Кто закажет реквием - Моргунов Владимир. Страница 55

— Молодец, — Бирюков и сам удивился, до чего грустно прозвучали у него эти слова. — Значит, забаррикадировалась ты, а дальше что?

— Грохот послышался. По лестнице кто-то из них поднимался — кто первым очухаться успел. Потом за ручку двери дергать стал — мне показалось, что это псевдо-инспектор, силенок у него совсем маловато: дверь даже не шелохнулась, с тем же успехом он мог за стальную скобу в стене дергать.

Правильно я определила: инспектор-таки сначала с дверью возился, потому что чуть погодя голос «быка» послышался: «Дай я!». Ой, думаю, этому побольше досталось, злее он, да и здоровее «инспектора». Дергал он, конечно, помощнее, это ощущалось, но сказать, что дверь трещала, ходуном ходила, будет преувеличением. Капитальная дверь, короче, оказалась, супернадежная.

Но мне за дверью было слышно, как они матерятся. «Бык» даже взревел: «Открой, сука!» Нашел дурочку, честное слово. Я чувствовала себя за этой дверью спокойнее, чем за каменной стеной. Но потом оказалось, что у палки два конца, как у двери две стороны. С наружной стороны она закрывалась на еще более мощный запор. Это такая стальная полоса, что сикось-накось накладывается на дверь, а потом на висячий замок закрывается или на винтовой.

Вот они там этой железякой и стали греметь. Потом, слышу, лже-инспектор возликовал: «Во сучка, сама в ловушку заскочила, да еще и захлопнулась. Посиди теперь, посиди.»

Потом он распоряжался, приказывал «быку» сбегать за чем-то к автомобилю, тот вернулся, они закручивали что-то, скрежет слышался. Наконец лже-инспектор громко сказал — чтобы я, значит, слышала: «Ну, за два дня она с голоду, может быть, и не умрет, а вот от холода точно окочурится.» А я словно бы в первый раз подумала: пятница ведь! Даже если кто и работал на этом предприятии, то все равно до понедельника ни одна живая душа там не появится.

«Бык» спросил, не очень громко или просто дверь заглушила, не выпрыгну ли я из окна. «Инспектор» ответил нечто — я фразу не полностью расслышала — в том смысле, что с третьего этажа только идиот прыгать захочет.

Потом они по лестнице вниз пошли, загрохотали. Двигатель через пару минут завелся, автомобиль отъехал.

Клюев так заслушался, что даже рот приоткрыл. А Бирюков подумал, что он и сам почувствовал облегчение, узнав, что Кристина отделалась «малой кровью» — синяк под глазом, потеря сумочки, туфель и плаща были сущими пустяками по сравнению с изнасилованием или даже убийством. А этим ведь приключение очень даже могло закончиться.

— Вот. — Кристина зябко поежилась и поплотнее запахнулась в куртку Бирюкова. — Хорошо, что ты такой здоровый, и я в два слоя твою одежку на себя намотать могу. Холодно там было. Эта шарашкина контора не отапливается, батареи вдоль стен холодные, как лед. Коридор длинный, вдоль него три двери, все заперты. В торце еще одна дверь, эта открытой оказалась. Пустая комната, мусор какой-то на полу, вроде как штукатурка — луна как раз взошла, да еще зарево на небе какое-то все время стояло, комнатушка хоть слабо, но была освещена.

А комнатушка при более внимательном осмотре не совсем пустой оказалась — стеллаж в ней стальной стоял, а на стеллаже толстый рулон бумаги валялся. Видно в том помещении раньше документацию размножали — светокопия, ксерокопия и тому подобные вещи. Установка какая-то посреди комнаты размещалась — ее прямо «с мясом» из пола и выдернули.

Но это все значения большого не имело, а вот бумага ценной находкой оказалась, просто самым настоящим спасением. В кино, помню, еще в детстве видела, как несчастные бездомные газетами укрываются, когда в парках на скамейках спят. Теперь на собственном опыте убедилась — бумага отлично тепло держит. Особенно, если ее в несколько слоев на себя намотать. Но в несколько слоев я, понятно, только до подмышек смогла завернуться, а вот плечи все время зябли, хоть я и прикрывала их тоже.

Так я и прокемарила в углу полусидя-полулежа несколько часов.

Разбудил меня глухой стук — в дверь, похоже, кто-то ломился. И крики во дворе слышны были. А я завернутая — то ли как личинка в кокон, то ли вообще как мумия в свитки. Надо мне вставать да сделать что-то. А что я могу сделать? Стеллаж к двери подтащить, чтобы ее открыть не смогли? А, думаю, стану я драгоценное тепло терять. Не стала, короче, из своего кокона выбираться, не стала баррикаду городить.

Мотор внизу вроде заурчал, потом все стихло, я примерно через полчаса опять заснула.

Но спала недолго — холодрыга ведь ужасная, плечи, плохо прикрытые, мерзнут. Даже нос и уши у меня совсем ледяные были Так что до рассвета пришлось мне бодрствовать. Размотала я свой бумажный кокон, вышла в коридор, взад-вперед с десяток раз пробежалась, разогрелась, повеселела малость.

А тут и в окнах светлеть начало. Надо было думать, как оттуда выбираться. Я на двери задвижку отодвинула, толкнула дверь от себя — без вариантов, все равно, что кирпичную стену толкать. Заперта я оказалась всерьез и надолго — в лучшем случае до понедельника. Можно было, конечно, пытаться разбить стекла в окнах — кстати, рамы там в «мелкую клетку», неизвестно, зачем их такими сделали. Ладно, думаю, разобью я окошко, а к кому взывать стану? Проходная далеко, да и как-то за углом другого здания скрывается. Кричи не кричи, словом, результат один и тот же окажется. Сторож в той будочке на проходной, небось, дрыхнет круглые сутки, потому что пьяный.

И тут меня осенило — не сразу, правда, но осенило: ведь я же в бывшей светокопировальной находилась, там вентиляция обязана быть, вытяжка, а иначе работать невозможно было бы. Чуть больше рассвело, я из коридора в ту комнату вернулась — все правильно, все как надо Я анекдот сразу вспомнила, что мне папашка рассказывал, про индейцев, которых бледнолицые собаки заперли в сарай. Вот сидели те индейцы день, сидели два. а на третий один из них, по кличке Зоркий Сокол, заметил, что отсутствует одна из четырех стен, и они все бежали.

Так вот, вентиляционную трубу там сделали по-советски, с размахом и металла не пожалели. Получились труба размером примерно полметра на полметра. Самый большой мой параметр — ширина бедер, анфас, то есть — в этот размер вписывался.

Конечно, там воздуховод тоже с мясом вырвали, на потолке следы остались. Но в стене отверстие зияло. На высоте примерно метра в два. Если еще учесть то обстоятельство, что влезать туда надо было ногами вперед, как покойничку, то задача получалась трудновыполнимой — это мягко говоря. Но стеллаж, который у стены стоял, мог здорово мне пригодиться. Я перекантовала его кое-как к стенке, в нем весу тонна, наверное. Согрелась, даже вспотела. Верхняя полка оказалась чуть ниже уровня воздуховода, так что мне, можно сказать, здорово повезло.

Ладно, обернула я ноги, а еще ту часть тела, что называется выше ног, бумагой — была охота работать в качестве «ежа» и собирать на себя многолетнюю сажу и ржавчину. После этого я начала движение ногами вперед, руками отталкивалась. Метра через три-четыре труба повернула на девяносто градусов, то есть, горизонтальное направление сменилось вертикальным, но мне и тут повезло — вниз она пошла, не вверх.

С криком: «Ой, мамочки, упаду» я и упала — на рабочее место какого-то шлифовальщика, наверное. Потому что там диски были установлены, круги, на которых что-то обдирали, зачищали.

В общем, на этом этапе у меня трудности случились, я чуть не застряла на самом-самом финише, ногу ободрала, юбку порвала, но все же выползла оттуда.

Вокруг цех увидела — большой, гулкий, пустой. Многие станки, судя по их виду, уже не один месяц простаивают. Металл, холод. Из цеха в цех переход открытым оказался, потом я на лестницу выбралась.

На первом этаже, хотя ворота стальные были заперты, но открытых фрамуг много нашлось, через которые, если захочешь, выберешься наружу. Я очень захотела и выбралась.

Температура на улице та же. что и в помещении — плюс пять-плюс семь по Цельсию, туман какой-то, полумрак. Посмотрела я налево, посмотрела направо — никаких признаков жизни. Индустриальный пейзаж времен перехода к рынку.