Последний снег - Джексон Стина. Страница 38

В доме пахло мылом и хлоркой. Чистый пол сиял в лучах солнца. Дверь в комнату Видара все время была открыта, как и окна на первом этаже. Весенний ветер выдувал из дома запахи старости и сырости. Всю одежду Видара она собрала в кучу во дворе — фланелевые рубахи, флисовые куртки, пожелтевшие подштанники и дырявые носки. Все это она тоже сожжет. Очистительный огонь уничтожит воспоминания о прошлом.

Со второго этажа раздался звонкий смех Фелисии. Лив думала, что Симон не даст ей выкинуть вещи деда, но сын не сказал ни слова. Наверное, понимал, почему она так делает. Скорее всего, ему будет легче дышать без этого хлама. А может, он просто ничего не заметил, увлеченный девушкой с синими волосами.

Смех напомнил Лив о ее собственном одиночестве, и чисто вымытый дом внезапно показался чужим. Перед треснутым зеркалом она сполоснула подмышки холодной водой, причесала волосы пальцами и пощипала себя за щеки. Потом крикнула детям, что пойдет на пробежку. «Пока», — раздалось в ответ. Им не терпелось остаться одним. Смех был слышен даже на улице.

Тропинка вела в лес. Зима уже отступила, повсюду журчали ручьи, птицы пели, не жалея голосов. Лив чувствовала, как солнце согревает кожу и пробуждает ее к жизни. Видар остался в прошлом. Всё, конец.

Конечно же целью ее пробежки был дом вдовы Юханссон. Она чувствовала потребность отвлечься. Но на середине болотца, через которое пролегал ее путь, что-то сверкнуло во мху, заставив замедлить бег. Какой-то металлический предмет блестел на солнце. Она подошла поближе, огибая кочки и поросшие мхом пеньки, и нагнулась. И у нее перехватило дыхание. Очки… Стекло треснуло, дужки погнуты, но это точно были очки Видара, без которых он почти ничего не видел. Лив подняла их двумя пальцами, большим и указательным, словно мертвого зверька, которого опасно касаться. Сунула в карман куртки и огляделась по сторонам, пытаясь найти объяснение. Ничего такого… Мшистое болотце, до конца не оттаявшее, от земли поднимается пар. Она вспомнила, как Видар сидел с биноклем и смотрел в темноту, а потом сказал, что на участок забрели волки.

В паре метров она заметила следы квадроцикла — две черные колеи, исчезавшие между соснами. В другой стороне, метрах в пятидесяти, виднелась охотничья вышка. В ушах Лив прозвучало эхо выстрела. Она представила, как птицы взметаются с деревьев. Так все и было. Серудия права — здесь отец и погиб, на болотце, где растет морошка.

Какая ирония, совсем рядом с домом…

Она поежилась. Столько свидетелей было в момент его смерти. Нет, не людей… Вороны кружили над деревьями, жадно взирая на мягкие части — губы, глаза. Хищные звери принюхивались к свежему запаху крови… Может, потому его и сбросили в колодец? Чтобы не дать зверью растерзать тело на кусочки. Последний жест милосердия… Но кто?

Лив направилась к вышке, думая о том, что у Видара не было шанса, если стреляли оттуда. С кустов за шиворот падали ледяные капли воды, ноги разъезжались в грязи, но она этого не замечала. Пятьдесят метров, не больше… Убийца выманил его в лес в то утро. И Видар, сам того не подозревая, шагнул прямо в ловушку.

Квадроцикл оставил в болоте глубокие колеи, но вода смыла рисунок протекторов. Следы были повсюду и нигде.

Низкие тучи набежали из ниоткуда и закрыли солнце. Лив шла, низко опустив голову в поисках еще каких-нибудь улик. Дойдя до шаткой лесенки, она была мокрая насквозь. Зубы стучали от холода. Пока она карабкалась наверх, в голове звучал сиплый голос Видара. Он напевал: «Пока еще нет комарья, пока еще не цветет морошка. Скоро мы будем нежиться на лугу. Скоро родится наш малыш…»

На вышке ничего такого не было. Вообще ничего не было. Ни коры, ни шишек, которые обычно заносило ветром сквозь широкие щели между досками. Опустившись на колени, она провела ладонями по шершавому полу в поисках гильз, сигаретных бычков или других следов, оставленных стрелком, но ничего не нашла. Отодвинув доску в стене, сунула руку в свой старый тайник и нащупала внутри пластик. Удивилась, что сокровища еще на месте. Осторожно выудила пластиковые пакетики. Когда-то они были голубыми — она хорошо это помнила, но теперь выцвели. Затаив дыхание, открыла один пакетик. Купюры слиплись и превратились в один грязный комок. С губ сорвался всхлип. Она сунула деньги обратно в пакет и положила в отверстие за доской. Ей не хотелось вспоминать прошлое.

Подгнившие доски угрожающе скрипели, когда она осторожно подползла к бойнице. Снова пошел дождь. Когда-то отец обещал, что научит ее охотиться. Каждую осень, отправляясь в лес, он говорил, что в следующем году возьмет ее с собой. Но наступал новый год, а отец так ни разу и не дал подержать ружье в руках.

Лосиная голова на стене взирала на нее сквозь табачный дым. Казалось, чучело ухмыляется. Шторы были задернуты, но солнце все равно проникало в комнату и высвечивало пыль. Рука Йонни лежала у нее на бедре — легкая, как перо. Все было хорошо, пока он не заговорил о Видаре. Его слова вызвали призрак к жизни.

— Как идет расследование? — спросил он. — Какие новости?

— Полиция говорит, что продвигается, но я не знаю, что это значит.

— У них есть подозреваемые?

— Мне они об этом не сообщают.

— На лесопилке все только об этом и говорят. Комната отдыха стала похожа на улей.

— Могу представить.

Ее пальцы лежали у него на груди, зарывшись в жесткие волосы. Под кожей билось его сердце.

— О тебе много болтают, — после паузы произнес он.

— И что говорят?

— Что ты только выиграла от того, что случилось.

Она убрала руку. Посмотрела еще несколько секунд на лосиную голову, потом поднялась и начала собирать одежду, прикрывая одной рукой наготу. Ей снова показалось, что она чувствует присутствие покойной вдовы в комнате. Кислый запах старости прочно засел в стенах. Мог бы и не говорить. Ей и так известно, что о ней болтают. Люди о них всегда болтали. Сколько она себя помнила, обсасывали тему о маленькой Лив Бьёрнлунд, предоставленной самой себе, и ее скаредном отце.

— Ты обиделась? Я только сказал, что слышал.

— Несут всякую чушь. Мне нет до них дела.

— Пожалуйста, Лив, не уходи.

Она нашла кофту и поспешно натянула. Куртка свешивалась с комода. Во внутреннем кармане лежали очки Видара. Рукой, застегивавшей молнию, она ощутила их острые дужки.

Йонни, так и лежавший в кровати, зажег новую сигарету. Его темные глаза не отрывались от нее. Она медленно подошла к тумбочке, взяла окурок из пепельницы и поднесла к свету.

— Что ты делаешь?

— Ты умеешь охотиться?

— Нет, а что, должен?

— Ты когда-нибудь держал ружье в руках?

— Я был в армии, но это было много лет назад.

— Так ты умеешь стрелять?

— Ну, я не совсем безнадежен, — улыбнулся он. Опустив окурок в пепельницу, Лив потянулась за джинсами. Они свободно болтались на бедрах: за последние пару лет она сильно похудела. Жизнь вытекала из нее вместе с плотью.

Во дворе залаяли собаки. Раздался шум подъезжающей машины. Она подошла к окну и выглянула сквозь занавески.

— Это полиция.

Йонни поспешил затушить сигарету, набросил покрывало на смятую постель со следами их свидания и начал одеваться. В дверь замолотили. Лив вжалась в угол комнаты.

— Я не хочу, чтобы меня видели. Не здесь.

— Вылезай через окно, — шепнул он и пошел открывать.

Лив услышала, как полицейские вошли; женский голос сказал, что они хотят поговорить с ним о Бьёрнлундах и о том, что произошло в деревне. Йонни пригласил их в кухню. Ножки стульев царапнули пол. Раздался звук воды из крана.

Она тихонько открыла окно, между стеклами лежали мертвые мухи. Солнце уже зашло, и лес ждал ее в свои темные объятья. Никто не увидит… Она перекинула одну ногу через подоконник, потом другую. Тут же подбежали собаки Йонни и стали обнюхивать ее ботинки, но голоса не подали. Лив спрыгнула и бросилась в лес. Собаки увязались за ней. Посреди болота она поскользнулась и упала. Зажмурилась, чувствуя, как холодная вода проникает сквозь одежду. Вонь из пастей собак породила картинку: они разрывают ее в клочья. Но собаки повернули к дому, оставив ее лежать в грязи.