Привести в исполнение - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 10

– Можно колоть кулаком, а можно – на доказах, – повторял начальник при каждом подходящем случае. – Только кулак-то в суд не представишь. Откажется от показаний, и завернут на доследование. А по нынешним временам можете с ним и местами поменяться: он на свободу, а вы в камеру. Помните об этом хорошенько…

И помнили: кулаками не кололи. Почти не кололи.

Валера за шесть лет врезал разок пытавшемуся бежать карманнику, нокаутировал разбойника, напавшего во время допроса на Свиридова, да, не сдержавшись, отвесил пару оплеух цыганке, прокусившей ладонь Петрову. Во всех случаях он считал, что действовал правильно.

Насчет пьяного с Садовой остались сомнения. Тот раскачивался в потоке автомобилей, бестолково размахивая руками и что-то выкрикивая, они ехали на происшествие, времени затеваться не было, Валера приспустил стекло, чтобы двумятремя словами урезонить алкаша, в это время тот сделал неприличный жест. Машина проходила впритирку, Попов резко открыл дверь, раздался звонкий удар. Скорость движения сложилась с рывком двери, пьяного бросило к тротуару, он плюхнулся на бордюр и схватился за голову.

«Перебор! – с досадой подумал Попов. – Такую плюху он не заработал…»

– За что ты его так? – поинтересовался Свиридов.

– За то, что он нам показывал! – злясь на себя, буркнул Валера.

Свиридов рассмеялся.

– Да ничего он не показывал, просто пиджак поправлял. А правда, было похоже!

Настроение у Попова испортилось окончательно. Вернувшись в райотдел, он прозвонил по больницам: не доставляли ли пьяного с Садовой? Ответы были отрицательными. На душе стало легче – значит, не покалечил. Но тут же пришла мысль: может, тот отлеживается с сотрясением мозга дома или в какой-нибудь норе… Кто же ошибся – он или Свиридов? Если алкаш получил за дело, то все в порядке. А если ни за что ни про что?

Несколько месяцев Попов возвращался в мыслях к этому эпизоду, хотя никому из коллег не пришло бы в голову, что можно загружать мозги подобной ерундой. И, конечно, никто бы не поверил, что три года спустя воспоминание о мимоходом ушибленном алкаше способно испортить Валере настроение.

Выстрел в Козлова дал новые основания для раздумий. Лезть на шестой этаж Попов вызвался импульсивно, повинуясь давней привычке бороться с уже побежденным комплексом неполноценности. Он четко не представлял, как будет действовать там, наверху, потому что предстояло преодолеть пятнадцать метров пожарной лестницы, каждый из которых мог стать для него последним. Первоочередной задачей было уцелеть.

Проникнув в комнату, он перевел дух и решил, что будет брать преступника живым. Потом рассудок опять отключился, он крался по темному коридору с колом засевшей в мозгу дурацкой мыслью, что бронежилет может звякнуть и тем выдать его присутствие…

О происшедшем в ванной никто внизу, естественно, не знал; пробираясь мимо открытой двери, из которой падал сноп света, Попов вжался в стену и, увидев на фоне белого кафеля человеческую фигуру, резко дернул стволом пистолета. В память врезались детали открывшейся картины: прикушенный язык, глубоко врезавшаяся в шею веревка, голая рука и грудь в прорехе разорванного халата. Только в этот момент появилась ярость, растворившая оцепенение сознания, вернулась холодная расчетливость каждого шага.

Козлов почувствовал его спиной, оскалясь крутанулся от окна, но движения казались растянутыми, как при замедленной съемке, Валера опережал убийцу на несколько решающих все секунд. Он успевал выстрелить два, а то и три раза, можно было целить в плечо, бедро, ногу, имея в запасе страховку на случай промаха.

Попов направил ствол под мышку левой руки, сжимающей цевье крупнокалиберного ружья. Мощная тупорылая пуля пээма швырнула Козлова на газовую плиту, полуавтомат ударился прикладом об пол и самопроизвольно выстрелил, дробовой сноп, по счастью, ушел в окно, с визгом рикошетируя о выступ стены.

Ноги подгибались, Попов тяжело опустился на табуретку, не сводя глаз с убитого. В ушах звенело, тошнило, больше всего хотелось снять бронежилет и оказаться в своей постели, забыв о происшедшем. Он вдруг пожалел, что не выстрелил в бедро.

Правда, через несколько минут, когда взломавшие входную дверь ребята выводили Валеру из квартиры и он снова заглянул в ванную, это чувство прошло бесследно. Потом оно появлялось и исчезало много раз, в зависимости от доводов, которые приводил Попов в споре с самим собой.

"… Козлов был убийцей и заслуживал смерти. Но казнить его ты не был уполномочен, по инструкции необходимо причинять задерживаемому минимально необходимый вред.

Писать инструкции легче, чем их выполнять.

У каждого своя работа, ты выбрал выполнение.

Кто мог определить в тот момент, какой вред является минимальным?

Ты сам прекрасно это понимал и имел возможность выбора.

Козлов был убийцей и заслуживал смерти…"

Как будто закольцованная магнитофонная лента воспроизводила нескончаемый диалог, и требовалось усилие воли, чтобы заглушить фразы беспредметного спора.

Если бы подполковник Викентьев знал о бесконечных рефлексиях Валеры Попова, о склонности к самокопанию, он бы не посчитал его «по всем статьям» подходящим для предложенной работы. А если бы подполковник и Иван Алексеевич Ромов знали про «повышенную возбудимость», борьбу с комплексом неполноценности и попытку писать песни, они безоговорочно бы отклонили кандидатуру капитана Попова. Но, кроме самого Валеры, всего этого знать никто не мог. И настал день, когда генерал подписал совершенно секретный приказ:

"… Вместо выбывшего в связи с увольнением из органов по состоянию здоровья майора Фаридова включить капитана Попова в состав специальной оперативной группы «Финал» под номером четыре.

Руководителю спецгруппы подполковнику Викентьеву обеспечить инструктаж и подготовку капитана Попова…"

Глава шестая

Спецопергруппа «Финал» состояла из шести сотрудников, каждому был присвоен номер, соответствующий выполняемым обязанностям. Здесь существовала определенная система: чем меньше цифра номера, тем важнее проделываемая им работа. В соответствии с этой зависимостью руководитель группы подполковник Викентьев обозначался номером два, потому что под номером один значился человек, без которого существование всей группы не имело смысла. Номера с первого по четвертый образовывали внутренний круг, ядро спецгруппы. Номера пятый и шестой оставались во внешнем круге, обеспечивали успешную деятельность ядра и не были посвящены во все тонкости.

Центральными фигурами внутреннего круга являлись прокурор и врач, но и они в состав группы не входили, Викентьеву не подчинялись и номеров не имели.

«Финал» обслуживал юг страны. Аналогичные группы имелись в центре, на севере, востоке и западе. Очень редко – раз в три-пять лет – руководителей групп собирали для обмена опытом. Несколько раз пробовали вызвать в Центр всех членов внутреннего круга спецопергрупп, но из этой затеи ничего не вышло: ехать никто не захотел, и даже служебная дисциплина в данном случае оказалась бессильной. Общение так и осталось заочным – в виде рассылаемых спецпочтой обзоров практики «Финалов», в основном затруднений, с которыми приходилось сталкиваться, и возникающих ЧП. Обзоры получались короткими и выходили нерегулярно.

Обо всем этом Валера Попов узнал из инструкции, которую Викентьев дал ему прочесть в своем кабинете. Подшивка обзоров практики, также прочитанная без права выноса, содержала перечень ошибок тюремной администрации и конвойных подразделений, обнаружившихся пробелов наставлений и инструкций, нестыковок правовых и грубо практических решений, а главное – массу примеров хитрости, изобретательности и жестокости тех, кто уже был списан обществом и, находясь у последней черты, предпринимал отчаянные попытки удержаться на краешке жизни.

«…в нарушение правил содержания были помещены в одну камеру без осуществления должного надзора, вследствие чего сумели проделать подкоп за пределы охраняемого периметра и совершили побег…»