#20 восьмая - Кова Юлия. Страница 7

Мне всегда было сложно осознавать, что с каждым прожитым годом из моей души уходит что-то важное, что-то дорогое. Для меня это была простая вера в чудо. Сначала я верил, что мать придёт в себя, а отчим меня примет. Потом я верил в то, что я, лучший ученик в классе, никогда не получу по морде за отказ дать списать контрольную. Ещё я верил, что девочка, которая очень нравилась мне, пойдёт со мной, несмотря на то, что я нищ, голоден, плохо одет и совсем в себе не уверен. Последнее, во что я верил – это в то, что я обязательно попаду в иняз, потому что у меня «пятёрки» по профилирующим, а не волосатая рука в их приёмной комиссии. Но мечты не сбылись, и я всеми правдами и неправдами выбил себе визу в Германию – в страну, где родилась моя еврейка-мать, дочь заслуженного военного – единственного человека, которому я был хоть как-то небезразличен.

Всю свою последующую жизнь я боялся не получить, не добрать, не заслужить. Давным-давно дед учил меня, что на земле рождается три типа людей: те, у которых «всё позади»; те, у которых это «всё» всегда впереди – и те, у кого получается стать хозяином своей жизни, здесь и сейчас, каждого её дня. И если первые и вторые уйдут в никуда, то третьи остаются в истории. Я не хотел оставаться в истории – я хотел быть счастливым. Деньги решали большую часть проблем. Воля – всё остальное. На фантазии оставалось незначительное время по ночам или в командировках, когда ты – в баре, в пабе, по дороге в отель – находишь себе кого-нибудь. Но почему-то именно сегодня ко мне в первый раз пришёл страх никогда не узнать, что это значит, быть с женщиной, которая понравилась тебе. Понравилась по-настоящему. Понравилась до такой степени, что ты из-за неё чуть-чуть не попёр на старика Кристенссена.

Кстати, по поводу женщин и чудес. Бесконечно долго можно смотреть на то, как горит огонь, течёт вода, как другой человек работает, но не на голую девушку, лежащую в твоей постели. Тем более, если у неё темные волосы и карие глаза. Всё остальное, как всегда, могла довершить фантазия.

Я встал, расстегнул джинсы, прилёг рядом с Юлькой.

– Детка, просыпайся. – Я укусил её в теплое плечо. – Ну, давай, открывай глазки.

– А? Что? Съёмки начались? – сонно дёрнулась Юлька, которая снималась то ли в рекламе для «МТС», то ли для «Мегафона». Впрочем, точно не знаю.

– Порадуй меня напоследок.

– А потом что? – испугалась она.

«А потом ты исчезнешь…»

Глава 2. Carpe Diem

IV.

«В понедельник, в полшестого утра обретаю себя подпирающим мраморную колонну у Шереметьево. По крыше, как моё несчастье, барабанит серый московский дождь. В пальцах – сигарета. К уху прижат телефон. В трубке – злой голос. Магда.

– Алексей, папа не пускает меня в Копенгаген. Говорит, что ты в курсе. Так?

Для справки: лет семь тому назад семейство старика Кристенссена переехало в элитный пригород Копенгагена. Этот новый скандинавский посад называется затейливым словом Брондбю. Мать Магды считала Брондбю эталоном для создания «прочных семейных гнездышек». На мой же скромный взгляд, Брондбю больше смахивает на тщательно культивируемую площадку для внеплановых посадок НЛО (сами посмотрите на него через Google Map, «взглядом из космоса»). А судя по тому, что происходит здесь и сейчас, строилось это проклятое место не столько для НЛО, сколько чтобы загнать туда бедного еврейского парня и сделать его пожизненным рабом дочери беспринципного викинга.

Оценив собственное остроумие, фыркаю.

– Алексей, ты что, смеёшься? Смеёшься надо мной? – тут же взвилась Магда.

– Тебе показалось, – так же быстро соврал я. – Мне дым в лёгкие попал… Магда, а что конкретно сказал тебе твой отец про этот датский саммит?

– Ну, папа сказал, что у вас какая-то важная партнерская конференция, и что я там буду вам мешать. – Магда обиженно вздыхает, а я мысленно показываю большой палец старику Кристенссену. – Алексей, что происходит? Ты что, будешь там не один?

– Да, – стряхиваю пепел, – конечно. Я там буду не один, а…

– Что-о?

– … а в окружении трёхсот человек, которые будут порядком удивлены, увидев на закрытой тусовке дочь главы российского представительства. То есть тебя, дорогая.

– Я могла бы просто пожить в твоём номере, – жалуется Магда.

«Ага. Вот прям щас, как говорит Сиротина. У меня, милая, собственные планы на свой бизнес-сьют. И тебя в этих планах нету».

– Магда, опомнись. Ты что, полковая маркитантка? Куда обоз – туда и воз?

– Я не понимаю эти твои русские идиоматические обороты! – Магда уже шипит.

Пришлось потратить ещё пятнадцать секунд на то, чтобы объяснить этой интеллектуальной стерве, как поглядят на неё мои будущие русские подчинённые. Как они пошепчутся за её спиной. И как будут показывать на неё пальцем, когда встретят её уже в моём офисе. Сделал паузу, ожидая, чем закончится в голове Магды мучительный бой между силами добра (воспринять мою логику, и сделать, мать твою, как я сказал!) и силами зла (удержать меня под контролем). В итоге добро со скрипом, но побеждает.

– Ну хорошо, – неохотно соглашается Магда. – Ну ладно, ты прав.

– Умница, – хвалю Магду я, – вот за это я тебя и люблю.

И тут я слышу:

– Но я приеду встретить тебя в Каструп!

Каструп – это датский аэропорт. Расположен примерно в десяти километрах от проклятого Брондбю.

– Магда, – осторожно начинаю я, – а зачем тебе ехать в такую даль?

– Потому что я по тебе соскучилась.

«Пять баллов. Ну и чем мне крыть? Боюсь, что в этот раз нечем…»

И хотя мне откровенно в падлу видеть Магду, скажи я ей «нет» – и всё, обид не оберёшься. И её подозрений. Главное, её подозрений. В них-то всё дело.

О том, что над моим проектом заезда в кресло главы представительства нависла туча-угроза, я понял из пятничного визита к отцу Магды. Это было вечером, когда я уже пообщался с Сиротиной. Я постучал в стеклянную белую дверь:

– Кристоф, добрый день, не заняты?

– Здравствуй, Алексей. Я тебя ждал.

Холодный свет из окна. Холодные белые стены. Холодное, морщинистое лицо на черепашьей голове. А ещё руки Кристофа. Они никогда не двигались: как мёртвые, лежали на столе. Холодные, ледяные, с узловатыми синими венами – очень цепкие руки, которые всех и всегда держали только за горло.

– Садись, Алексей.

И он всегда правильно произносил моё имя.

– Кристоф, что-то случилось? – Я сел, закинул ногу на ногу. Жабьи веки Кристенссена дрогнули. Он посмотрел на кисти своих рук, потом перевёл взгляд на меня.

– Алексей, – тихо, своим шелестящим голосом, начал он, – есть разговор перед тем, как мы поговорим про «Ирбис». Этот разговор очень простой, и, я надеюсь, короткий. Потому что мы с тобой очень давно знакомы. Нас много лет связывает общий бизнес и одно общее дело. А теперь рядом с тобой есть и моя дочь. Магда. Не могу сказать, что я очень этому рад… – пауза, – но я с этим смирился, потому что это выбор моей девочки. Однако, есть то, с чем я никогда не смирюсь. Я не позволю сделать мою дочь несчастной.

– Разве Магда несчастна? – фальшиво удивился я. – Мне всегда казалось, мы с Магдой прекрасно ладим.

Кристоф сидел, не сводя с меня глаз.

– Вы ладите, потому что Магда тебя любит, а ты достаточно сообразителен, чтобы этим пользоваться, – проскрипел он. – И ты осторожен. И именно по этой причине ты должен поставить точку в некоторых своих историях.

– Простите, в каких историях? – Я аккуратно снял с серой брючины несуществующую пылинку. Кристоф откинулся в кресле, снова взглянул на свои руки, точно хотел получить у них совет, что же со мной делать? Поднял на меня свой знаменитый взгляд, отдающий могильным холодом: