Серебряный огонь - Кордоньер Мари. Страница 10

Амори де Брюн опять неожиданно ощутил бурный темперамент своей подопечной, Только на сей раз лицо ее не отражало ни возмущения, ни гордости. Светлые глаза излучали неуверенность, смешанную с надеждой. Он ухмыльнулся.

– Это я ей прикажу. А по поводучтения и письма лучше обратиться ко мне. Я охотно стану твоим учителем. Скажешь мне, зачем тебе такие знания?

– Для будущего, – ответила онарешительно. – Когда ваш зять перестанет нуждаться в моих услугах, мне, возможно, удастся устроиться экономкой вроде мадам Берты, если, конечно, я буду достаточно сообразительной и умелой. Я не желаю возвращаться в Сюрвилье.

Серые глаза де Брюна потемнели, затем он заставил себя собраться.

– Ты в замке Анделис, девочка! И никто тебя отсюда не прогонит, даю тебе слово.

Фелина скептически усмехнулась, но предпочла свое сомнение в слове дворянина на сей раз оставить при себе. Реакция Филиппа Вернона послужила для нее уроком. К тому же последующие дни и недели покажут, правду ли сказал Амори де Брюн.

Она посмотрела на неподвижную поверхность воды, и вдруг ей почудился тонкий узкий соколиный профиль маркиза...

– Объясните же мне, что вы тут делаете?

Фелина не стала прерывать работу. Бросив на маркиза быстрый взгляд, она протянула мадам Берте пучок ровных по длине фитилей.

– Мы делаем восковые свечи, мсье! – сказала она спокойно.

– Это я вижу. Но не могу понять, для чего вам такая работа, дорогая, – проворчал он раздраженно.

– Мадам Берта показывает мне, как это делается! Вы знаете, что за месяц в замке сгорает больше двухсот свечей?

Филипп Вернон нахмурился. Не смеется ли над ним девица, исполняющая роль Мов? Вроде бы, не похоже. В ее серебристых глазах скорее заметно возмущение таким расточительством.

– Хотите упрекнуть нас в излишних тратах? – спросил он с настороженной иронией.

Фелина чуть нахмурила брови и посмотрела на него, склонив голову набок.

Как всегда элегантный, он производил в своем рыжем жилете и в рубахе из светло-коричневого шелка, просвечивавшей сквозь прорези рукавов, очень привлекательное впечатление. Темные штаны прикрывали мускулистые ляжки. Ниже были сапоги до колен с широкими отворотами. Узкие, но дорогие кружева на манжетах и воротнике подчеркивали смуглость кожи и смягчали черты лица. Короче, от носков сапог до наморщенного лба он выглядел образцовым дворянином.

Ее супруг. Супруг покойной Мов Вернон, тут же поправила она себя.

– Ни в коем случае, мсье. Я лишь хочу тоже позаботиться о том, чтобы свет в доме был всегда.

На его ироничный вопрос она ответила предельно вежливо, почти спародировав поведение послушной жены.

Де Анделис оторопел. Возражение хозяина замка, готовое сорваться с языка, было забыто.

Почему в каждой реплике Фелины он искал не тот смысл, который она в нее вкладывала? Девица, похоже, все больше сбивала его с толку. Не из-за нее ли он дважды откладывал срочный отъезд в Париж? Неужели он стал поддаваться обаянию той привлекательной, красивой супруги, роль которой день за днем мастерски исполняла Фелина?

– Почему бы вам для разнообразия не обратить свое внимание на меня вместо подсчета восковых свечей в канделябрах, дорогая? Я пришел пригласить вас на прогулку.

Даже на круглом, до тех пор неподвижном лице мадам Берты появилось выражение удивления, сменившегося озабоченностью. Неопределенные опасения, томившие ее в последние дни, внезапно приобрели конкретные очертания. Не может быть ничего хорошего в том, что нормальный, здоровый и страстный мужчина, Филипп Вернон, каждый день лицезрит такое очаровательное создание.

Готовность, с которой Фелина сняла передник, прикрывавший легкое голубое платье из тафты, тоже заставляла задуматься.

Мадам Берта охотно запретила бы ей следовать за Филиппом, но это помешало бы видимости супружества. Она боялась за Фелину. Несмотря на свою недоверчивость и сдержанность, девушка была слишком неопытна для того, чтобы противостоять той силе притяжения, которой, наверняка, сможет воздействовать на нее маркиз.

Подлинную Мов Вернон, лежавшую теперь в гробу, мадам Берта удержала бы нахмурившись, сделав жест рукой или произнеся якобы случайное слово. Фелина же подобные намеки не замечала. То ли умышленно, то ли по невниманию. Девушка слушалась ее только тогда, когда сама того хотела. Уважение, которое она оказывала экономке, ничего не меняло. Она делала лишь то, что сама считала нужным.

– На прогулку? – повторила она сейчас. В ее низком голосе послышалось возбуждение. Со дня своего приезда ей не приходилось покидать замок. – Как здорово, я готова!

Филипп подавил улыбку, вызванную такой радостью.

– Так как мадам Берта пожелает, чтобы вы надели накидку и покрыли голову, жду вас у портала, дорогая!

Украшенная перьями шляпка с широкой лентой, с одной стороны приподнятая над пучком золотистых волос, дополнялась голубой накидкой, небрежно наброшенной на узкие плечи. Она спустилась навстречу Филиппу по ступенькам, едва он отдал приказ подать открытую коляску. Элегантная дама до кончиков ногтей.

– Вы не только прекрасны, но еще и на редкость точны, – приветствовал он ее, не скрывая удовлетворения.

Фелина приняла комплимент как должное. Поскольку она не могла оценить собственную внешность, ей казалось, что похвала относилась исключительно к действительно эффектной одежде, а не к ней самой.

Для окружающих маркиз, наверное, и должен так с ней говорить. Но должен ли он выезжать с ней из замка? Что означало его повышенное внимание, которым он окружил ее в последние дни?

Она не могла дать себе точного ответа, и когда легкая коляска, запряженная четверкой гнедых лошадей, которыми правил сам маркиз, въехала в тенистую аллею, спросила:

– Вы полагаете, что король уже получил известие о чудесном выздоровлении вашей тяжело больной супруги?

Филипп Вернон опешил.

– У вас есть причина для такого вопроса, моя красавица?

Фелина непроизвольно фыркнула, сморщив маленький носик, чем еще раз напомнила маркизу котенка. Затем сдержанно ответила:

– Хотя я и не вашего сословия, но обладаю здравым смыслом. Зачем бы иначе вы повезли крестьянскую девушку по окрестностям, используя вдобавок ласковые обращения к ней? Вы думаете о королевских шпионах и хотите публично доказать свою неизменную привязанность к Мов Вернон.

– А что, если бы я просто испытывал удовольствие от общения с вами? Если бы захотел с вами поближе познакомиться и поговорить?

Фелина не услышала в спокойном дружелюбном объяснении того удивления, которое только что произнесенные слова вызвали у самого маркиза. Она нервно прикусила нижнюю губу и натянула на плечах накидку.

Внезапно до ее сознания дошло, что размеры коляски заставляют соприкасаться их тела. Напряжение в мускулистых ляжках ощущалось даже сквозь все юбки. Она плотно стиснула ноги. Внезапный жар перехватил у нее дыхание, и она распахнула накидку снова.

Резко переменив тему, Фелина указала на реку, блестевшую справа среди травянистых берегов.

– Какая она большая!

– Это Сена. Она течет к Руану и еще дальше, впадая возле Онфлера в море.

– Море, – пробормотала она задумчиво. – Вы уже видели море? Можете его описать? Правда, что в конце его небо сливается с водой?

Незаметно для нее в этих словах выплеснулась вся ее жажда знаний и свободы.

Филипп вновь поддался загадочному очарованию ее глаз и выбрал первое попавшееся сравнение.

– Да, малышка, я видел море. Иногда нельзя определить, где кончаются облака и начинается вода. Цвет ее похож на твои глаза, Мов! Нежно-серый, он соответствует цвету неба. Становится голубым, когда сияет солнце и небо отражается в воде, как твое платье в твоих глазах. Сверкает, как расплавленное серебро, когда утомленное солнце садится за горизонт. Темнеет, когда осенний ветер вздымает волны.

Напряженно слушавшая Фелина не заметила, что Филипп Вернон натянул вожжи и остановил лошадей. Как в забытьи ощутила она вдруг его объятья. Увидела жадный рот, теплый, подвижный, склонившийся к ее губам.