Как пройти в Ётунхейм? (СИ) - Максимова Софья. Страница 37
Николаус странно глянул на женщину, огляделся вокруг. Казалось, что хоть советовали ему идти и жить своей жизнью, но убеждали все это время в обратном: помочь остальным, хоть и не очень ясно, чем. Причем убеждали успешно, хоть и своим лишь присутствием. Впрочем, неудивительно, раз собеседница такая, хотя так бы Николаус, кажется, никогда не подумал. Будто кто-то залез ему в голову, и старательно сидит, пока не получит желаемого.
-Недолго, - наконец, выдавил он, - пойду. К оружейнику, то есть.
-Не пойдешь, - тут голос женщины стал немного встревоженным. - Гляди… За тобой, между прочим. - Николаус не стал даже сопротивляться, когда его потянули за собой за угол.
-Ну и где ты его видел? - послышался знакомый, кажется, Николаусу голос.
-Здесь стоял. С девчонкой какой, не разу ее не видел.
Неважно, поймут ли его когда-нибудь свои, неважно, что скажут ему мать и сестры, когда увидят его здесь, пусть даже он и будет прощен (в чем он очень сильно сомневался), он не должен показываться никому на глаза. Либо он каким-то чудом успевает вернуться в ближайшие месяцы туда, откуда сбежал, либо он исчезает для тех, кого знал, навсегда. Все это пронеслось в голове у парня чуть меньше, чем за полминуты, и все волшебство, которым он был, кажется, окутан, все это время, тут же будто совершенно спало. Из пучины страха его отчасти вытянул минут пять как знакомый голос:
-Не хочешь подслушать еще? Посмотрел бы хоть, когда повернут сюда, если повернут. Вот же…
Шаги приближались, и единственное, что понял Николаус, это то, что бежать нельзя, так вернее заметят. Хотя какая может быть разница, если… И тут напротив его глаз возникают ее - синие, непроницаемые, на плечи легли ее ладони. Парень оказался вдвойне обездвижен, но на этот раз понял, что почему-то вовсе не боится чуть не ничего на свете. Разве только того, что может быть в следующую секунду, да и то не так, как боялся быть пойманным еще секунду назад, а иначе. Над ухом слышен полушепот-полушипение:
-Главное, не сопротивляйся. Остальное - вовсе не твоя забота.
Запах березовой пыльцы, которой в это время года неоткуда взяться, и ромашек, которых здесь и близко нет, приближается, хотя, кажется, куда уж ближе, и Николаус не чувствует уже почти ничего, ничего не видит, кажется, ничего не помнит. Пара секунд, и он вновь может дышать относительно свежим воздухом безо всяких неизвестно откуда взявшихся запахов. Вокруг нет никого, а в руке этот чертов меч - меньше и легче, чем многие другие.
***
-Это все чудесно, но его разве не могут продолжить искать?
-Ран пошла за ним. Если кто-то дерзнет подойти к нему, когда рядом будет Ран… Не завидую этому человеку, словом!
И почему он так быстро успокаивается? Глупо сомневаться в том, что это все из-за того, что эти доводы предоставил именно Локи. Другие вопросы о доверии и самому себе, и кому бы то ни было, задавать бессмысленно. Сколько можно привыкать к тому, что они друг друга по-настоящему никогда не подводили, и, возможно, никогда не подведут, пусть это и пустые мечты, которым не стоит предаваться просто так.
-Ты сказал, что… - Эрнст хотел сказать: «Ты сказал, что доволен мной», но не успел.
-Отойди от него, ведьма! Тогда пометила, потом взяла, думаешь, мы не знаем…
Оба обернулись и замерли: Эрнст если не от страха, то от осознания собственной неготовности, а Локи… Локи будто желал испепелить женщину, выпалившую все это загадочным образом и радостным, и полным ненависти тоном, взглядом, ставшим во мановение ока каким-то диким, даже змеиным.
-Не слышишь, чертовка?! - женщина, продолжила свою безумную на первый взгляд речь. - Отойди от него и сгинь, слышишь? - она чуть за крестом не потянулась, но это действие оказалось бессмысленным: Локи, повернулся, с полсекунды подержал Эрнста за руку отпустив, пусть и нарочито медленно, но пошел (пошла?) прочь.
Эрнст стоял, теперь уж вовсе понятия не имея, что делать, что предпринять? Страшно было двинуться с места, обратиться к старушке, но еще страшнее - признаться себе, что узнал в ней собственную тетку, а главное - признаться себе, что она, кажется, сошла с ума. От каких-либо действий его, впрочем, освободили слова:
-Она… Ничего тебе не сделала? Ты долго с ней был?
Не «Поверить не могу, что это ты!», не непрекращающаяся брань (а именно то, что он ожидал услышать больше всего), а «Ты долго с ней был?». Прийти в себя у Эрнста от этого, конечно, не вышло. Наконец, он нашел силы ответить:
-Я… я слишком виноват перед тобой, тетушка, чтобы ты встречала меня такими вопросами, будто беспокоишься обо мне. Беспокоишься зря, - это вырвалось у Эрнста как-то само собой, быстро, как будто заученно. Он сам не узнал свой голос - настолько он на самом деле не отдавал отчета тому, что говорит.
-Не зря, Эрнст. Она ведь действительно ведьма, раз снова здесь и ничуть не изменилась…
Эрнста всегда учили - та же тетка, например, что ведьмы - древние старухи, Живущие на окраинах городов и деревень. А если и не древние старухи, то просто косые, кривые, хромые, с заметными родинками, или же они горбятся или что-то еще с ними не так, что-то мешает им быть если не красавицами, то хотя бы симпатичными. Почему его тетка считает Локи в женском обличии ведьмой, если сама убеждена, насколько парень понимал, в обратном - в том, что такие ведьмами не бывают. Видимо, молчаливое удивление Эрнста от женщины не ускользнуло: она окинула парня таким взглядом, будто он еще мал, чтобы что-либо знать, и она его жалеет и понимает. Сказала же она другое:
-Пойдем… к нам.
Эрнст молча последовал за ней - туда, вдето когда-то жил и не представлял, что что-то может быть иначе. Что там - он тогда даже не представлял, что когда-то покинет этот дом сначала чтобы идти в учение, а потом и вовсе почти бесповоротно прописаться в другом мире. Почему-то теперь он волновался, что Локи снова вернется очень нескоро, хоть умом и понимал, что этого быть не может, если Николауса, Николауса, черт возьми (или все-таки Йольский Кот?) бросать не хотят.
***
Он не мог рассказать все тетке, как бы ни хотел. Ее сын точно бы постарался «выбить из него дурь», так что он бы точно раскололся, но его не было - уехал надолго, пока не распродаст всего - не вернется (если вернется вообще - ничего исключить нельзя). Тетка же лишь покачала головой, когда Эрнст сказал, что долго путешествовал, служил одному несдержанному (и это мягко сказано) человеку, а теперь путешествует снова. И снова повисла тишина, которую прервала тетка:
-Скажи честно, ты… ее хорошо знаешь?
Эрнст не знал, что сказать, стараясь подумать, что бы на это ответил Локи, если бы из него продолжали тянуть только одно: долго лили они знакомы. Он хотел было соврать, что недавно, ничего толком важного ей не говорил и не знает ее, и вообще она ему показывала с недалеких мест, как пройти в город или что-то вроде того, но вместо этого будто кто-то внутри него сказал:
-Знакомы. А ты с ней?
К нему подкатила совершенно неожиданная уверенность, как тогда, когда он провожал Нильса. Он был спокоен и готов был услышать. Только маленький Эрнст на самом донышке его души все еще был скован и молчалив. Тетка молчала, будто была не готова перейти на более оживленный разговор - так привыкла тянуть из Эрнста слова клещами. Так и случилось, что они поменялись ролями. Наконец, женщина вздохнула и начала:
-Тебе тогда лет шесть было, если не пять. Неделю лили дожди, и в один вечер, когда мы все сидели дома и носа оттуда не казали, как вдруг в дверь постучали. Тихо - я не сразу-то услышала, но требовательно. Пришлось открыть, хоть и странно было, что кто-отрешил попросить приюта только сейчас. За дверью я увидела женщину: сгорбленную и закутанную неизвестно во что такое - длинное, но очень старое, вот-вот развалится. Вошла молча, выпрямилась, и тут и стало видно, что она и не старая вовсе. И тут ты вбегаешь, да так, будто черти за тобой, - тут она перекрестилась, - гонятся. Запутался, оступился. Наступил, что ли, не туда, и падаешь лицом. Встаешь уже не довольный, как будто злишься на весь свет, но держишься молодцом, понимаешь, что ни к чему раскисать - зуб выбил. Встал и стоишь, на руку смотришь, и глаза не поднимаешь, будто думаешь, что теперь делать… - Тут она замолчала, будто вспоминала, что было дальше.