Роды. Прощание с иллюзиями. Хроники индивидуальной акушерки - Мишукова Инна. Страница 42

Причины подобных реакций понятны. Попробуйте в красках, со всеми подробностями рассказать о жестоком изнасиловании группе переживших нечто подобное женщин. Разумеется, они стараются всеми силами закрыться, вытеснить это из памяти. И если кто-то вдруг напомнит им о случившемся, чувства боли и бессильной ярости не избежать.

Выкладываешь милый, позитивный текст о хороших родах. И качели со свистом летят в другую сторону: «Вы всё врёте про лёгкие роды!!!», «Не смейте писать „рожала как богиня“, любой родившей памятник надо ставить за тяжелейший труд и беспримерный подвиг!», «Как это в родах нет боли?! А я говорю – есть, и точка!», «Не бывает на свете никаких лёгких родов, это выдумки, только чтобы завлечь на свои курсы!»

В общем, что ни напиши, в ответ получаешь огромную волну боли и обиды. На себя. На систему. На своё страдавшее тело. И, конечно, на меня. За то, что напоминаю: природой так не задумано – вас обманули, действительно в каком-то смысле изнасиловали.

Что роды человека могут – и должны! – складываться как у кошечек/ёжиков/слоников и прочих зверушек: без страха, без боли. И, если женщина сможет кое-что важное понять и почувствовать, чаще всего так и складываются. Именно об этом я говорю на курсах.

Но каждый раз загадка – в какую воронку попадёт очередной текст? Кого и чем он заденет, оскорбит и взбудоражит? Куда отлетят качели?

Выдалась однажды напряжённая неделя, по результатам которой все (слава богу) остались здоровы, никто не пострадал. Но аж четверо подряд далеко не лёгких родов: одни просто сложные, остальные ушли на операцию. Кесаревы – объективные, где все сделали всё, что могли. Доктора были готовы ждать, не вмешиваться, работали тактично и профессионально. Ждали и трое суток после излития вод, и начала сорок третьей недели, и терпеливо держали руку на пульсе при гестозе.

Девочки готовились, имели самые хорошие, осознанные намерения рожать природно и не ныть «спасите-помогите». Но в их организмах просто не оказалось возможностей для здорового течения процесса. И все они, живи лет сто назад, попали бы под каток естественного отбора. А сегодня на выходе – четверо здоровых детей.

И само собой, мы ни в одном из этих случаев не рисковали. Вовремя остановились, вовремя ушли в операционную.

И вот что я поняла про свою работу в пространстве, где нет ни космоса, ни красоты, ни потока эндорфинов. Когда я прежде всего должна быть медиком – честным и профессиональным.

Я – что-то вроде психотерапевта, только на трудном многочасовом сеансе. Успокаиваю, объясняю, ободряю, привожу идеи и примеры. Бог знает уже по какому кругу проговариваю с участниками все варианты развития событий.

Может, нужно ждать ещё? А если мы попробуем это? А если то? А почему же не идёт, как задумано природой? А если бы всё-таки ждали полные сорок три недели – ведь так бывает, я читала… А почему не сложилось? Что я сделала неправильно? Почему нет схваток? А почему матка не реагирует на окситоцин? А шейка отчего может не раскрываться? А зелёные воды по какой причине? А вдруг, если походить, схватки возьмут, да и начнутся? Может, я в беременность как-то неправильно себя вела?

И так много раз, снова и снова.

И встревоженные лица партнёров, которые тоже готовились совсем к другому. И для них я ищу слова, объяснения, примеры.

А ещё иногда рассказываю, что я бы сама (имея ребёнка со справкой об инвалидности) сделала – если бы жизнь имела сослагательное наклонение – себе кесарево. Ни секунды не думая. Если бы оно могло сделать моего младшего сына здоровым… Приоткрываю жёсткую правду жизни с таким ребёнком. Чтобы они поняли, какое лучшее – гораздо лучшее! – ждёт их на самом деле.

И ещё одна неожиданная роль в подобных ситуациях.

Относительно недавние роды: плохо начинались, трудно шли, ничего не развивалось, плюс анамнез, мягко говоря, не самый благополучный. Девочка постоянно спрашивала меня – ты согласна с доктором? Я с ним соглашалась – во всём. Всё и вправду шло не так и не туда.

После честного, законного кесарева девочка сказала:

– Знаешь, мы так вдохновились твоими курсами, что были уверены – ты нам больше не нужна. Мы всё поняли про естественный процесс, я усвоила, как проживать схватку. Но всё-таки решили позвать тебя на роды. И сейчас я осознала, каким важным это стало. Даже при том, что всё прошло совсем не так, как мы настраивались, – некрасиво, негармонично, с операцией в итоге. Но если бы тебя не оказалось рядом, я потом всё время думала бы: а права ли была доктор? а вдруг она что-то недоговаривала? а если бы мы подождали ещё? а если я делала что-то не то? И твои объяснения по ходу, почему и что идёт не так, твоя помощь, твоя поддержка создали ощущение, что я нахожусь на суде с отличным адвокатом. И теперь у меня есть полное понимание, что моё кесарево – правильное, иначе ничего не вышло бы…

Как думаете, могу я после такого – когда рядом со своими девочками, вместе с ними всё проживаю и переживаю, много часов подряд повторяя одно и то же, отдавая все силы и нервы, возвращаясь домой вымотанной полностью и даже в минус, – осуждать тех, кто ушёл на кесарево? Способна относиться к ним хоть с малейшим пренебрежением? Считать, что их дети какие-то не такие?

Я отдаю себя в сложных родах гораздо больше, внутренне плачу вместе с ними. Разделяя их личную «чашку боли». Разве я могу хоть кого-то обвинять?

Но всё равно буду об этом говорить, вновь и вновь возвращаясь к этой теме.

Чтобы насилия стало меньше.

Возвращение любви

Моя дорогая Вера Полозкова в одном непростом интервью, помимо прочего, рассказывала об опыте психотерапии в группе, участники которой лечили детские душевные травмы, полученные в отношениях с родителями. И точно подметила одну поражающую накалом страстей составляющую: давно и прочно взрослые люди – уже сами с детьми, а то и внуками, серьёзные, основательные – с неподдельным страданием, со слезами и гневом открывают незаживающие раны детства, полученные в семье.

Я и сама когда-то участвовала в похожем тренинге.

Два ассистента психотерапевта – в ролях мамы и папы. Задание – высказать им все обиды и претензии со всей накопившейся болью и яростью. Можно кричать, топать ногами, рыдать и даже материться (многие так и делали). Аудиторию захлёстывало волнами боли.

Но я не смогла найти в себе обиды. Только плакала, повторяя:

– Я так люблю вас! Я вас так люблю! Почему же вас не было в моей жизни? Отчего?

Мама и папа меня не обижали. Не ругали, не наказывали и уж тем более не били. Они меня просто оставили. А потом оставили и этот мир – оба очень рано. Это тоже моя травма. Но уже другая.

От многих друзей-подруг я знаю, как сложно складываются их отношения с родителями. Казалось бы – взрослые, разумные, вроде могли бы всё разобрать, со всем и со всеми примириться. Но нет. Полученные в детстве травмы не то что живучи, а порой неистребимы. Потому что приходятся на этап психологического формирования личности, встраиваясь в её ментальные основы – тем самым порой ломая и искажая их.

Попыталась подойти с другой стороны. А что насчёт меня? Вот я сама, имеющая замечательные, открытые, тёплые отношения со всеми своими детьми, – нанесла ли им какие-то травмы, с которыми они пойдут к психотерапевтам? Постаралась представить: что именно каждый из моих детей рассказал бы о своей маме – с обидой, горечью и слезами? Мне-то кажется (или не кажется), что всё у нас так хорошо!

Знаю, вижу, чувствую, уверена: каждая наша встреча наполнена обоюдной радостью, искренними объятиями и бесконечными признаниями в любви друг другу. Более того, давно уже живу в ощущении, что дети возвращают мне силы и энергию, отданные когда-то на многолетнюю, не знавшую пауз и отдыха мамски-многодетную замотанность и «непринадлежание себе».

Я подписана на блог одной незаурядной особы. Ядовито-умной, циничной, такой, знаете, откровенной бытописательницы в стиле «правда жизни как она есть». Добрая треть (если не половина) действительно талантливых текстов посвящена материнству – прежде всего её личному, но с неслабым замахом на явление как таковое, с глобальными оценками и выводами. И подписчиков немало. А комментарии представляют собой тотальное согласие и жаркие благодарности – за правду и смелость говорить о том, о чём все молчат.