Кто закажет реквием - Моргунов Владимир. Страница 67

полулежал на железной койке, застеленной груботканным покрывалом. Будильник в корпусе из оргстекла, стоявший на столе, показывал два часа.

«Почему два часа, темно ведь на улице? Ах, это ночь сейчас? Мне скоро вставать уже, на рыбалку идти...»

Но отчего так болит голова, раскалывается просто? Он поднял странно тяжелую руку, нащупал сзади и сверху левого уха болезненную припухлость, корку запекшейся крови и сразу все вспомнил.

Да, на него напали вчера вечером, часов в семь. Но с какой целью? Брать то у него здесь нечего — переносной черно-белый телевизор, старенький кассетный магнитофон «Весна»... А машина?! «Жигули» он вчера вечером поставил в гараж и как раз возвращался в дом, когда на него напали. Неужели?..

Он рывком оторвал почему-то ставшее ватно-непослушным тело от койки, пошатываясь, выбежал на крылечко, спустился вниз. Стальная дверь гаража была заперта на замок. Хлопнув себя по карману, он убедился, что ключи на месте. Не веря в очевидное чудо, он отомкнул тяжелый замок, раскрыл створки двери. В тусклом свете фонаря, висевшего на столбе неподалеку, блеснули отражатели фар, стекла.

Ф-фу-у! Все на месте, если «Жигули» на месте. Перенесенные только что волнение и напряжение вызвали у него приступ рвоты. Его просто выворачивало наизнанку. Но когда судорожно сокращавшийся желудок уже не мог больше извергнуть даже ни капли желчи, в голове наступило прояснение, он стал вспоминать события вчерашнего вечера и ночи.

Да, неприятность все-таки случилась. И возможно, последствия ее окажутся не менее неприятными, чем от кражи «Жигулей».

Пошатываясь, он вернулся в дом. Магнитофон почему-то стоит на столе, хотя он раньше находился наверху, на мансардном этаже. Нет, магнитофон специально оставлен здесь тем, кто нанес визит вчера. Он что-то такое вспоминает...

Дрожащей рукой он нажал клавишу воспроизведения. «...— Как давно вы с ним знакомы?» — голос, он уже слышал где-то этот голос. И тут же следом: «— Знаком я с ним уже три... Нет, больше четырех лет назад я с ним познакомился, весной или летом восемьдесят девятого года», — ведь это же его собственный голос, только звучит он, как у сильно пьяного.

А про кого же это он рассказывает? Ах, да, ведь в этом вся неприятность и заключается — он про Бруса рассказывает. Уже рассказал, вернее, на магнитофон даже записали — не только на эту допотопную «Весну», конечно...

«— И в этот, последний раз именно Брусов предложил вам разыграть спектакль с ложным задержанием?» — он, пожалуй, так никогда и не вспомнит лица человека, задававшего ему вопросы сегодняшней ночью, хотя лицо кажется ему странно знакомым — так бывает во сне: ты видишь вроде бы черное пятно на месте лица, но в то же время осознаешь, что этот человек тебе давно знаком.

Ладно, что он там еще наговорил? « — Да задержания, собственно, никакого и не было. Утром она просто пришла в отделение, как мы договаривались...

— С кем договаривались, когда?

— За день до этого. Он мне позвонил, то есть, я Брусова имею в виду, спросил, когда буду дежурить в райотделе. Я сказал. Он предупредил меня, что к нам девушка придет — это якобы девушка какого-то его влиятельного знакомого — и что девушку эту надо будет подержать до определенного момента. То есть, даже не подержать, а пристроить до тех пор, пока ее не заберут.

— И девушка пришла к вам?

— Она не пришла, ее привезли на автомобиле.

— На каком автомобиле?

— На иномарке. «Форд», кажется...

— И что эта девушка сказала вам, когда появилась?

— Она сказала: «Я от Бруса. Он велел, чтобы вы меня тут пристроили пока. Еще он сказал, что все должно делаться в точности так, как вы с ним договаривались.»

— А договаривались вы только о том, чтобы подержать девушку и отпустить, когда за ней приедут?

— Да, конечно.

— А кто за ней должен был приехать?

— Я его не знал. Просто девушка должна была ему позвонить от нас. Тут, насколько я понял, идея заключалась в том, что эту девушку вроде бы похитили, а потом то ли выкуп за нее требовали, то ли что еще. Такое сейчас бывает — дети разыгрывают похищение, чтобы вместе с похитителями выкачать деньги из собственных родителей. Такое время, значит, наступило...

— Вы эту девушку видели в первый раз?

— Да, конечно.

— А эта идея, как вы думаете, она Брусову принадлежит?

— Я думаю, что вряд ли — слишком уж хитро тут все закручено было. Он бы такого не придумал. Скорее всего это тот его знакомый, о котором он упоминал.

— А он только упоминал о нем? Ничего более конкретного не говорил?

— Нет, только сказал, что есть у него знакомый, которому все это и понадобилось.»

Запись разговора прервалась, дальше пошла мелодия, которая была записана на магнитофон раньше, которую он слышал уже не один десяток раз.

Капитан Бобровников приуныл. Если о том, что он вот так исповедовался нынешней ночью, узнает его начальство —это еще полбеды. Гораздо хуже будет, если об этом узнает Брус. Его совершенно не тронет тот факт, что рассказывал Бобровников, будучи под влиянием какого-то наркоза или другой подобной дряни. Как ни крути, а выходит, что он Бруса сдал.

В десять вечера Вячеслав Брусов был уже дома. Сегодня у него получился тяжеловатый день. Ему звонили издалека, из Белоруссии, которая теперь, правда, называется ближним зарубежьем и Беларусью. Обрадовали его, можно сказать: таможня «тормознула» партию псевдофранцузских духов и квaзифранцузского коньяка, которые делались в Польше партнерами Бруса. Пришлось ему прозванивать, пробивать проталкивать. По телефону это всегда делать сложнее, хотя связь с заграницей — не с Беларусью, с Польшей — намного лучше, чем, допустим, с Нижним Новгородом в родной России.

Проблему кое-как удалось убрать — опять же, действуя с той, польской стороны: оттуда позвонили в Беларусь, большому начальнику, но не таможенному, а еще выше, в правительство республики. Министерский начальник поговорил по душам с таможенниками, и Брусу не пришлось даже входить в расходы — но это только на текущий момент, разумеется, потому что должок ему партнеры записали. Министерский чиновник из Беларуси не был ему знаком, он был человеком его польских партнеров. Всегда так получается: если нет своего человека, которому надо платить не слишком много, приходится платить чужим — ощутимо больше.

Поэтому настроение у Бруса было не самым бодрым. Он уже собрался даже отключить телефон, хотя делал это в очень редких случаях, а сейчас тем более ожидал достаточно важного звонка из Москвы, как телефон напомнил о себе.

— Алло, — сказал Брус, сообразив задним числом, что звонят все-таки не из Москвы, потому что сигначы были короткие.

— Привет, — произнес незнакомый голос. — Сейчас ты прослушаешь одну очень важную магнитофонную запись. Трубку не бросай, потому что ты больше, чем мы, заинтересован в продолжении этого разговора.

И сразу же Брус услышал голос капитана Бобровникова. Капитан Бобровников теперь был не ровня Вячеславу Брусову — так, мальчик на побегушках, хотя мальчика, разумеется, приходилось время от времени и подкармливать.

А еще четыре года назад ситуация совсем не напоминала нынешнюю — старший лейтенант Бобровников весьма и весьма ущемлял тогда идущего в гору, но все же еще не очень твердо стоявшего на ногах молодого коммерсанта Вячеслава Брусова, напоминая ему при всяком удобном и неудобном случае о том, что коммерсант в молодости отсидел по пошлой «хулиганской» статье. С тех пор Бруе сделался «крутым», «фигурой», а Бобровников получил всего только одну звездочку на погоны, перебивался с хлеба на квас и подумывал о том, что пора бы уже уйти из «ментовки» куда-нибудь в бизнес или, на худой конец, в охрану какой-то, как нынче выражались, коммерческой структуры.

Разумеется, капитан, даже будучи в состоянии сильного подпития, ни за что не рискнул бы теперь напомнить Брусу о прошлых временах. А Брус же, наоборот, давал понять Бобровникову, что терпит его только по доброте душевной.