Основная операция - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 83

— Нести заслуженное наказание. Нынче под трибунал никого не отдают, объявят взыскание, в крайнем случае уволят. И на гражданке жить можно. И есть где… — он подмигнул старшему по званию: оба уже обзавелись виллами на берегу Эгейского моря.

— Так-то оно так… А как быть с корейцами?

Косилкин пожал плечами.

— Или сделать возврат, как честные люди, или не делать, как сейчас принято повсеместно. Лично я склоняюсь ко второму варианту.

Опустив голову на руки, Истомин тяжело задумался. Раньше потерять такую должность значило потерять все: власть, возможности, персональный автомобиль и мобильную связь, солидный кабинет и дачу, орду вышколенной прислуги и готовых к услугам подчиненных… Сейчас положение изменилось, ибо это «все» можно купить за деньги, а деньги у него имеются. Значит, ничего страшного для него не произойдет.

— Что выяснилось по Ракушке? — не поднимая головы, спросил он.

— Очень интересный расклад: накануне и во время угона там находился Калядов с поручением от Государственной Думы — что-то по поводу экологии. Тесно общался с Чижиком, а как только лодка вышла из бухты, тут же улетел. На Чижика он имел большое влияние: все на базе говорят, что тот его боготворил.

— Кто такой этот Калядов?

— Порученец и доверенное лицо Поплавского.

— Постой, постой! — вскинулся Истомин. — Этот старый пес был на приеме, когда мы говорили с корейцами! Делал вид, что дремлет в кресле! Вот сука! Он перебил нам игру! Он выхватил наш кусок! Все проблемы из-за него! Да за такие дела…

— До старика обычным образом не дотянуться. Только если бросить в атаку взвод морской пехоты. А вот с Калядовым надо решать. Ваше слово…

Губы адмирала флота сжались в тонкую линию, острую, как лезвие мотинского ножа.

— А чего тут долго думать… Кусок забрали, если так и оставить — следующий заберут. Урок должен быть, чтобы люди поняли: так делать нельзя.

— Понял, — кивнул Косилкин.

В этот день судьбу Калядова обсуждали еще в двух серьезных организациях. Генерал Верлинов показывал свою схему «Восьмой — Ежик и Паганель» заместителю главного военного прокурора, старательно растолковывая, как она расшифровывается и какие фамилии укладываются в приведенные псевдонимы.

— Это пока версии, основанные на оперативных материалах, — сказал наконец прокурор. — Для возбуждения уголовного дела, а тем более ареста никаких процессуальных доказательств нет. Сейчас ведь не тридцать седьмой год…

— Наши годы тоже войдут в историю, — буркнул генерал, поднимаясь. — Как антипод тех: разгул всепрощенчества и безнаказанности.

— Информация о несанкционированном выходе «барракуды» поступила в московскую резидентуру ЦРУ от агента Восьмого, — докладывал начальнику ГРУ полковник Голубовский. — Обычно Восьмой поддерживал контакт с афинским резидентом, но ввиду срочности нарушил свои правила. Сообщение передано в тот же день, когда в Москву вернулся некто Калядов, который по поручению Думы проверял экологию в в/ч 0752. На этот момент он являлся чуть ли не самым информированным человеком по данному вопросу. Ранее Калядов систематически выезжал в Грецию по служебным и коммерческим делам.

Когда он замолчал, генерал-полковник задумчиво постучал пальцами по столу.

— Это только догадки. Не могу же я идти с ними к министру! Надо подработать его еще…

— Есть! — как и положено, ответил Голубовский, прекрасно понимая, что никаких дополнительных данных «подработка» не даст. Вряд ли шпион напишет явку с повинной, если как следует не взять его в оборот.

Таким образом, Сергей Петрович Калядов мог не опасаться неприятностей со стороны органов власти. Но счастья этот факт ему не добавил. Вечером следующего дня Калядов вместе с двумя телохранителями был убит в лифте собственного дома. На каждом трупе имелось только одно ножевое ранение, никто из жильцов не слышал подозрительного шума. Характер использованного оружия позволил милиции выдвинуть версию, что преступление совершено по бытовым мотивам или из хулиганских побуждений. Правда, в «Вечерней Москве» написали, что убить трех здоровых мужиков тремя ударами ножа мог лишь профессионал высокого класса, но газетчики склонны всюду искать сенсации, а если их нет, то создавать из ничего…

Сорок третий год глянул из черной ночи тремя кострами, выглядевшими с высоты как мерцающие на ветру спички. Словно разведывательно-диверсионная группа Центра десантировалась к партизанам на оккупированную фашистами территорию. Но внизу расстилалась не захваченная самой сильной и организованной армией Европы Брянщина, а анархо-криминализированная Чечня, в которой Центр не мог, а скорее не хотел навести конституционный порядок. И двенадцать мужчин из «Белого орла» не были официальными посланниками Москвы, а действовали на свой страх и риск, имея основания рассчитывать только на себя.

Впрочем, и восемнадцатилетние мальчишки из Федеральных сил, и их сверстники из внутренних войск, и более старшие и опытные мужики из региональных ОМОНов и СОБРов, и гражданские специалисты: строители, нефтяники, энергетики — все официальные посланцы Центра тоже, по существу, действовали на свой страх и риск. Потому что Центр, выбросив их на территорию необъявленной и не признающей никаких международных законов войны, считал свою миссию полностью выполненной. Он не кормил их по высшей фронтовой норме, не обеспечивал победоносного командования, не защищал, закрывал глаза на применяемые бандитами пытки, похищения людей, работорговлю, замалчивал факты кастраций солдат и массовых изнасилований женщин, не мстил за убитых, замученных и искалеченных, не трудился опознавать трупы и по-человечески хоронить погибших, не выплачивал достойного пособия семьям павших, не заботился о приличном уровне жизни инвалидов…

Во многом именно такая проституирующая позиция Центра и заставила «Белого орла» раскинуть крылья над ночной Чечней.

— Сориентировались? — спросил Карпенко у первого пилота. — Давайте на второй заход. Вы нас не видели и ничего не знаете. Задержались из-за встречного ветра. Ясно?

Он протянул туго перехваченный резинкой пакет.

— Здесь три тысячи, по штуке каждому.

В кабине было темно, призрачный свет приборов не позволял рассмотреть выражения лиц пилотов и штурмана. Пакет повис в воздухе — командир выполнял разворот, и руки у него были заняты. Карпенко сунул деньги за отворот куртки.

— С меня еще никогда не десантировались, — почти не разлепляя губ, проронил первый пилот. — Тем более ночью и группой.

— За нас не боись! — Карпенко хлопнул его по плечу. Через несколько минут он последним выпрыгнул за борт и, привычно подтягивая стропы, заскользил под звездным кавказским небом к треугольнику сигнальных огней.

— Зачем им надо прыгать? — вслух удивлялся штурман. — Горы, ничего не видать… Могли вертолетом…

— А зачем им надо лететь? Да еще платить за это? — ответил второй пилот. — У них свои дела, у нас свои, чего голову ломать!

— Подождем до земли, а там увидим, — подвел итог командир.

Когда «АН» приземлился в Моздоке, его сразу же окружил взвод автоматчиков.

— Эй, на борту! — крикнул низкорослый лейтенант. — Выходите по одному, без оружия!

— Ты что, брат! — выглянул из люка штурман. — Кому кричишь? Тушенка ходить не умеет. Если б раньше, до мясокомбината…

Заглянув в заставленный ящиками фюзеляж и убедившись, что в самолете никого нет, лейтенант чертыхнулся.

— Чего было пороть горячку! Коменданту телеграмма пришла — задержать какую-то группу… Лучше бы разобрались как следует!

Летчики переглянулись.

Тем временем десантаровавшаяся группа тушила костры и закапывала парашюты. Все были зрелыми и опытными людьми, поэтому приземление оказалось кучным, без поломанных ног, вывихов и сотрясений мозга.

Встретил группу старый знакомый Карпенко Имран Макоев, сотрудник Департамента госбезопасности Чечни.

— Про вас уже знают, — сразу же сообщил он. — Что двенадцать человек, с бесшумным оружием, цель — теракты против руководства Ичкерии. Только думают, что вы сядете в Моздоке.