Кто закажет реквием - Моргунов Владимир. Страница 14

— Да, — кивнул Кондратьев.

— Фамилия? — охранник продолжал отрабатывать оклад, который ему положил Поляков. Кондратьев на сто процентов был уверен в том, что оклад этот мизерный, цифру и вслух-то, небось, стыдно произнести.

Мысленно обозвав охранника помесью осла с орангутангом, Кондратьев назвался.

Страж снял трубку, повторил в нее фамилию посетителя, секунд через пятнадцать сказал:

— Вы проходите А вы останетесь здесь, — последние слова относились к Бирюкову и Клюеву.

Теперь уже частным детективам захотелось «вырубить» самонадеянного, явно перенявшего повадки у хамоватого хозяина цербера.

— Послушайте, — тоном, каким разговаривают с пьяными или лицами с явно выраженными признаками умственной отсталости, попытался объяснить Кондратьев, — эти люди со мной. Это моя охрана.

— Внутри этого здания охрана вам не понадобится, — Кондратьев готов был поклясться, что эту фразу козло-орангутанг был не в состоянии придумать самостоятельно, тут ощущалась режиссура хозяина.

— Соедини-ка меня с твоим шефом, — устало сказал Кондратьев, а Бирюков и Клюев одновременно подумали, что он в очередной раз выглядит совсем не «лохом». То ли впечатление от первой встречи оказалось обманчивым, то ли Кондратьев изменился.

Охранник напряженно размышлял какое-то время — очевидно, ситуация не была проработана заранее. Наконец, он отважился принять решение самолично, нажав несколько кнопок на телефонном аппарате, потом подав трубку Кондратьеву.

— Послушай, Владимир, я не понимаю этих финтов, — устало-скучным голосом произнес Кондратьев.

— А в чем дело? — тон хозяина офиса был сдержанно предупредительным.

— Твоя охрана не пропускает мою охрану.

— Зачем тебе охрана? — Поляков весело недоумевал. — Я же не держу никого рядом с собой. Поднимайся ко мне на второй этаж, кабинет мой сразу найдешь.

— Ладно, — решил Кондратьев. — Оставлю охрану на первом этаже.

— Пожалуйста, Стас, пожалуйста, — теперь Поляков давал понять, насколько снисходительно относится к капризам и странностям гостя.

— Мы подождем вас здесь, — сказал Бирюков и вынул из-за пазухи наушники плейера. — Музычку послушаем. Музыку-то у вас слушать можно, босс?

«Босс» то ли вообще проигнорировал вопрос, то ли едва заметно пожал плечами.

Поднявшись на второй этаж, Кондратьев обнаружил в приемной Полякова какого-то молодого человека в спортивном костюме и армейской пятнистой куртке.

— Это в приемной у тебя, надо полагать, секретарь? — бросил он, входя в кабинет, настолько обильно оснащенной компьютерами, телефонами, факсовыми аппаратами и аппаратами множительной техники, что он, кабинет, создавал иллюзию присутствия в каком-то шпионском центре, где собирают и тут же подвергают анализу целую лавину информации.

— А, в приемной? — Поляков улыбнулся широчайшей улыбкой. — Нет, не секретарь, референт. По технике безопасности. Садись, Стас, — хозяин кабинета, не приподнимаясь из вертящегося кресла, обитого светло-коричневой кожей, указал на несколько таких же кресел, расположенных вокруг стола.

Руки Поляков не подал, Кондратьев тоже явно не собирался этого делать.

— Говорят, ты уже несколько дней, как припожаловал в нашу сторонку, а былых партнеров обходишь стороной.

— То, что тебе докладывают обо всех новоприбывших, свидетельствует о хорошо налаженной службе оповещения или о широком круге знакомств, — спокойно прокомментировал Кондратьев. — Но ты не знаешь, зачем я сюда прибыл. И понимаешь, что рано или поздно мы должны были встретиться.

— Конечно, неплохо было бы обсудить перспективы сотрудничества, — это был высший пилотаж ерничества, которому можно было обучиться, только находясь на высоких комсомольских, партийных или советских постах.

— Перестань, — поморщился Кондратьев. — Ты же прекрасно знаешь, что сотрудничать с тобой и вообще с кем-либо из вашей... компашки, которая раньше называлась вроде бы «конфедерацией ассоциаций российских предпринимателей», я не стану. Поскольку методы, используемые вами, у цивилизованных бизнесменов вызывают, мягко говоря, активное неприятие.

— А ты тоже цивилизованный бизнесмен, Стас? — теперь уже Поляков в открытую ваньку валял.

— В той степени, насколько мне позволяет мое советское прошлое и продолжающиеся контакты с «новыми русскими». Я покупаю товар — хотя и знаю, что он наверняка ворованный — уже там, вот в чем вся разница. Это ваше дело — сбывать товар по демпинговой цене, а мое дело — воспользоваться этим, по возможности не нарушая законов, которые давно уже приняты в цивилизованном мире. А если кто-то сознательно гонит «дезу», пытаясь дискредитировать меня, то я могу только повторить по этому поводу баечку про человека, который хотел метнуть камень в другого, да не смог, так как слаб оказался, и уронил камень себе на ноги.

— А ты себя не переоцениваешь, Стас? — улыбка Полякова была такой же широкой, но глаза напоминали глаза бесноватого.

— Нет, не переоцениваю. Под вашими законами никогда не подписывался, потому что они сродни воровским. А в этом деле с партией меди вы на порядок больше моего «наварили», потому как вообще ничего за нее не платили, но сознательно распустили слух, что я всех надул. Как же — господин Кондратьев, проживающий в Австрии гражданин Латвии. Откуда у него доступ к российским средствам массовой информации. Зато к вашим услугам вон какие тиражи, вон какие стаи щелкающих зубами борзописцев вроде мерзавца Караулова. У вас люди в самых что ни на есть верхах. Но ты знаешь, мне удалось проследить, откуда есть пошла эта «утка» о Кондратьеве, проживающем в Австрии гражданине Латвии и эшелонами продающем российское золото, никель и прочее стратегическое сырье.

— Интересно, интересно, — теперь уже Поляков не улыбался.

— Я рад, что тебя это заинтересовало, — теперь уже улыбнулся Кондратьев, но неестественной, резиновой улыбкой. Он сунул руку в карман пиджака и извлек оттуда сложенный вдвое листок бумаги. Положив листок на край стола так, чтобы часть листка выступала, Кондратьев ловким щелчком отправил «послание» по гладкой полированной поверхности. Посыл оказался настолько удачным, что бумажка остановилась как раз перед Поляковым. Тому просто ничего иного не оставалось, кроме как развернуть «послание» и прочесть его.

Он начал читать, и лицо его мгновенно утратило выражение иронии и рассеянной скуки, которое он, словно маску, так старательно надевал в течение всего предыдущего разговора. Теперь это настоящий Поляков. Он изучал листок достаточно долго, наверное, больше минуты. Чувствовалось, что Поляков сознает — надо прекратить чтение, таким же щелчком переправить листок назад, опять широко улыбнуться.

— Можешь оставить это у себя, — Кондратьев словно бы разрешил сомнения на тему: «читать иль не читать».

Поляков поднял голову.

— Что это за... бред?

— Ай-яй-яй, Вова, — Кондратьев словно бы смакуя, произнес имя хозяина роскошного кабинета. — К чему столь непарламентские выражения? Только что был весел, остроумен, даже обходителен, хотя вообще-то ты обходительность своеобразно понимаешь. Что же, я удовлетворю твое любопытство Это — достаточно подробная схема, объясняющая, как кредиты, выданные под закупку товаров первой, можно сказать, необходимости, превратились в деньги на счетах фирм-посредников, а потом на счетах фирм за границей. Со счетов же закордонных фирм они перекочевали на счета конкретных людей. Там фигурируют знакомые тебе лавочки — московский «Июль», германская «Штерциг Хандельсгезелльшафт», которая давно присосалась к российскому сырью, и даже самая одиозная «Дистал А», детище Якубовских в Швейцарии. Ты наверняка успел рассмотреть в схеме свой скромный «Тристан». Хочешь теперь спросить меня, какова дальнейшая судьба этого материала. Он будет опубликован либо в «Фольксштимме», либо в «Корьерре делла сэра», либо где-то еще, либо сразу в нескольких из вышеназванных и неназванных изданий.

Почему я так поступил? Чтобы объяснить широкий общественности на Западе, а заодно и достаточно узкому кругу деловых людей, в чем заключается разница между мной и вами, хотя, возможно, с точки зрения просвещенной Европы разница эта не так уж и велика. Но я вынужден спасать свое реноме. Глупо, конечно, надеяться на то, что этими материалами заинтересуется Прокуратура России — мы-то с тобой знаем, кто вас прикрывает. Хотя, откровенно говоря, мне наплевать на то, что с вами случится здесь. Просто я прибыл сюда, к тебе для того, чтобы заявить: обливать себя дерьмом я не позволю.