Раненые звёзды - Котов Сергей. Страница 10

– Спасибо, – кивнул я, краснея.

Прогулявшись по полю до ближайшего леска – каждый по своим делам – мы вернулись к параплану.

– Ну что, по коням? – сказала Катя, и принялась раскладывать крыло и винт в стартовое положение.

– По коням, – согласился я, – слушай. Насчет этих. Тюрвингов.

– Да? – сказала Катя, не отрываясь от работы.

– Получается, я их всех убил? Они что – рассыпались в пыль? Аннигилировались? Как эта штуковина работает?

Катя оторвалась на секунду от крыла, и посмотрела на меня.

– Тебе нереально повезло, – сказала она, – из всех известных тюрвингов твой – самый чистый. Скажу сразу, мы не знаем точно, как именно он работает, но те люди точно не рассыпались в пыль, и не аннигилировали. Есть разные теории. Кто-то предполагает, что они остались в другой ветке реальности. А еще ходят слухи, что жертвы этого тюрвинга попадают в особый мир, где есть только одна река, а люди живут на ее берегах. Но это непроверенная информация.

– То есть, они не обязательно мертвы? – уточнил я; честно говоря, в этот момент у меня с плеч не то что гора свалилась – а целый горный хребет размером с Гималаи.

– Скажем, есть ненулевая вероятность, что они где-то живы, – согласилась Катя, – говорю же, тебе повезло нереально. Другие тюрвинги работают несколько, скажем так, грубее.

– Подожди, а сколько народу исчезло? Как он достал этих ребят в кунге? Они же были в противоположном от выстрела направлении!

– И тут мы снова ступаем на зыбкую почву теории, – улыбнулась Катя, – нет точных данных, но мы предполагаем, что твой тюрвинг убирает из нашей реальности тех, кто входит в социальную группу, члены которой на тебя напали. Причем ширина этой социальной группы определяется личным знакомством. И это еще одно уникальное свойство, другие тюрвинги работают грубее.

– Как именно? – спросил я.

– Первый тюрвинг, – ответила Катя, – это меч. Если его достать из ножен – он вырывается из руки, и разрубает всех людей, кто находится в зоне прямой видимости, кроме самого истинного владельца. Причем в процессе его никак невозможно остановить. Разве что ядерным взрывом. В общем, ясно, что это оружие очень ограниченного применения. В прошлом, конечно же, происходили настоящие трагедии, с ним связанные. Вот, допустим, сидит отряд в замке, обороняет твердыню. Их осаждает неприятель. Вроде бы идеальная ситуация, чтобы этот тюрвинг использовать, да? Чего там: прячешь войско за стенами, вне зоны видимости, выпускаешь рыцаря – хозяина тюрвинга, и ждешь, пока все враги полягут кишками наружу. Но и тут, как водится, дело в деталях. Забыли рыцари, что на пригорке деревенька притаилась, где барон свое семейство спрятал. Деревенька за рекой полноводной – не вдруг достанешь! – но в зоне прямой видимости. Вот и полегла она вся, вместе с женами беременными, да детишками, разделив участь осаждающих замок.

– Как молвишь-то ты складно! – вырвалось у меня, – аки сказку кажешь!

Катя рассмеялась.

– Извини, – ответила она, успокаиваясь, – до того, как попасть в контору, я много с детьми работала. Любят они такое. Сказочный тон – он доверие вызывает, что ли. Но это не сказка была. Сама что ни на есть реальность. Тот хозяин тюрвинга с ума сошел, и сжег себя живьем. Двести лет потом истинный хозяин не находился, хотя было прекрасно известно, где меч.

– А сейчас, значит, нашелся? – спросил я.

– Тогда – нашелся, – поправила Катя, – через двести лет. Прожил жизнь, и умер.

– И где сейчас этот меч?

– В хранилищах Пентагона. В США, – вздохнула Катя.

– Вот как? – я удивленно поднял брови, – и что же, хранителя при нем держат?

– Нет у него хранителя. По крайней мере, пока. По нашим данным, бывают сумасшедшие – из числа тех, кто работает с такими вещами внутри организации – кто вдруг решает, что у него получится. Чаще всего им разрешают попробовать. Но насильно, конечно, никто никого не заставляет. Там нет такого, как было в Рейхе: хоть тысячу офицеров положи, но хранителя добудь.

– Этот меч еще и в Рейхе побывал?

– Ага, – кивнула Катя, – правда, не долго.

– А второй тюрвинг? – спросил я, – ты говорила их всего три.

– Он был потерян в Нагасаки. Уничтожен ядерным взрывом. Американцы узнали, что японцы собираются его применить. Ситуация на фронтах была отчаянной, и они готовы были пойти на крайние меры

– А Хиросиму для чего тогда бомбили? Для компании? Или потренироваться?

– Тюрвинг изначально хранился в Хиросиме. За несколько часов до первого взрыва его успели эвакуировать в Нагасаки.

– И что же? Этот тюрвинг был насколько страшен, что вместе с ним уничтожили два города с мирными жителями?

– О, да! – кивнула Катя, – думаю, это был самый страшный из тюрвингов. Он наполнял подлинной любовью. Причем те, кто попал под удар, обладали способностью этой любовью заражать других.

Я скептически поднял бровь, и усмехнулся.

– Зря ты так, – сказала Катя, – его использовали всего пару раз. И в каждом случае это приводило к гибели целых народов. Ну же, включи воображение – что будет, если несколько тысяч солдат начнут безудержно любить своего врага, друг друга, но сильнее всего – хозяина тюрвинга? И все это дело будет распространяться, как степной пожар?

– Мнда… – пробормотал я; потом спросил: – и что же, вы будете держать меня как оружие? Чтобы я применил тюрвинг тогда, когда это будет вам надо? А на меня ядерную бомбу точно не сбросят?

Катя вздохнула.

– Если бы все было так просто, – ответила она, – но нет. Твой тюрвинг, конечно, штуковина интересная и редкая. Но у нас нет необходимости его использовать для чего-либо. И мы не будем тебя об этом просить. Нам куда больше интересен ты сам. И твои способности.

– О чем ты? – спросил я, – какие способности?

– Давай сначала до места доберемся, – ответила Катя, – потом уже серьезно поговорим, лады? А то ночью лететь придется.

За разговором мы закончили раскладку крыла, и снова пристегнулись в подвес. В этот раз разгоняться было значительно труднее: ноги вязли в рыхлой почве. Но нам повезло. В какой-то момент поднялся легкий ветерок, и наполнил крыло. Остальное довершил электромотор, толкающий нас на пределе оборотов.

7

Двигатель работал тихо, но все равно нормально разговаривать в полете было невозможно: мешал встречный поток воздуха. Поэтому я не сразу разобрал то, что прокричала Катя.

– Что? – крикнул я в ответ.

– Батарея садится быстрее, чем я рассчитывала! – она наклонилась к самому моему уху, – ты со своим рюкзаком слишком тяжелый!

– Запасную не взяла, что ли? – прокричал я.

– Нет! – ответила Катя, – но мы уже не так далеко. Я сейчас попробую набрать высоту! До места будем планировать!

Чтобы не напрягать лишний раз горло, я согласно закивал.

Параплан довольно резко пошел вверх. Надо сказать, на подлете к Москве погода переменилась: ощутимо похолодало, а небо заволокло серой осенней пеленой. Я думал, Катя ограничится парой тысячей метров – аппарат хоть и был рассчитан на тандем, но был близок к предельной загрузке, это ощущалось. Что, в общем, не удивительно: я весил девяносто пять, как раз неделю назад начал набор массы. Плюс рюкзак с вещами и деньгами – еще килограммов пятнадцать. И Катя была девушкой отнюдь не миниатюрной. Рост у нее под метр восемьдесят, значит, весит около семидесяти, а то и больше: я чувствовал, как под комбезом перекатываются внушительные мышцы ее бедер.

И все-же мы продолжали набирать высоту. Краем глаза я видел экран полетного контроллера. Альтиметр уже показывал две с половиной тысячи, и останавливаться на достигнутом Катя явно не собиралась. Становилось все холоднее. Внизу маски – там, где на нее попадал теплый воздух от дыхания – уже появился иней. Я заметил, как участилось дыхание: начал сказываться недостаток кислорода на высоте. Комбез, который мне выдала Катя, держался достойно, но после четырех тысяч холод начал доставать даже через него.