Секретные поручения - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 56

— И что тут можно сделать?

Курбатов разлил по третьей, пригладил редеющие волосы.

— Зека загнать в петлю… Или под пресс… Или в петушатник, это еще проще. А главного… По делу его крутить бесполезно, хотя можно попробовать… Схватить ночью, притащить в отдел, отходить палками, а потом на понт взять: дескать, твой нож по другому делу в вещдоках лежал, а сейчас нашли куда его приставить — там и пальцы твои, и кровь потерпевшего…

Важняк с сомнением поморщился.

— Нет, ерунда! Не те времена, не те люди… По делу ничего не выйдет. Ну да можно что-то еще придумать…

— Что же тогда, в восемьдесят третьем, ничего не придумали? — спросил Денис. — Тогда небось легче было!

— Да очень просто, — Курбатов уставил на стажера выпуклые льдисто-рыжие глаза. — Тогда это никому не было нужно. А сейчас ты — один из нас! Член команды!

Важняк аккуратно закупорил бутылку, спрятал ее на место, отставил рюмки на подоконник.

— И когда обижен член команды, мы используем все возможности, чтобы за него заступиться. А возможности у нас очень большие! Скоро ты в этом убедишься!

— И Кравченко член команды?

Курбатов насторожился.

— А почему ты про него спросил? — в желтых глазах вспыхнул огонек подозрения.

— Да так… Ему ногу прострелили, а за это цыгану три года дали. И все дела!

— А-а-а!

Огонек погас.

— Не всякий, кто здесь работает, — член команды, — важняк многозначительно поднял палец. — Но ты мне симпатичен. А это очень много значит, когда человек симпатичен Александру Петровичу!

— Спасибо, — Денис поднялся.

— Кстати! — Курбатов хлопнул себя по лбу. — Сегодня сидел у шефа, ему позвонили из изолятора. Что ты там расследуешь? С этим самоубийством и так все ясно, а ты контролеров и надзирателей вызвал целую толпу… Начальник плачет — там посты перекрывать некому. Владимир Иванович пообещал ему, что зря людей дергать не будем. И просил меня тебе подсказать.

— Так как же…

— Очень просто. Обычно никто за зеков землю не роет. Покончил с собой — туда ему и дорога. Вон сколько порядочных людей страдает — им помогать надо. Так или не так?

— Так, — неуверенно вымолвил Денис.

— Ну и отлично. Я же чувствую, что ты умный парень. И обязательно станешь членом команды.

Вернувшись в свой кабинет, Денис долго сидел, уставившись в стену с выцветшими обоями. Действительно, Курбатов говорил правильные слова. Если бы за ними не стояли очень большие не правильности, мириться с которыми Денис не хотел. Но и воздать по заслугам убийцам отца Александр Петрович собирался не правильными методами. И Денис в этом был с ним полностью согласен. Здесь происходило какое-то раздвоение, и следовало либо отрицать все не правильности скопом, либо раздвоиться самому.

В 96-м киоскер Катенька вышла замуж за военного, уволилась и уехала в Иркутск.

Теперь в киоске сидит Анна Валериановна, бывшая школьная учительница, вместо лица у нее наспех очищенная картофелина. Она тоже надевает резиновый напальчник, чтобы удобнее было брать газеты, — только на это майору Агееву плевать с высокой башни.

Рядом открылось еще одно кафе, там густое прохладное пиво двух сортов из заводских тридцатилитровых бочонков и вкусные горячие комплексы. Сравнительно недорого. Там молодые смешливые официантки, Таня и Раиса, у них клетчатые передники и спортивные загорелые ноги. Когда девушки надевают каблуки, на бедрах и икрах обрисовываются крепкие мышцы.

Только майор Агеев все равно ходит в пельменную, в ту же самую. Серые магазинные пельмени здесь уже, правда, не готовят, какая-то фирма каждый день завозит свежие пельмени из свинины. Очень вкусные и сочные, без всякой заморозки, таких можно и шестнадцать штук, и восемнадцать, и двадцать шесть съесть. Дерут за них — будь здоров. Но для майора Агеева это давно не проблема.

Раздатчица Вика несколько раздобрела, у нее наметился второй подбородок, да и клапаны конвертов увеличились со второго номера на третий. Загар к Вике почему-то никак не пристает (а как же папа-турок, спрашивается?), так и ходит бледная, с голубыми жилками под коленями.

— Вам со сметаной, Валентин Петрович?

На людях она держится подчеркнуто официально и называет его по имени-отчеству. А на конспиративной квартире старается вовсю, как по агентурной линии, так и по постельной.

— Да, конечно. И кинзу покроши в салат, будь добра.

— Хорошо, Валентин Петрович.

Сам Агеев нисколько не постарел за эти годы. Ему даже кажется, что он помолодел и стал лучше выглядеть. Может, потому, что дела пошли на лад… Борьба с наркотиками и организованной преступностью оказалась более перспективным делом, чем политический сыск. Во-первых, полезность этой деятельности очевидна для всех, это не то что преследование окруженных ореолом мучеников-диссидентов.

Во-вторых, этим в первую голову занимается милиция, все неудачи можно повесить на них. Зато успехи имеют явно выраженные формы. И вот результат — стал старшим опером, получил майора, сейчас и вовсе посадили на перспективную линию. Пока что грех жаловаться. Контора снова набирает форму, ширится в кости, обрастает мышечной массой… Поговаривают, что скоро из режима наблюдения и фиксации дадут приказ перейти к активным действиям.

— Когда мне квартиру дадут, Валентин Петрович? — зашептала Вика, ставя салат на стол.

— Что?

— Я уже оборзела по углам скитаться. Вчера опять с хозяйкой поругалась…

— С ума сошла?! — прошипел майор. — В другом месте поговорим!

— Свеженькое, все свеженькое, не сомневайтесь, — затараторила Вика, виновато оглядываясь по сторонам.

После обеда Агеев отправился на конспиративную квартиру. Привычно проверившись пару раз, он нырнул в пахнущий мочой подъезд.

Холмс пришел вовремя, минута в минуту. Агеев поймал себя на мысли, что не знает, как с ним держаться. Это не какой-то там Кирпич, он же Пидораст, — это полноценный сотрудник Конторы, лейтенант. Каждое его сообщение копируется и передается в Центр, в любой момент с ним может встретиться кто-то из большого начальства — то ли тиходонского, то ли московского… И если выяснится, что Агеев что-то не так зафиксировал, или не все понял, или чему-то не придал значения — выводы могут последовать самые серьезные.

— Здравствуйте. Я вас помню, вы приходили к нам на почту.

Если Холмс таким образом хотел наладить личностный контакт, то выбрал неудачную фразу, ибо она напомнила Агееву его публичное фиаско.

— Здравствуйте, — вяло ответил он. — Присаживайтесь. Вы очень пунктуальны.

— Такой биоритм, Валентин Петрович. — Денис уселся напротив, закинув ногу за ногу.

Вид у него помятый, вокруг глаз красные ободки. Такие глаза Агеев видел у детей, которые целыми днями сражаются на компьютере в «Мортл Комбат». Во что, интересно, сражается там у себя Петровский?

— Очень много работы, даже не ожидал, — сказал Денис. — Все это время просто вздохнуть некогда…

— Да, я понимаю, — кивнул майор. Он привычно черкал ручкой в блокноте.

— Расследование в изоляторе мне предложил прекратить сам Степанцов. Правда, не лично, а через Курбатова. Я продумал — не может ли это быть инициатива самого Курбатова. Но о том, что ракетница принадлежала убитому водителю, я докладывал только прокурору. Курбатов об этом ничего не знал. Поэтому скорей всего утечка произошла через Степанцова, и в прекращении расследования он тоже заинтересован.

Значит, утечка была не случайной. Логично?

Агеев перевернул листок и задвигал ручкой еще быстрее. Холмс сделал стопроцентно правильный вывод. Не зря Мамонтов его хвалил. Да Мамонтов и выдвинулся благодаря Холмсу. Теперь и карьера Агеева во многом зависела от этого молодого человека.

Но тут важно не перехвалить.

— В общем, да. Логично, — согласился майор. — Попробуем его подработать.

— А как?

Холмс думал, что Агеев стенографирует его сообщение, но не понимал — почему на столь неудобных листках.

Как! В этом вся загвоздка. В те годы гадюку в прокурорском мундире посадили бы в подвал, выбили зубы, отбили почки, и он рассказал бы обо всех своих гнусных делишках и обо всех соучастниках. Но это признано незаконным и антигуманным.