Татуированная кожа - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 3

– Товарищ лейтенант! – К машине подскочил крупный мужчина с полиэтиленовым пакетом в руке и зашептал что-то в самое ухо офицеру, показывая пальцем в сторону Комсомольского проспекта.

– Один, что ли? – мигнул глазами-изюминками старший патруля. – Как же он с четырьмя справился?

– Такой бандит десятерых зарежет! Весь в наколках, живого места нет, видно, из лагеря не выходил! Вы поосторожней с ним...

Лейтенант озабоченно кивнул. Захлопнулись дверцы, и «Форд» рванул с места.

Метров через восемьсот они догнали того, кого преследовали.

– Ничего себе! – присвистнул шофер. – Видели когда-нибудь такого синюка [4]? Ну зверюга...

– Когда в конвойке работал, видал я всяких расписных [5], – сказал милиционер в бронежилете. – Но сейчас их мало...

– Так чего делать будем? – размышлял вслух лейтенант. – С одной стороны, он своих же дружков раскатал, нам вроде и дела нет. Но он еще чего угодно залепит на нашем участке...

– Брать надо! – водитель азартно припал к рулю. Подпрыгнув на бордюре, «Форд» легко выскочил на тротуар и преградил дорогу голому по пояс светловолосому парню.

– Стоять, руки на затылок! – рявкнул сержант, выскакивая из машины, и одновременно вытянул задерживаемого палкой поперек спины. Литая резина смачно впилась в мускулистое тело, багровая полоса под лопатками перечеркнула упитанного монаха в развевающейся рясе, усердно бьющего в большой и маленький колокола.

– Кхе! Кхе! – резкий кашель вырвался из груди парня, дыхание у него перехватило, глаза вылезли из орбит.

– Руки! Руки тебе говорят! – Ствол автомата въехал в солнечное сплетение, оставив отпечаток раструба в навершии массивного креста с распятой женской фигурой.

Расписной согнулся. Его вырвало.

Водитель и стриженый сноровисто завернули руки назад, лейтенант быстро надел наручники.

– Готово! – офицер с облегчением вздохнул и вытер вспотевший лоб. – Иванцов, обыщи его! А ты, Уткин, сторожи – вдруг бечь кинется... Или в воду нырнет...

Сержант-водитель обшарил джинсы, вытащил электронную записную книжку и портмоне из натуральной кожи.

– Гля, чего теперь синюки носят! Культурные, гады, стали...

Лейтенант протянул руку, но водитель дал ему только пластмассовый футляр блокнота, а портмоне сунул себе в карман.

Расписного затолкали на заднее сиденье, Иванцов поднял с земли разорванную рубашку и засунул задержанному под мышку.

– Держи при себе свое добро! – сказал он, подмигивая Уткину. – Нам чужого не надо! Оба засмеялись.

– Хватит зубы скалить, – раздраженно сказал лейтенант. – Давайте в отделение!

– Есть, командир! – с едва заметным шутовским оттенком ответил Иванцов и снова подмигнул напарнику. – Надо еще заехать переобуть его. Зачем в камере такие кроссовки?

«Форд» быстро набрал скорость и мягко помчался по широкой магистрали. Несмотря на великолепные ходовые качества, внутри он имел обычный затрапезный вид, характерный для любого отечественного патрульного автомобиля, который возит не ухоженных мужчин и изысканных женщин, а пьяниц, наркоманов, преступников и проституток. Порванные коврики, обшарпанные, в пятнах, сиденья, густой дух немытого человеческого тела, пролитого вина, табачного дыма, оружейной смазки... Сейчас в салоне непривычно запахло хорошим парфюмом.

– От кого это так поперло? От него? – завертел головой лейтенант.

Уткин переложил автомат в другую руку и, наклонившись, обнюхал задержанного.

– Точно... Как в парикмахерской!

– Странно! – офицер машинально поправил фуражку. – Обычно от них только потом воняет. Да и одет он не так... Что скажешь, Иванцов?

– А нам чего? Отвезем, пусть разбираются... У водителя заметно испортилось настроение. Если в машине сидит не спившийся босявка, а какой-нибудь шишкарь со связями, «новый русский» из бывших зеков, то это задержание может иметь самые непредсказуемые последствия для всего экипажа. Впрочем, такой вариант маловероятен. Ни крутой тачки, ни телохранителей, ни мобилы [6], да и денег не густо... К тому же шишкари не дерутся на кулаках и не расхаживают по улицам, выставив напоказ татуировки...

Несколько минут сержант напряженно размышлял, потом все-таки поинтересовался:

– Слышь, мужик, ты сам откуда? Не местный?

Задержанный прокашлялся.

– Из Тиходонска... Чего ж ты сразу не спросил – кто да откуда?

Голос у него был сиплым и прерывистым, будто в трахее застряли кусочки отбитого легкого.

Водитель облегченно вздохнул.

– На хер ты нужен, тебя спрашивать. Сразу видно – бандит. Тиходонск вообще бандитский город.

У входа в отделение милиции задержанный остановился, внимательно читая вывеску.

– Давай, грамотей, заходи! – сержант толкнул его в спину, автоматчик на входе посторонился, и татуированный человек шагнул в мир, который был ему очень хорошо, до мелочей, известен, где каждая деталь и предмет являлись привычными и близкими.

В дежурной части царило удивительное спокойствие. Камеры для задержанных пустовали, не толклись у стойки родственники, потерпевшие и заявители. В глубине коридора гремели ведра уборщицы. Сильно пахло гуталином заступившего в ночь взвода ППС и слабо – карболкой. Утром, когда обработают камеры, интенсивность запахов поменяется.

Майор с красной повязкой на руке составлял сводку, старший сержант с такой же повязкой сидел за пультом, на котором горела единственная лампочка задействованного канала связи, и успокаивал кого-то в грубую черную трубку:

– Ну почему обязательно украли? Может, муж потратил, а вам не сказал... Вот приедет – и все выяснится...

Возле обитой железом двери оружейной комнаты висел большой плакат с пистолетом Макарова в разрезе, на другой стене красовалось пособие по строевой подготовке: лубочного вида милиционеры мужского и женского пола замерли по стойке «смирно»: анфас и в профиль, в летней, зимней форме и в плащах. Кители, брюки, юбки, шинели отутюжены до немыслимой стромкости, погоны, эмблемы и шевроны расположены на точно отведенных местах, ни на миллиметр в сторону. Ни один из этих образцово-показательных сотрудников не надел бы повязку дежурного на короткий рукав летней рубашки, как майор с помощником.

– Скучаете? Гляньте, какого мы зверя повязали! Он на набережной четверых своих дружков отмудохал до потери пульса! – молодецким голосом объявил сержант.

Майор поднял голову. У него было красное лицо службиста и цепкий взгляд бывалого мента.

– Да? А заявок не было. Ладно, сейчас разберемся.

– Вызовите ответственного! Я капитан милиции, меня безосновательно задержали и избили, хотели ограбить, – властно приказал задержанный. – Следователя прокуратуры поднимайте, пусть закрывает этих шакалов!

Эта фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы. Дежурный и помощник вытаращили глаза, у Иванцова отвисла челюсть, Уткин чуть не уронил автомат, соляным столбом замер в проеме двери лейтенант.

Сейчас каждый третий из доставленных в милицию блатует по-своему: кричит, козыряет известными фамилиями, выдает себя за чьего-то друга или родственника, грозит неминуемыми карами... Но этот полуголый, татуированный всплошную громила держался солидно, правильно употреблял служебные обороты речи и, самое главное, знал, что, кроме штатного дежурного, здесь обязательно несет службу представитель руководства – начальник или кто-то из заместителей, который должен разбираться в особо сложных ситуациях и принимать решения в случае любого ЧП. А задержание сотрудника милиции – серьезное ЧП, хотя и не столь редкое, как в былые времена. Особенно незаконное задержание, да еще связанное с избиением.

– Ты че, совсем? – визгливо вскрикнул Иванцов. – Какой ты капитан милиции?!

– Удостоверение в рубашке. В нагрудном кармане, – спокойно произнес человек.

Воцарилась мертвая тишина. Помощник дежурного подошел, взял измятый комок синей ткани и передал майору. Тот расправил разрезанную, испачканную кровью рубашку, расстегнул пуговицу кармана и извлек стандартное красное удостоверение, точно такое же, как те, что имелись у каждого из присутствующих.