Привести в исполнение - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 2

– Знаю. Вчера подал помиловку, – так же обыденно отозвался Викентьев.

– Думаю, ничего ему не светит.

– С бензином вопрос решили? Я давал указание.

Викентьев кивнул.

– Теперь с перекраской тянут резину. Уже два литра спирта отдал – одни обещания.

Генерал пристально посмотрел на подчиненного.

– Все-таки по-своему делаешь? У Солженицына – фургон «Мясо», у Евтушенко – «Хлеб», и у тебя то же самое! Ни шагу в сторону от шаблона!

Подполковник отвел взгляд и упрямо молчал.

– Ну-ну, тебе видней, – примирительным тоном продолжил генерал. – С чем пришел?

– Надо готовить человека вместо Фаридова. Хочу попробовать Попова.

– Кто такой? – удивился генерал. – Ах, новенький из розыска… Да, подписывал на него приказ, парень шустрый. Думаешь? Молодой ведь… Хотя…

Генерал снял очки, массирующим движением провел по лицу, будто желая сорвать постаревшую морщинистую кожу, задумался.

– Может быть, может быть… – повторил он как бы про себя, помолчал с полминуты и принял решение. – Ладно, пробуй Попова!

Последняя фраза прозвучала резко, отметая все сомнения. То, что генерал не стал давать напутствий и указаний, свидетельствовало о полном доверии Викентьеву. Полковник это понял и оценил.

– Разрешите идти? – сугубо официально спросил он.

Не поднимая глаз, генерал кивнул. Он опять с головой был погружен в работу.

В четверг перед перерывом Викентьев набрал четыре цифры на диске внутреннего телефона и, не здороваясь, сказал:

– Саша, зайди ко мне в обед.

Таким тоном демократичный начальник вызывает подчиненного. И хотя старший оперуполномоченный уголовного розыска Сергеев не был подчиненным Викентьева, он ответил коротким: «Вас понял» – традиционным оборотом, принятым для общения с начальством.

Ровно в четверть второго двухметровый майор, в скрывающей фигуру культуриста мешковатой гражданской одежде, свернул в не просматриваемый из длинного коридора «аппендикс», ведущий к лестнице черного хода, и без стука распахнул дверь единственного здесь кабинета. Это не было проявлением невоспитанности – просто Сергеев последние семь лет входил в группу захвата особо опасных преступников и по-другому открывать двери не умел.

– Что за парень Попов? – в лоб спросил Викентьев, не тратя времени на предисловия.

– Хороший парень, – не удивляясь, ответил Сергеев. – Смелый, цепкий, надежный.

– Ну а вообще? – настаивал подполковник. – Чем увлекается, с кем дружит, пьет – не пьет…

Всю жизнь Сергеев занимался боевыми единоборствами – от традиционных самбо и бокса до экзотических карате и кунг-фу. Эти увлечения и регулярные задержания вооруженных бандитов не могли не сказаться на его внешности. Даже в минуты благодушия суровое лицо майора – со сплющенными ушами, перебитым носом, плохо и хорошо заметными шрамами, холодным настороженным взглядом, не располагало к доверительным расспросам. Сейчас боевая маска закаменела окончательно.

– Я что, когда-нибудь давал компру на товарищей? – будто бы спокойно процедил Сергеев, но казалось – чуть разомкни он сжатые губы, и выглянут клыки. «Волкодав» есть «волкодав». В такие минуты от него исходила волна ледяной решимости, парализующая глубоко-глубоко, на животном уровне, самого дерзкого блатаря.

Но на аккуратного, в подогнанной и отглаженной форме, подполковника Викентьева происшедшая с Сергеевым метаморфоза никакого впечатления не произвела.

– Да ты что, Саша, совсем плохой? – небрежно-снисходительно спросил Викентьев. – Разве я когда-нибудь компру на ребят сдаивал?

Боевая маска едва заметно расслабилась.

– Вместо Фаридова нам человек нужен, – продолжал подполковник. – Вот я и присматриваюсь к Попову.

– Вот оно что…

Сергеев опустил глаза на разбитые туфли сорок шестого размера.

– Молодой парень… Что, больше некого?

– Предложи!

Аккуратный Викентьев буравил «волкодава» пронизывающим колючим взглядом, и тот заметно сник.

– То-то же! – отрубил подполковник. – Знаешь, с кем он дружил в Центральном райотделе?

– С Петровым, Свиридовым, – нахмурясь, ответил майор.

– Правильно. Но это все знают. А на Олимпиаду он ездил с Куприным и Васильевым. Вот у них четверых и поинтересуйся – как да что. Если все нормально – в – выходные вывези его на природу и присмотрись сам…

Сергеев, опустив голову, молчал.

– Понял? – резко спросил Викентьев.

Словно отходя от нокдауна, майор потряс головой.

– Чего ж непонятного…

Внутреннее сопротивление отступило, и он настраивался на предстоящую работу.

– На природу с нашими ехать?

– Зачем? – Викентьев неодобрительно пожал плечами. – Собери компанию из своих ребят, хочешь – возьми Наполеона. Даже обязательно возьми, – поправился подполковник. – У него глаз – как рентген!

– Больно мутный рентген-то, – буркнул Сергеев, чтобы оставить за собой последнее слово.

– Не беспокойся, все, что надо, высветит. Старый конь борозды не испортит. Нам у него многому можно поучиться… Конечно, с поправкой на современность.

Викентьев внимательно разглядывал собеседника, постукивая упругими сильными пальцами по крышке стола.

Сергеев встал.

– Тебе все ясно, Саша?

– Ясно, – хмуро ответил майор.

– Вот и хорошо. Сейчас иди пообедай и – вперед!

Викентьев любил, чтобы последнее слово оставалось за ним, любил, чтобы его слушались, и умел этого добиваться, хотя Сергеева повел в столовую не наказ подполковника, а элементарный голод.

У стойки раздачи Сергеев встретил Куприна и, хотя они не были друзьями, заговорил с ним и сел за один столик. Как-то сам собой разговор зашел об участии в охране порядка на Олимпиаде, и Куприн охотно рассказал, как они с Васильевым и Поповым провели полтора месяца в столице.

Вечером Сергеев проскочил в Центральный райотдел, решил ряд мелких вопросов и поболтал со старыми приятелями Петровым и Свиридовым. Хотя разговаривал он с ними порознь, каждый раз речь случайно заходила о Попове, и Сергеев внимательно, не перебивая, выслушивал собеседника, что бывало с ним нечасто.

Васильева майор не знал, но зато Женя Гальский учился с ним в Высшей школе, и когда однокашники встретились на улице у райотдела, то обрадовались и решили вместе провести вечер. Зашли к Гальскому, поужинали, немного выпили; углубились в воспоминания, Васильев подробно рассказал, как он с замечательными парнями Куприным и Поповым работал на Олимпиаде, и пожалел, что Гальский до сих пор незнаком с такими отличными ребятами.

По субботам, как правило, в УУРе работали, поэтому Сергеев назначил выезд на восемнадцать тридцать. Гальский и Тимохин ушли раньше, а Сергеев с Поповым покинули здание УВД, когда стрелки часов на проходной сложились в вертикальную линию. Они неспешно прошли по широкому неприбранному проспекту мимо шумного, даже перед закрытием, базара – Попов дернулся было в пеструю толпу, но майор легко удержал его за плечо: «Не надо, все есть».

На площади перед рынком промышляли карманники, наперсточники, дешевые проститутки и мошенники, специализирующиеся на приезжающих с товаром селянах. Вся эта публика либо знала оперативников в лицо, либо вычисляла по коротким прическам, достаточно строгой одежде, а главное – по манере держаться, уверенной походке и «рисующим» взглядам.

– Менты, сдуваемся! – Кто-то прятался за киоск, кто-то сворачивал за угол, кто-то просто отворачивался, закрываясь растопыренной пятерней, но без особого страха, скорее по привычке – чувствовалось, что в данный момент опасности опера не представляют.

– Гля, кто это с Сергеевым? Наверное, новый… Тоже хороший бес!

Попов хотя и доставал только до плеча своему спутнику, но шел упруго, колко смотрел по сторонам, резко поворачивался, и чувствовалось, что в драке он – не подарок.

Пройдя рыночную площадь, они спустились на набережную, постояли у узорчатой чугунной, проломанной в двух местах решетки и ровно в восемнадцать тридцать подошли к четвертому причалу.

На черной чугунной тумбе, исправно простоявшей здесь девяносто лет, сидел улыбающийся старичок с выцветшими зеленоватыми глазами, большим, в красных прожилках носом и седым венчиком волос, обрамлявшим гладкую, розово отблескивающую лысину. В руках он держал старомодную клеенчатую сумку и соломенную шляпу.