Основная операция - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 69
Дядя Иса только плечами пожал. Что он там натворил? Ничего. Конечно, понял, что дело с племянником связано, однако слово между ним и Магометом сказанное тут же и умерло. Значит, ничего и не было.
— Смотри, не проговорись, я все отдал, сделать ничего не могу, вот протокол подпиши…
И сует дрожащей рукой бумажку, а в ней опять написано как первый раз. Но дядя Иса бумажку отстранил.
— Слушай, парень, если ты себя не уважаешь, почему думаешь, что и я такой? Сколько переписывать, подписывать, зачеркивать? Хватит уже!
И отвернулся. А через час четыре здоровых лба с автоматами посадили его в машину и повезли обратно в Москву, да еще одна машина впереди шла и одна сзади. Значит, уважают. Или боятся. Что, в общемто, одно и то же.
Перед вылетом Карпенко на полчаса заехал к Наталье. Поднимаясь по лестнице, он словно воочию увидел, как одетые в белые халаты бойцы группы зачистки спускают вниз носилки с пристегнутым трупом. Раненый бандит плакал, раскаивался и сулил золотые горы. Он быстро допросил его в ванной и, выяснив мотивы нападения, махнул Клевцову рукой. Через несколько минут в санитарный фургон погрузили второй труп.
Квартира выглядела как до налета: на двери вместо перекушенной висела целехонькая цепочка, в прихожей отражало обычный уют новое зеркало, негромко лопотал телевизор… Совершенно незаметно починена «хельга», вместо залитого кровью подобран точно такой же палас. Бригада Клевцова, как всегда, оказалась на высоте: все следы происшествия перестали существовать. Правда, это касалось только материальных следов…
— Я не сплю ночами, — Наталья заметно осунулась, под глазами появились черные круги, к тому же она постоянно озиралась. — Днем напьюсь седуксена и проваливаюсь в черноту, но облегчение не приходит… Заглядываю под кровати, в кладовку, и все время перед глазами эти рожи… Ты их убил? Обоих?
— Да. Они больше никогда не придут. Не бойся.
— А те, в автобусе? Их же очень много… Почему они свободно разъезжают по Москве?
Красивая женщина с величественными манерами и царственной осанкой превратилась в затравленного испуганного зверька. Карпенко взял тонкие руки в свои, осторожно сжал.
— Нет никакого автобуса. Тебе ничего не угрожает. Ты же мне веришь?
— Когда ты здесь — да. Но когда ты уходишь, я ничего не могу с собой поделать…
Бледные губы дрожали, казалось, они потеряли безупречную четкость формы.
— Скоро возвращается твой благоверный?
— Какой от него прок… С ним еще хуже… — Наталья высвободила руки и обняла его за шею. — Останься сегодня у меня. Тогда мне будет спокойно. Только извини, я не смогу любить тебя… Иногда мне кажется, что я больше никогда не смогу этого делать. Останешься?
— Я сейчас уезжаю.
Женщина резко отстранилась. В глазах отражался животный страх.
— Надолго?!
Карпенко почувствовал себя предателем.
— Не знаю. Как получится.
Наталья тихо заплакала.
— Мне кажется, я тебя больше никогда не увижу. Никогда, никогда…
— Это не так, девочка. Мы еще потанцуем у фонтана. И я выпью шампанского из твоего рта. Помнишь?
Она кивнула, не переставая плакать. В цивилизованных странах есть специальные клиники, где после пережитого шока можно прийти в себя. И об этом никто не узнает.
— Мне пора идти.
Наталья проводила его до двери. Щелкнули замки, звякнула цепочка. Но запоры не защищают от страшных воспоминаний… Обмякший и поникший, Карпенко медленно прошел один лестничный марш. Потом его шаг обрел привычную упругость, он распрямился и прыгнул через несколько ступеней.
— Ну, суки, вы мне заплатите! — тихо, но отчетливо сказал он. Те, кто знал генерала Карпенко, могли подтвердить, что он никогда не бросает слов на ветер.
Через полтора часа с военного аэродрома в Чкаловском вылетел транспортный самолет курсом на Моздок. На борту находилась группа из двенадцати человек с солидным запасом оружия и снаряжения. Почти все сразу же задремали, что свидетельствовало о железных нервах и умении использовать для отдыха любую возможность. Потому что следующей может и не представиться. Капитан Королев и Карпенко бодрствовали.
«АН» закончил набор высоты и, ревя моторами, завис в угольно-черной ночи. Ни неба, ни земли, ни времени… Казалось, самолет проваливается в никуда. В общем-то, так оно и было. Он падал в войну, в сорок второй или сорок третий год, когда через линию фронта перебрасывалось множество диверсионноразведывательных групп, большинство из которых были обречены на гибель.
— Вы хотели рассказать про какой-то случай в Афгане, — напомнил капитан. — Про вашего друга, которому не удалось дозвониться.
— А-а-а! — сразу вспомнил Карпенко. — Про Лешку Волохова. Мы дворец взяли, а ему сильно правую руку посекло гранатой. Привезли в наш госпиталь, там доктора посмотрели и говорят: «Все ясно и понятно — нужна ампутация»…
Сильно гудело, мелко вибрировал фюзеляж, приходилось напрягать голос и слух. Генерал и капитан склонили головы друг к другу.
— Знаешь, как они дают заключения: сказал — и все, вот она, истина в последней инстанции! У меня, конечно, первая мысль — ткнуть им в морды стволом… Но под страхом операцию не сделаешь, решил вначале по-другому попробовать. Выхожу вперед и уверенно так заявляю: «Я профессор Звездочкин из Ленинградской военно-медицинской академии, ваш диагноз неверен!»
Карпенко усмехнулся.
— Стою в камуфле, с автоматом, только из боя, рожа — соответствующая. А Звездочкин действительно светило в военной хирургии, его имя у всех на слуху. Но откуда он тут взялся и почему в таком виде — понять не могут. Переглядываются, руками разводят, а я пру буром: «Сам бы сейчас все сделал, да контузило меня, руки дрожат и не соображаю ничего!»
Тусклый свет бортовых лампочек раздражал, угнетающе давила неизвестность предстоящего. Рассказ Карпенко был способом отвлечься для обоих.
— Пришли в себя, стали что-то доказывать, терминами медицинскими сыпать… А я свое: «Провинциальный уровень оценок, не учтены резервные возможности организма»! А сам автомат щупаю, может, еще пригодится. Только я коновалов этих и так достал. Пошушукались, повезли в операционную, а через два часа вышли все мокрые: «Что могли — сделали!» И вижу: сами собой гордятся. Сразу отправили Лешку с сопровождающим в ташкентский госпиталь, потом в Ленинград, так и осталась у парня рука на месте! Потом ему уже настоящий Звездочкин сказал: «Повезло тебе, дружок! В условиях полевого госпиталя при таком ранении исход один — ампутация». И спрашивает задумчиво: «А ты не знаешь, почему в истории болезни написано, что первичная операция проведена при консультации профессора Звездочкина? Я вроде их не консультировал… Может, имелись в виду мои труды?»
Королев засмеялся. Карпенко ждал такой реакции и рассмеялся тоже.
— А вы не знаете, что с Верлиновым? — неожиданно спросил капитан. — Ходили слухи, что его видели в Москве… Ерунда, правда? Если бы он вернулся, мы бы знали…
Карпенко помолчал. Он доверял Королеву, но речь зашла о деликатных и болезненных вещах. В другой обстановке он бы не стал отвечать. Если бы они не находились в спящем самолете, падающем в безвременье.
— Он вернулся. И поступил на государеву службу. Отмену смертного приговора надо отрабатывать… С нами не связывался. Придется же в глаза смотреть…
Было видно, что генералу этот разговор крайне неприятен, поэтому Королев больше не стал ничего расспрашивать. Висящий между небом и землей транспортник жадно глотал километры черноты, неумолимо сокращая оставшиеся им часы покоя и безопасности. Связывавшие их с домом, близкими, товарищами, со всей обычной жизнью нити растягивались, становились все тоньше. Впереди ждали война, риск и смерть.
Василий Семенович Сливин, известный американской разведке под псевдонимом Ежик, иракской — под кодовым обозначением Продавец и проходящий в документах российской спецслужбы как Соловей, последние дни не находил себе места. Он влез в сложную, грязную и опасную игру, для которой не имел совершенно никаких способностей. Тайный агент нескольких разведок должен быть бесшабашным авантюристом, которому сам черт не брат. А Сливин вздрагивал при каждом стуке, шарахался от незнакомых людей, не мог заснуть без снотворного и клал на пол рядом с кроватью заряженный «мосберг». Больше всего ему хотелось, чтобы все кончилось как можно скорее, причем без его участия. Проблема должна быть разрешена другими людьми. Дав согласие сотрудничать со Службой внутреннего контроля, он получил надежду на такой исход, однако полностью устраниться от личного участия не удавалось: надо продолжать игру с Ахмедом и информировать о ней немногословного и жесткого Межуева.