Антикиллер - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 54
– Кто такие?! – теперь они выражали явную угрозу.
– Вон тот знает, он отведет, – Шершень указал на вертевшегося в отдалении Попугая.
– Разберемся!
Степа длинно сплюнул и направился к Попугаю, Миша двинулся следом. Определив, что дело неладно, к ним подтянулся куривший в стороне Иван.
– Здорово, мужики! – небрежно встретил Попугай грозную процессию. – В городе все меняется, эта территория от вас отходит. Наш хозяин с вашим перетолковать хочет...
– Да он усрется, когда узнает, на кого залупается, – процедил Миша. Степа мрачно кивнул, Иван высморкался.
Попугай подумал, что имена у них ненастоящие, вроде кличек. Местные торговцы различают, а начнешь разыскивать – хрен получится.
– Где твой бугор, мы ему сами все объясним!
– Как хотите, – Попугай пожал плечами. – Пошли!
Он перешел дорогу и вошел в рощу, примыкающую к железнодорожному полотну. Несколько дней назад этим путем вели залетных торговцев стволами. Только сейчас Попугай забирал вправо, подальше от развалин. Вчера там стояло много ментовских машин, бегали собаки... Залетных нашли быстро, один оказался жив. И хотя сегодня с утра там все было тихо, «разбор» следовало вести на новом месте.
Железнодорожная насыпь пересекала овраг с мелкой речушкой, уходившей в большую бетонную трубу под полотном, из которой то и дело доносился резонансный грохот часто проходящих составов.
На бетонной площадке, у устья трубы сидели на кирпичах Амбал и Ржавый, курили и плевали в воду.
– Это, что ли, твой хозяин?!
Сидящие над грязной водой босяки казались обычными «шестерками».
Миша презрительно присвистнул.
– Точно усрутся! Через пять минут дадут отбой и еще за бутылкой сбегают!
Миша ошибся. Все кончилось намного раньше.
Попугай остался наверху, огляделся по сторонам и махнул рукой – мол, вокруг спокойно. Угрюмая троица, оскальзываясь на склонах оврага, спускалась вниз, из-под подошв вылетали комья земли и мелкие камешки.
По насыпи пролетал очередной товарняк, бетонная труба гулко пережевывала стук колес, буферов, треск проседающего металла пути и деревянных шпал.
Амбал встал, протягивая руку, шагнул навстречу чужакам, будто собирается поздороваться, но те вмиг остолбенели, потому что в его руке был пистолет. С трех метров промахнуться практически невозможно, хлопки растворились в железнодорожной какофонии, Миша схватился за живот и упал головой в воду, Степе пуля попала в шею, под кадык, он долго бился в конвульсиях, зато Иван рухнул навзничь уже мертвым – пуля пробила сердце.
Ржавый подошел к Степе, упер ствол ТТ в висок и выстрелил. Противоположная часть головы утонула, словно арбуз от сильного удара палкой.
Проверив, доведено ли дело до конца, Амбал и Ржавый обшарили карманы убитых, затащили трупы в трубу и забросали бурьяном.
Не торопясь вернулись к киоску.
– Вот и все, – сказал Амбал Шершню. – Теперь мы и есть твоя «крыша». Да и для всех остальных тоже.
Шершень покачал головой.
– Я больше не работаю. И вообще завтра сдерну из города. Все, хватит!
– Как хочешь, – холодно сказал Амбал. – Только одно запомни: не болтай! Иначе сам понимаешь... В Америку же ты не уедешь!
Через несколько дней киоском Шершня командовал Попугай. Торговцы соседних лотков исправно платили сбор Башке и Ржавому. В угловом подвальном кафе «Погребок» Амбал устроил штаб-квартиру своей команды. Он понимал, что так просто дело не завершится, но был готов к дальнейшим разборкам. Тем более что уже понял секрет победы.
По шумному, отчаянно торгующемуся, матерящемуся, спорящему, улаживающему ссоры, обмывающему удачные сделки и пропускающему стаканчики с горя Центральному рынку уверенной походкой шел Баркас.
Он двигался между прилавками торговых рядом, где жизнедеятельность базарного организма казалась обманчивопростой и сводилась к известной формуле «деньги – товар», разбавленной по-южному отчаянным торгом. Но это была лишь видимая часть айсберга. Основная жизнь кипела там, где никогда не появлялись посторонние: в захламленных подсобках, задних углах ларьков, фанерных выгородках торговых залов и специально оборудованных помещениях огромных торговых павильонов.
Баркас легко переходил из легального мира в скрытый и наоборот: для него не было здесь тайн и препятствий – на мускулистых парней, обретающихся у границы запретных территорий, он не обращал внимания, напротив, завидев коренастую фигуру бригадира, охранники вскакивали и подтягивались, как солдаты первого года службы, потому что помнили увесистые оплеухи – за пьяную рожу, за семечную шелуху, да и за просто так, для большего уважения.
В отделанном кафелем кабинете заведующего овощным павильоном четверо тучных мужчин лениво играли в карты. Здесь же стояли початая бутылка водки и граненые стаканы, глубокая тарелка с жареным мясом, обильно присыпанным кольцами репчатого лука. Игроки делали ставки, брали и сбрасывали карты, дополняли или снимали кон, наливали кто по половине, кто по четверти стакана, одним движением выпивали, пальцами отправляли в рот мясо с луком, выпирали руки о мятое, в жирных полосах полотенце и снова тянулись за картой.
– С восточного въезда четыре машины с картохой не пропускают, – не здороваясь, сказал Баркас.
– У них пестицидов больше нормы, – невозмутимо пояснил банкир и отпил большой глоток водки.
– А ты что, санитарный врач?
– Нет. Но порядок должен быть. А они хотят продавать отравленный товар за ту же долю, что и все остальные. Я сказал по-другому: за кондицию
– десять процентов, за то, что у них, – тридцать. А еще лучше – пусть увозят свою бульбу на свалку, нечего рынок засорять!
– Ладно.
Баркас по-хозяйски присел на мгновенно появившийся стул, налил водки в невесть откуда взявшийся стакан, выпил, но закусывать не стал.
– Куда «азеры» пропали? Наркоты нет, цветов нет, сборы упали... И «хачиков» меньше стало... В чем дело?
– Нет, Баркас, тут мы ни при чем, – банкир отбросил колоду и осмотрел трех других игроков, будто приглашая в свидетели. – Никаких разборок меж нами не было. Они сами не едут. Похоже, ихние паханы запретили.
– Почему так думаешь?
– Зайди к Гуссейну, посмотри. Там у него московские гужуются, какие-то свои дела решают.
– Ладно, – Баркас встал. – А те машины запусти за двадцать процентов. Не отравятся.
Он вышел, не ожидая ответа, ибо был уверен, что возражений не последует.
В цветочном павильоне пару лет назад делали ремонт. Под шум волны Гуссейн устроил себе шикарный офис с отдельным входом и четыре гостиничных номера, не уступающих по классу отделки четырехзвездочным отелям.
Зайдя в тупик меду бетонным забором рынка и задней стеной цветочного павильона, Баркас увидел стальную, обшитую деревянной рейкой дверь с широкообзорным глазком. Он знал, как позвонить и что сказать в переговорное устройство, чтобы дверь распахнулась.
Но сейчас на ступеньках сидели три черноволосых и черноусых незнакомых парня с решительными лицами.
– Куда? – гортанно спросил один. И, не дожидаясь ответа, добавил: – Поворачивай. Сюда нельзя.
– К Гуссейну, – стараясь не заводиться, сказал Баркас.
– Сегодня он не принимает, брат. Приходи завтра.
Баркас внимательно оглядел всех троих. Так внимательно, что они подобрались, напрягая мышцы, прикрывающие места, в которые обычно бьют без предупреждения.
– Скажи: пришел Баркас, – по-прежнему спокойно сказал бригадир. – А если он занят, то через час я выкину его отсюда, а завтра он уже будет сидеть в окопе под Степанакертом. Понял?!
Черноусые переговорили по-своему, один, оценивающе оглядывая Баркаса, сказал что-то в переговорное устройство. Через несколько минут дверь распахнулась.
– Извини, дорогой, люди новые, тебя не знают, – Гуссейн самолично встречал бригадира с улыбкой, которая могла предназначаться родному, много лет отсутствовавшему брату либо кому-то из старейшин рода. – Теперь узнали, как друга любить будут!