Лось 1-1 (СИ) - Федорочев Алексей. Страница 3

— Что есть, — развел руками я, — Мама Яна, прости, но я ничего не понимаю. Объясни мне. Чем отец занимается? Почему у него три жены? Почему я хотел покончить с собой? Мама Варя и мама Рита только причитают, а толком ничего не говорят.

— Самый простой ответ: твой отец и я есть промышленный архитектор. Очень известный. Из-за окна, — я сделал зарубку на незнакомое слово, потому что не обычные же окна она имела в виду? — архитектура промышленный сооружений стал очень серьезный дел, не работа мы не сидеть. Встретился мы в Берлинский университет, где молодой он проходить магистратура. Встретился, представился, общее дело, любовь. Мой папа Август Троттен иметь… имел своя фирма на проект. Папа Август не есть сторонник полигамия, иметь один жена, я есть один наследница, сестра Гретхен умереть совсем маленькая. Твой отец иметь ничего, но он есть чертовски талант! Мы есть брак не только любовь, но расчет, это есть очень хорошо. Германия — маленький, Россия — большой страна. Льгота, меньше налог. Потом мы переехать фирма сюда. С ребенок я не мочь помогать как надобность, мы взять два жена — Маргарита.

Слушая историю собственной семьи, не мог не отметить этого изящного и многозначимого для понимающих людей «мы взяли», даже делая скидку на неродной язык. Не отец взял, а «мы взяли». По ходу, все очень непросто в этом гаремнике.

— Твой мать есть три жена. Я и Маргарита тогда два был сидеть дома опять с маленький ребеноки, когда Анатолий привозить Барбара. Барбара есть дочь Шелехов в девочка, по родитель. Ее приданое быть хорошо, мочь поширить дело, тоже не только любовь. Сейчас мы самый известный и дорогой фирма. Мы есть лучший. Из-за лучший твой папа не мочь приехать, когда с тобой был беда, только я мочь приехать. Я гордиться с себя, но я есть только второй.

«То бишь без бати все развалится, а без тебя, фрау-мадам, обойдутся. Самокритичненько, но походу так и есть. Поэтому он откомандировать… тьфу, подхватил ее манеру! откомандировал тебя домой разобраться, потому что от двух других клуш четкой картины не получишь. Ясненько-понятненько»

— А что такое окна?

— Окна… Дас ист… — «Фантастиш!», закончил я про себя, эту жемчужину немецкого знали в моем мире все старше восемнадцати, — Трудно объяснить русский язык, а Дойч ты забыть. Я буду принесть комм, там книжка. Завтра.

Книжка, так книжка, в том информационном вакууме, в котором я находился, любому печатному слову обрадуешься. Но кое-что об окнах, я узнал раньше.

За трое суток я отоспался, и даже химия, которую мне кололи, уже не справлялась. Ночью опять накрыло — стал перебирать воспоминания, скучать по своим родным, оставленным в прошлом мире. Да я даже по своему неповоротливому телу тосковал! Это были мои килограммы, которые не так уж и ужасно смотрелись при моем почти двухметровом росте. А здесь — шибздик, дай бог полцентнера перевалил, соплей же перешибить можно! И кормят исключительно размазанными на водичке кашками! Где, где мой кусок мяса⁈ С картошечкой? А⁈

Так сам себя накрутил, что вялую дрему как рукой снесло. Встал, походил по палате. Апартаменты мне достались одиночные, даже словом в отсутствие мамаш перекинуться не с кем, а сунулся, было, побродить по этажам, так бдительные медстервозы живо завернули обратно на койкоместо. И лаяться с ними было стрёмно — один раз попробовал, так получил на ночь три дополнительных укола, а зад-то не казенный!

Такого недостатка обычного общения я в своей жизни припомнить вообще не мог, разве что на «губе» один раз, так и там мы быстро с охранниками скорешились. Нормальные ребята были, такие же раздолбаи, как и я. А тут!.. Зла не хватает! И страшно напрягал переизбыток баб на душу населения конкретно в моем лице: мамашки, врачи, медсестры, соседки по этажу — кругом одни бабы. Так-то оно хорошо, да только лежал я в желудочном отделении, и контингент больных здесь находился соответствующий — старые бабки с запорами. А пациентки помоложе и посимпатичнее водились где-то на других этажах, куда меня не пускали. И молчу за мужиков — единственным виденным за три дня обладателем яиц являлся пришедший с осмотром в первый день доктор. Всё!!! Ну, еще где-то там за стенами больницы в теории существовал батяня. В его существование оставалось только верить, потому что он так и не приехал.

«Эй! Где ты, нормальный мужик, с которым я мог бы нарушить режим?»

Вой сирен, крики и грохот внизу отвлекли от мрачных раздумий. Хоть какое-нибудь событие, хоть что-то в этой тишине!

Выглянул в коридор — пост медсестры у двери в отделение пустовал. Тихонечко прокрался до переходов — по-прежнему никого. По свободной лестнице спустился на шум.

На первом этаже царил бедлам, над которым горой возвышался Андрей Валентинович — тот самый доктор, которого я только что вспоминал. Его зычный бас проникал, казалось, во все закоулки.

— Эту и эту в сторону, потерпят, — командовал он санитаркам, вкатывавшим одну за другой каталки, — Эту в первую операционную. Костя! Где Костя, растак его! Костя, кудрить твою качель, бегом в первую! Первая бригада, какого черта вы еще здесь? Марш за Константином! У вас две минуты!

Каталка с окровавленной девушкой скрылась в дверях лифта, по лестнице, едва не снеся меня, промчалась дежурная бригада.

— Галя, этих на рентген, мне не нравятся их раны! Доложишь! Юля, ну где тебя носит⁈ Вызвала?

— Вызвала, еще четверть часа назад, едут! — отозвалась женщина в форме медсестры из хирургического.

— Всех?

— Всех. Пять минут, Андрей Валентинович, сейчас будут!

— Так, эта терпит, Галя, ей раствор!

Раненые всё прибывали. И все: девушки, девушки, девушки, раскромсанные так, словно побывали в гигантской мясорубке.

Андрей Валентинович лихо колдовал — я уже не сомневался в характере искрящихся нитей, тянущихся от него к каждой новой пациентке. Притулившись в уголке, я боялся помешать ему и всей этой хаотичной и в то же время упорядоченной суете и только наблюдал во все глаза.

Мимо меня промчалась растянутая толпа полуодетых людей — вызванных с отдыха хирургов и хирургинь. Одна из них, оценив фронт работ, ошеломленно присвистнула, прежде чем скрыться в переходах. Каталки с требующими немедленной операции пациентками переместились вглубь здания, освобождая место в холле. Поток прибывающих тел, казалось, иссяк, но вот вновь послышался вой сирен. В раздвижных дверях показалась группа военных, затаскивавших носилки с кровящим куском мяса — по-другому увиденное я назвать не мог.

— Ведьма! Ведьма! — пронеслось по помещению.

— Дьявол!!! Ну почему в мою больницу⁈ — прорычал потолку Андрей Валентинович, прежде чем броситься к новой раненой.

— Еще будут? — изо всех сил колдуя над новенькой, спросил он у сопровождающей носилки девушки-офицера, в знаках отличия я пока еще не разбирался.

Та успокоила:

— Остальных во вторую, вам только самых сложных.

Матерную тираду доктора следовало бы записать для потомков — даже со своим опытом кое-что новенькое узнал.

— Сам оперировать буду. В пятую! Готовьте! — скомандовал он персоналу.

Галина — его помощница в летах, но звали все ее только по имени, наклонилась к нему:

— Андрей Валентинович! У нас нет первой отрицательной «икс».

— Галя, твою качель! Почему не пополнили запас⁈ Почему, я спрашиваю? У соседей есть?

— У них тоже нет.

— В банке, в центральной⁈ Вы еще где-то искали?!! — проорал целитель на помощницу.

Медсестра, едва сдерживая слезы, отрицательно покачала головой:

— Был большой расход, везде нет.

Лица военных построжели. А целитель, ничуть не обращая внимания на реакцию прибывших, пробежался мимо их шеренги, хватая всех за рукава. Чуть позже, увидев нашивки, я сообразил, что он высматривал группу крови. Главная офицерша побледнела почти до синевы.

— У нас только вторая и третья. И до ста искр.

Еще один загиб понесся по холлу. Безумный взгляд доктора шарил по заляпанному кровью помещению, пока не остановился на мне, а следом его пухлый палец указал точно в мою хилую грудь.