Серебряный огонь - Кордоньер Мари. Страница 3

Последние слова она произнесла с трудом. Но если чудо, о котором она молила Бога, действительно свершилось, надо прежде всего обеспечить надежный приют Бландине и лишь потом подумать, что значит продать свою свободу.

– Согласен, – кивнул маркиз. – Поехали!

– А сестра?

Де Анделис вздохнул. Он не мог позволить себе еще одной остановки, время подгоняло. Но выбора у него не было. Он слишком хорошо понимал недоверчивость девушки.

– Где твоя сестра?

– В нашем доме. Мы должны покинуть его до утра. Уже назначен новый арендатор. Сестра ждет меня.

– Показывай дорогу кучеру. Я полагаю, что ты лично хочешь проверить, как я сдержу свое слово. Наш путь лежит через Бомон. Мы можем захватить твою сестру, и я пообещаю настоятельнице внести соответствующий вклад. А теперь поехали, время не терпит!

– А я...

Фелина отпрянула назад перед его раздраженным взглядом. Кажется, терпение не относилось к числу его достоинств.

– Мне это надоело! Что еще?

– Ничего.

Она пожала плечами и повернулась к церкви и скромному жилищу аббата спиной. Если они не придут туда сегодня вечером, аббат Видам Соржен будет беспокоиться.

Но маркиз уже вскочил в карету, и опасность, что он раздумает, сдвинула ее с места. Может быть, настоятельница монастыря сообщит аббату позже обо всем.

Несмотря на дождь, она взобралась на козлы, понимая, что маркизу не понравится, если ее грязная юбка окажется на бархатных подушках. В то время как, плотнее закутавшись в платок, она горделивым молчанием встречала любопытные взгляды кучера, внутри нее шла борьба между гневом и надеждой. Чего хочет от нее чужой дворянин?

Не свидания на сеновале, это ей вроде бы стало ясно. Хотя многих гостей графа устроило бы такое развлечение, и немалое число незаконных детей знатных господ уже росло в Сюрвилье. Холод, исходивший от маркиза, означал скорее отвращение, чем опасность изнасилования.

Она стиснула зубы и подавила в себе навязчивый страх.

Все своим чередом. Сначала нужно придумать подходящую историю для Бландины, чтобы она не беспокоилась. Малышка с ее неизменной доброжелательностью не позволит Фелине продавать себя. К счастью, она весьма доверчива и далека от всего мирского. Она поверит в любую сказку, необходимую ложь, не задавая лишних вопросов.

Фелина придумала, что еще их мать якобы оставила определенную сумму у аббата для поступления Бландины в монастырь. Когда дочь назвали в честь милосердной святой Бландины, благочестивой жене Жана было указано свыше за счет экономной жизни скопить деньги для этой цели.

Как только младшая сестра окажется за безопасными стенами Бомона, Фелина сможет разобраться в той судьбе, которую предназначил для нее чужой дворянин. Какие бы опасности ей при этом не грозили! Моля о чуде, нельзя задумываться о всяких там мелочах.

Глава 2

Филипп Вернон уперся ногами в деревянный брус на дне кареты, смягчая таким образом постоянную тряску и внезапные толчки на проселочной дороге. Откинувшись на подушки, скрестив руки на груди, почти не двигаясь, он разглядывал девушку, сидевшую напротив в самом углу. Она наконец задремала, и никакая тряска не могла ее разбудить.

Ночное бдение у тела отца, возбуждение, ненависть, прощание с сестрой исчерпали все ее силы. Завернутая в тяжелый дорожный плащ, данный ей скорее для предохранения сиденья, чем из сострадания, она как бы растворилась в полутьме, окутавшей экипаж.

Под плащом скрылись жалкая грязная одежда, жесткие маленькие ладони, покрытые глиной изящные ступни. Во сне ее сходство с Мов приобрело прямо-таки трагический вид при тусклом свете небольшого каретного фонаря. Отсутствие огня в необыкновенных глазах позволяло Филиппу уже без труда представить себе, что перед ним его супруга, сопровождающая мужа в поездке и задремавшая от крайней усталости.

Но маркиза де Анделис уже давно не покидала замка в Нормандии. Десять лет прошло с тех пор, как по приказу ныне покойного отца он женился на шестнадцатилетней Мов де Брюн.

Ему в то время было девятнадцать, и он был очарован ее тонкой, фееподобной красотой. Первые месяцы супружества были подаренным счастьем. Правда, юная маркиза предпочитала романтическую сторону любви и испытывала боязнь перед его темпераментом по ночам.

Тогда он приписывал эту боязнь ее юному возрасту и надеялся на будущее. Но уже в конце первого года замужества у нее случился трагический выкидыш, от последствий которого она так и не оправилась.

Ни врачи, ни чудодейственные лекарства не помогли вернуть ей здоровье. Она увядала на его глазах, и мучительный кашель, сотрясавший ее худую грудь, год от года становился все сильнее. Лишь одно сохранялось в ее болезненном теле – бесконечно нежная любовь к жизнерадостному, страстному супругу.

Мов настойчиво отсылала маркиза прочь от себя, когда король нуждался в его услугах. Она мягко, но решительно убеждала супруга, что для нее лучше, когда он удовлетворял свои страсти в объятиях дам, находивших в этом большее удовольствие, чем она.

Странным образом его страдающая супруга стала для Филиппа Вернона одновременно высокочтимой матерью, верной подругой, любящей сестрой и надежным партнером. Страх потерять ее негромкий смех, ее разумные и порой занятные советы, ее мелодичный голос омрачал ему каждый новый год.

Разрываемый между желанием прекратить ее мучения и боязнью потерять любимую, маркиз научился скрывать свои истинные чувства под галантной маской придворного.

Лишь немногие знали, что творилось у него в душе.

Амори де Брюн, тесть, относился к их числу, так же как и, по всей вероятности, король Генрих Наваррский. Маркиз подозревал, что у короля уже были готовы планы на случай кончины Мов.

Что же произойдет, если тот узнает о приближении скорбного события? Судя по срочности послания, отправленного в Сюрвилье, надежд почти не осталось. Филипп Вернон торопился к смертному ложу.

И как ему взбрело в голову именно теперь отыскать на проселочной дороге трагический образ своей жены? Как объяснить Амори свои тайные намерения? Как, наконец, заставить это существо сыграть ту роль, которую он ей предназначил?

Он, видимо, совсем свихнулся, если рискнул даже подумать о такой возможности. Наверное, причиной всему вино, которого маркиз слишком много выпил в Сюрвилье. Не надо было топить свою неприязнь к участникам охоты в алкоголе.

Что хотел доказать граф, демонстрируя безграничную власть над подданными? Бросил вызов королю, бывшему когда-то гугенотом, и его друзьям, так и не поменявшим веры? Или всего лишь проявил обычную дворянскую бесцеремонность, не посчитавшись с интересами своих крепостных крестьян?

Ответить себе Филипп не успел. Его веки опустились на карие с зеленым оттенком, соколиные глаза. Усталость овладела и им. Маркиз не заметил, что Фелина с облегчением вздохнула.

Она не спала. После прощания с Бландиной девушка напряженно ждала начала разговора. Должен же он заговорить! Иначе зачем он приказал ей сесть в карету, как только монастырские ворота закрылись за сестрой?

Как и ожидалось, Бландина сначала была ошарашена, совершенно растеряна, а потом счастлива, что, несмотря на худшие предположения, исполнилось ее заветное желание. Смелая выдумка о просьбе аббата Видама к маркизу взять Фелину в служанки не вызвала у сестры никаких сомнений. Не вызвала их и поспешность, с которой ее вдруг отправляли в монастырь.

Фелина не знала, о чем говорил маркиз с настоятельницей, но та охотно приняла в монастырь скромную послушницу, дав ей свое благословение.

Поскольку ее новый господин настаивал на скорейшем прощании, у Фелины не было времени для долгих речей. По непонятной ей причине угрюмый дворянин предпочитал торопливую, безостановочную езду. Он заставил кучера и своих сопровождающих мчаться даже по ночным дорогам.

По крайней мере прекратился, наконец, дождь, и бледный серп месяца иногда позволял различать очертания пути, тянувшегося вдоль берега Сены. А проблески света на востоке указывали на предстоящий восход солнца.