Последний снег - Джексон Стина. Страница 46

— Этот Вестберг… Я сразу подумала: странно, что он приехал налегке, — вступила в разговор Эва. — Как-то заходила к нему, а в доме только старые вещи вдовы Юханссон. С собой он ничего не привез.

— Черт, — фыркнул Дуглас, — а мне сперва было жалко его. Мужик не приспособлен к жизни на севере. Приехал в разгар зимы, а в сарае ни одного полена. Мы дали ему дров, чтобы он не замерз до смерти, пока своими не разживется. А теперь выясняется, что он, оказывается, убийца. Просто кровь стынет в жилах от этой мысли.

У Лив зачесалась кожа. Еда лежала на тарелке почти нетронутая. Жаль, что такое отменное мясо пропадает, но она была не в силах взяться за вилку. Разговор все время возвращался к Йонни Вестбергу, и от нее тоже ждали высказываний. Но что ей было говорить?

Дуглас снова приобнял ее.

— Что ты на это скажешь, Лив? Я так понял, вы с Йонни общались? Между вами что-то было?

Лив отодвинула тарелку и покосилась на Симона.

— Нет, — покачала она головой. — Между нами ничего не было. Я только заходила проверить дом.

Дуглас бросил на нее недоверчивый взгляд.

Меня удивляет, что Видар не заподозрил ничего плохого, — сказал он, ковыряя зубочисткой во рту. — У него был нюх на прохиндеев.

Лицо у Дугласа было красное, глаза блестели от возбуждения. Словно ребенок в Рождество, подумала Лив. Он явно наслаждался моментом. Интересно, что его так взбудоражило — смерть Видара или то обстоятельство, что в их глухой деревне наконец-то что-то произошло? У нее не было ответа. Но каждый раз, когда он нагибался к ней, ей хотелось закричать.

Эва встала убрать со стола, а Дуглас уже снова разлил самогон. Лив сделала глоток, потом еще один, внутренности обожгло огнем. Опустив глаза, она заметила, что рука Симона лежит на бедре Фелисии под столом.

Эва поставила кофе, достала мороженое и морошковое варенье. При этом она тепло улыбнулась Симону.

— Не переживай. Для тебя у меня есть сорбет. Знаю, что ты не любишь жирное.

Может, материнская нежность в голосе, может, то, как она погладила Симона по макушке, вывело Лив из себя. Ему всего семнадцать. Они должны были спросить у нее разрешения, прежде чем предлагать ему спиртное. Три стопки самогона. Сорбет вместо мороженого. Откуда Эве знать, что стоит за его «нелюбовью» к жирному. Он просто боялся насмешек Видара. Тот постоянно твердил, что ему нельзя толстеть, что жирный и с прыщами он никому не будет нужен, не видать ему женщин как своих ушей. Нет, Эва и Дуглас ничего не знали о ее мальчике. Не знали, что творится у него в голове. Но вели себя так, как будто это их сын.

Лив резко вскочила. Симон уставился на нее. Выражение его лица говорило, что она должна взять себя в руки, не позорить их.

— Мне пора, — выдохнула она. — Простите, я себя плохо чувствую.

Дуглас потянулся за ней, попытался остановить, но Лив выскочила в прихожую и начала судорожно искать одежду. Эва вышла ее проводить. Пальцы не слушались Лив, и Эва заботливо застегнула ей молнию на куртке.

Лив открыла дверь и вдохнула холодный ночной воздух. Из коровника донеслось мычание коров. Она еще раз извинилась, захлопнула дверь и поспешила домой. Метров через сто обернулась посмотреть, не идет ли Симон за ней, но позади была только темнота.

ЛЕТО 2008 ГОДА

От детского смеха щемит сердце. Мальчик стоит в воде, освещенный солнцем. Его круглое детское личико сияет. Смех заразителен, перед ним невозможно устоять. Сын придает ей энергию. С ним она словно открывает мир заново: свежую листву в лесу, круги на воде в озере, где ловит головастиков ее малыш. Благодаря ему мир окрашивается новыми красками.

Она не видит мужчину, пробирающегося через заросли иван-чая. Сначала в ноздри ударяет запах навоза, такой сильный, что она инстинктивно начинает дышать ртом. Не отрывая взгляда от ребенка в воде, здоровается, тоном давая понять, что он им помешал. Это их рай, их тайное местечко.

— Хочешь кофе?

Мужчина, отмахиваясь от мух, достает термос с кофе и пихает ей в руки. Вытаскивает сыр, который в их местах называют «кофейным», и кладет на лавку. Глаза хищно поблескивают, когда он смотрит на ребенка, и она чувствует, как напрягается в теле каждая мышца.

Он окунает сыр в чашку с кофе и ухмыляется.

— Хороший у тебя сын.

Мальчик, взмахнув сачком, оступается и чуть не падает, но в последний момент сохраняет равновесие. Вскрикнул от страха и тут же рассмеялся. Мужчина рядом с ней тоже смеется. Термос опрокидывается в траву. Мужчина кричит мальчику, что ему нужен не сачок, а настоящая удочка. Пот стекает по спине, жарко, и она конечно же догадывается, зачем он пришел. Приставив руку козырьком ко лбу, он разглядывает ее сына, его пухленькие щечки, его светлые волосы.

— На тебя он не очень-то и похож.

— Может, и к лучшему, — пожимает она плечами.

Он смеется.

Кофе обжигает рот и пахнет навозом. Она знает, что он сейчас скажет. Так и есть:

— Кто его отец?

— Ты его не знаешь.

— Людям любопытно.

— Мне плевать на людей.

Мужчина стягивает рубаху и вытирает потные подмышки. Живот вылезает из-под ремня. На груди у него татуировка, которой она раньше не видела, — имя дочери, выведенное красивыми буквами. Он сует между зубами кусок сыра и корчит гримаску мальчику, тот гримасничает в ответ. Они словно общаются на неведомом ей языке.

Мухи роятся вокруг него, садятся на вонючие ботинки. Она допивает кофе и зовет мальчика, говорит, что пора домой, но сын делает вид, что не слышит. Мужчина похлопывает себя по толстому животу.

— Представь, даже меня спрашивали, не мой ли он.

— Вот как.

— Но тут я честен, говорю как есть. С тех пор как мы мутили, прошло много лет, так что точно не мой. Хоть мне и хотелось бы, чтоб я имел к нему отношение.

— А я и не знала, что ты участвуешь в деревенских пересудах.

— А что такого? Люди хотят знать, что происходит. С этим ничего не поделаешь. Так уж мы устроены от природы.

Она встает и снова зовет сына. Тот забросил сачок и стоит с ним над водой. Мужчина продолжает расспрашивать:

— Это ведь не твой папаша тебя обрюхатил? — Он говорит тихо, но эхо его слов разносится по всему озеру.

— Черт бы тебя побрал!

Она бросается к воде, поднимает ребенка на руки и уносит его. Ведро с головастиками бьется о спину.

Дом темный и пустой. Слышно только собаку. Натянув цепь, Райя стояла, уставившись на дом, и глухо рычала, словно в доме скрывалась какая-то опасность.

Отцепив собаку, Лив вставила ключ в замок и обнаружила, что дверь открыта. Перешагнув порог, она сразу почувствовала чужой запах, от которого ей стало не по себе. Схватила ложку для обуви с полки и выставила перед собой — какое-никакое оружие.

Прошла в кухню и увидела тень — кто-то сидел на месте Видара. Ее охватил страх. Дрожащей рукой нащупала выключатель, щелкнула им и увидела незнакомого мужчину. Райя зарычала, и Лив сунула два пальца под ошейник, чтобы удержать ее.

— Кто вы?

— Да ладно, Лив. Ты разве меня не помнишь?

Седые волосы падали на тощие плечи. Лицо, все в морщинах и пигментных пятнах, заросло бородой. Но блеск в глазах показался ей знакомым.

— Юха?..

— Сколько лет прошло.

Ей вспомнилась та осень. Парковка, где ее ждал Юха, засыпанная золотой листвой. Тогда его волосы были темными, а кожа — свежей. Даже сейчас у нее щемило в груди при мысли о нем.

— Зачем ты вторгся в мой дом? Ты меня до смерти напугал.

— Я слышал, что произошло с Видаром. Соболезную.

— Сомневаюсь.

Юха криво улыбнулся, но не той улыбкой, которую она помнила, а грустной и больной. У него не хватало нескольких зубов. Лив отпустила собаку, и та подбежала обнюхать гостя.

Она оглядела одежду, которая на нем была, — зеленая флисовая кофта, грязные брюки с прожженными костром дырками. С пояса свисали два ножа, другого оружия она не заметила.

Лив встала у стойки, сохраняя дистанцию и высматривая Симона в окно. Мужчина за столом не отрывал от нее взгляда.