Смягчающие обстоятельства - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 5
«Понятно… — Зайцев секунду помолчал. — А как разбились стекла в окне и балконной двери?»
«Сквозняк. Когда открывается входная дверь, я всегда их закрываю. А тут было не до того…»
«И с этим ясно, — мягко произнес Зайцев. — Но на осколках брызги крови. Как они могли появиться, если вас в этот момент не было в комнате?»
Пауза.
«Ну, потом же я пришла! А кровь продолжала идти!»
Судя по голосу, она вполне искренне хотела помочь следователю разобраться в неясных для него вопросах.
«Недавно вы сказали, что зажали рану полотенцем и почти остановили кровь…»
«Да, но она просачивалась, продолжала капать…»
«Все ясно, все ясно…»
Я достаточно хорошо знал Зайцева, чтобы понять, что он намеревается задать неожиданный вопрос.
«А чьи тапочки стояли возле тахты?»
«Ничьи. Их надевают мои гости».
«В этот день у вас были гости?»
«Нет, я же сказала: никого не было».
«Почему же домашние туфли стояли возле тахты, а не в прихожей?»
«Не знаю. Это такая мелочь, на которую не обращаешь внимания. Наверное, переставили во время уборки…»
«И наконец, основной вопрос: кто мог в вас стрелять?»
«Понятия не имею! Скорее всего кто-то ошибся… Или случайность…»
«Враги у вас есть?»
«Нет, что вы! Наоборот — друзей много!»
Короткая пауза.
«И последнее. Почему вы сказали врачу, что звонили в милицию?»
«Я сказала?»
Удивление было ненаигранным.
«Да, вы».
«Ах да, действительно…»
Вспомнила? Что ж, звучит вполне естественно.
"Я же попросила того мужчину вызвать «Скорую» и позвонить в милицию.
Разве он этого не сделал?"
«Вы хотите еще что-нибудь сообщить по существу дела?»
«Нет, больше добавить нечего».
«В таком случае вам предлагается прослушать звукозапись допроса…»
Я выключил магнитофон.
— Ну, что скажешь?
Судя по едва заметной улыбке Зайцева, он был не очень склонен верить показаниям потерпевшей, во всяком случае в отдельных деталях. О том же говорила и схема, по которой он построил допрос.
Но, заново прокручивая в уме фонограмму, я не находил ничего такого, что могло бы насторожить. Отвечала Нежинская совершенно спокойно, ровно, уверенно. Тон, отдельные нотки, интонации — все было искренним, без малейшей напряженности или натянутости, которые всегда сопутствуют лжи.
Разве что паузы в нескольких местах… Но это объяснимо — вспоминала.
Кстати, на наиболее острые вопросы она отвечала без всяких раздумий.
Нет, придраться не к чему. Разве что логические зацепки?
— По-моему, она говорит правду.
— И тебе ничего не показалось странным?
— Показалось. Что она не послала тебя к черту, когда ты выяснял всякую ерунду насчет расположения пятен крови и домашних туфель вместо того, чтобы устанавливать преступника.
Зайцев засмеялся и многозначительно поднял палец:
— Вот то-то и оно. Значит, это не показалось ей ерундой. К тому же она, похоже, совершенно не интересуется перспективами следствия.
— Оба этих обстоятельства могут объясняться очень просто. Воспитанность не позволяет грубить следователю, деликатность — задавать лишние вопросы.
Зайцев как-то странно смотрел на меня.
— Может быть, может быть… Ну, а как тебе человек на лестнице?
Это самое слабое место в ее версии. Притянуто за уши. Слишком часто нам подсовывают таких случайных прохожих, которых невозможно установить и допросить. Но с другой стороны…
— Разве можно полностью исключить случайности?
Зайцев посмотрел на меня с тем же выражением.
— Признайся, тебе хочется ей верить?
— Я стараюсь верить каждому. До тех пор, пока он меня не убедит, что этого делать не следует.
— Брось, Саша! Ты же не интервью даешь для газеты! Мы с тобой профессионалы, постоянно имеем дело с ухищрениями разного рода, обманом, ложью. Это неизбежно сказывается на отношении к тому, что нам рассказывают, появляется критичность восприятия, в общем, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Без этого мы не смогли бы успешно работать — любой обвел бы вокруг пальца… Но интересный психологический феномен: я поймал себя на том, что мне хочется верить Нежинской! И принимать за правду ее толкование самых сомнительных фактов! Вчера весь вечер ломал голову, пытаясь это объяснить, — не мог… А сегодня вижу, что ты тоже утратил специфику восприятия! Так?
А ведь действительно, Зайцев прав! Что же получается?
— Да, точно… Я тоже склонен ей верить. Даже с этим сомнительным человеком на лестнице…
— Вот видишь!
— Но, может, она действительно говорит правду! Мы это чувствуем и верим ей, несмотря на мелкие неувязки. И тут же удивляемся своей доверчивости. Значит, мы не чрезвычайно доверчивы, а слишком подозрительны. Все становится на свои места, и оснований для беспокойства нет!
— Подожди, Саша, давай без шуток.
Зайцев выглядел озабоченным, и мне стало неловко за свое зубоскальство.
— Противоречий и неточностей в рассказе Нежинской — вагон и маленькая тележка. Я буду раскручивать каждое, невзирая на субъективные ощущения, но сейчас речь даже не об этом. Тебе не кажется, что мы столкнулись с очень странным преступлением?
Следователь выжидающе поднял брови.
— А что в нем, собственно говоря, странного?
— Давай посмотрим. — Зайцев взял ручку и положил перед собой листок бумаги для заметок. — Необычный способ: выстрел с дальней дистанции в окно седьмого этажа из нарезного оружия. Раз!
Он поставил жирную единицу.
— Звука выстрела никто не слышал. Значит, глушитель? Два! Выстрел прицельный, точный, несмотря на расстояние. Скорее всего использовалось специальное прицельное устройство. Три!
— Стоп, стоп, стоп! — перебил я его. — Ты уж совсем расфантазировался! Глушитель, прицел! Это же Гусар придумал! Ну, ему-то простительно…
Мало ли почему не слышали выстрела! Уличный шум, машина проехала, ветер отнес звук — тысяча причин! Да и далеко! А малокалиберка, например, хлопает слабо — Что касается точности, то хороший стрелок и без прицела обойдется!
Зайцев слушал с легкой усмешкой.
— Я говорил с экспертами-баллистами. До крана — девяносто два метра.
Это много. Значит, стреляли из боевого оружия, а не из мелкашки. А в темноте по цели в освещенном окне даже хороший стрелок без специального устройства вряд ли попадет.
— Этак ты договоришься до инфракрасного стереоприцела!
— Не исключено.
Зайцев произнес это настолько серьезно, что мне стало не по себе.
— Далее. Пули у нас нет. Четыре! Стекла по случайному стечению обстоятельств разбиты вдребезги. Пять! Потерпевшая ничего не знает. Шесть!
Мет ни одного очевидца — семь! Неизвестно, кто звонил в «Скорую», — восемь! Противоречия между обстановкой места происшествия и показаниями Нежинской — девять! А мы с тобой склонны ей верить! Десять!
Зайцев намалевал на исчерченном листке огромную десятку и отбросил ручку.
— Не слишком ли много неясностей, стечении обстоятельств и мешающих следствию совпадений? У тебя в практике было хоть одно подобное дело?
Дело, в котором полностью отсутствуют улики, соображения о причинах и мотивах преступления и даже основания для выдвижения обоснованных версий? Лично у меня не было!
Он встал, обошел стол, выглянул в коридор и, плотно захлопнув дверь, подошел к сейфу. Позвенел ключами, с лязгом повернул стальную ручку, вытащил из внутреннего отделения лист бумаги и, вернувшись на место, положил перед собой текстом вниз.
— А Нежинская, между прочим, работает в НИИ проблем передачи информации и, насколько мне известно, в группе, разрабатывающей совершенно новый перспективный метод! Все вместе взятое заставляет проверить вот эту версию.
Он протянул лист:
— Прочти внимательно.
Я читал очень внимательно, потом еще раз и, не удержавшись, покрутил головой:
— Ну, ты придумал!
— Конечно, она совершенно непривычна и кажется невероятной, но полностью охватывает всю совокупность «случайностей». Поэтому игнорировать ее нельзя.