень довольной. Джастер предложил делать привычные зелья, доверяя только своему чутью. Иногда всё получалось легко, словно само собой. Но было и так, что я подолгу сидела, держа травы в руках и стараясь понять, чем же, например, листья меланжицы будут отличаться от цветков дубозуба, потому что оба входили в состав притирания для кожи, но мне казалось, что надо добавить что-то одно.

Но даже в таких случаях Шут не указывал напрямую, а задавал вопросы в своей насмешливо-язвительной манере. Отвечая ему, я неожиданно понимала, что и как надо делать, и всё больше проникалась уважением к Джастеру.

Кем бы он ни был и как бы ни разговаривал, он очень хорошо знал ведьмовство и прекрасно разбирался в травах. Хотя его манера общения была очень…  своеобразной и часто болезненной для моего самолюбия.

Обстоятельно и без своих шуток он объяснил и показал только одно: как приготовить ароматную мазь, чтобы наносить на тело и приятно пахнуть, пожертвовав на это дело горшочек заячьего жира из своей торбы. На мой вопрос, пользуется ли он сам такой мазью, он только фыркнул и ответил, что не любит на себе посторонние запахи.

Записи в своей книге я исправляла сама.

Довольная и счастливая, оглядев результат своего труда и убрав новые зелья в сумку, я расслабилась от добродушно-насмешливого тона Джастера и перестала бояться сказать или сделать что-то не то. Ведь он действительно мне помогал. Значит, я тоже должна хоть что-то сделать для своего обещания.

Поэтому и решилась задать личный вопрос.

— Джастер…  Она…  умерла?

Шут, снимавший котелок с остатками ухи с огня, резко замер, словно внезапно закаменев. Даже дышать перестал, а кожа на судорожно сжавшихся кулаках побелела. В мгновенно почерневших глазах я увидела смесь боли, горечи и гнева. Что же я наделала…

— Нет. — Он поставил котелок на землю и с усилием глухо вытолкнул ответ сквозь стиснутые зубы, закрыв глаза и утихомиривая внутреннюю бурю. Я молчала, искренне переживая за него, но понимая, что другой возможности узнать хоть что-то о его прошлом у меня нет.

— Нет. — Он не смотрел на меня, в безжизненных серых глазах стояла глухая стена, а лицо застыло в мрачную холодную маску. — Она вполне себе счастлива.

Не сказав больше ни слова, Джастер взял лютню и ушел в лес по берегу реки, оставив меня задумчиво размышлять в одиночестве.

Знал ли он сам, что открыл мне больше, чем хотел? Или именно на это и рассчитывал? Он ведь ничего не говорил и не делал просто так, а о себе вообще не желал рассказывать.

Всё, что мне удалось узнать о его прошлом, он сказал только из-за нашего договора.

Может, мне и не хватало любовного и ведьмовского опыта, но Холисса не зря меня учила.

Похоже, сдержать слово ведьмы будет намного сложнее, чем я представляла…

Рана Джастера не была старой, как я думала. Сколько бы времени ни прошло, разбитое сердце кровоточило до сих пор. Вот почему он равнодушно смотрел на всех женщин и пил, не пьянея. Его мысли и душа витали вокруг прошлого, и никакие плотские утехи не могли облегчить страданий, отвлекая лишь ненадолго.

То, что Шут не убил соперника, с которым, очевидно, и осталась счастливо жить его возлюбленная, говорило о многом. И, в первую очередь, о его глубокой и неподдельной любви к этой женщине.

Что же между ними произошло, и почему она предпочла другого? И что же это за необыкновенная женщина, ради которой Джастер смирился с судьбой отвергнутого?

Я задумчиво смотрела вслед ушедшему Шуту. Вопросов у меня было много, но задавать их напрямую явно не стоило. То, что он разделил со мной постель, помогал с травами и позволял находиться с собой рядом, — ровным счётом не значило ничего.

А мне…  Мне хотелось, чтобы он смотрел на меня совсем иначе.

Увлеклась немного, пройдёт, да?..

И даже бесчувственным чурбаном в ответ не назовёшь…

Вот бы с Холиссой поговорить! У неё такой богатый опыт…

Хотя нет. Я прикусила губу и покачала головой. Наставница наверняка бы посоветовала использовать приворотное зелье и не мучиться понапрасну. Но делать такую глупость я не собиралась. И даже не потому, что Джастер прекрасно разбирался в ведьмовстве. Обманывать Шута я не хотела и не смогла бы. Даже попроси вдруг он сам такое зелье, результат мог оказаться настолько непредсказуемым, что лучше не рисковать.

Я очень хорошо уяснила разницу между его природным желанием и магически наведённым. Но если с любовным зельем я отделалась очень бурной ночью, то последствия применения приворотного — когда привороженный кроме предмета страсти ничего не видит, — даже представлять страшно.

Только вот как добиться его признания и ответных чувств — совершенно не представляла…

Этому Холисса меня не учила. И не могла бы научить, ведь она меняла любовников, как богатая дама — платья.

Поужинав в одиночестве, я долго и напрасно прислушивалась: ветер доносил только обычные звуки ночного леса. Шут или ушёл очень далеко, или просто не играл, погрузившись в свои переживания. Возле маленького костра было неуютно и одиноко, но где искать Джастера — я не знала, а заблудиться в ночном лесу могла очень легко. Оставалось только надеяться, что воин скоро вернётся.

Так и не дождавшись, я задремала почти под утро, вздрагивая от холода и каждого шороха.

Проснулась я в таком же одиночестве. Выгнав из котелка насекомых, приползших на оставленную для Шута порцию, я долго отмывала посуду начисто, с песком, глотая слёзы от жалости к голодному Джастеру, бродившему всю ночь по лесу и по остаткам вкуснейшей ухи, которые пришлось вылить. После завтрака всухомятку своими запасами, весь день провела в тревожном ожидании, коротая время за записями и приводя в порядок содержимое магической сумки. Трав у меня не осталось, всё ушло на опыты и новые зелья. Уходить от лагеря дальше десятка шагов я опасалась и очень хорошо поняла, что такое оказаться одной в глухом лесу.

Хотя никто из зверей меня не побеспокоил, без Шута я почувствовала себя чужой. Это в его присутствии лес был для меня безопасным и почти домом. Зато теперь постоянно казалось, что за мной наблюдают, и вовсе не птицы и звери. Джастер словом не обмолвился о других лесных обитателях, но теперь я вспомнила и о лесовиках, и о цветочных пыльниках, и о недобрых моховиках и водниках…

Даже оружие Шута, оставленное вместе с торбой, служило слабым утешением. В случае опасности я не смогла бы воспользоваться Живым мечом. Про фламберг и говорить не приходилось. Он был почти с меня ростом.

Джастер вернулся только к вечеру, когда я успела не один раз обругать себя за свой язык и несдержанность и вся извелась от переживаний и страхов. Шут нёс в руках охапку трав, лютня была у него за спиной.

Вся моя радость от его возвращения мгновенно погасла, едва я наткнулась на непроницаемый взгляд, такой же холодный и мрачный, как в начале нашего знакомства. Хотя небо над головой всё это время оставалось ясным, настроение у воина было совсем иным. Он молча бросил передо мной травы, отошёл к своим вещам, закутался в плащ и устроился спать, повернувшись ко мне спиной.