Вампир — граф Дракула - Корелли Мария. Страница 21
Глава XI
17 сентября. Четыре дня или четыре ночи полного спокойствия. Кажется, что я очнулась от какого-то кошмара. Помню что-то неясное, страшное, как будто жизнь медленно покидала тело. Были промежутки полного беспамятства. Но с тех пор, как фон Гельсинг приехал, все эти ужасы исчезли: и непонятный шум, пугавший меня, и стук в окно, и отдаленные неясные голоса, и резкие звуки, и, наконец, непонятная таинственная сила, которая влекла меня куда-то… Теперь я не боюсь заснуть… Я совсем привыкла к запаху странных цветов; каждый день я получаю новый их запас из Гарлама.
Сегодня вечером фон Гельсинг уезжает, его присутствие необходимо в Амстердаме, но я уже здорова, мне не нужен доктор. Я так рада!
«Около двенадцати часов ночи 17 сентября неожиданно для всех старый волк сбежал из зоопарка. Никто не может объяснить, как это случилось.
Услышав шум в вольере хищников, сторож побежал туда, но обнаружил только пустую клетку. Волка и след простыл! На мои расспросы сторож сказал, что днем посетителей было совсем мало, лишь один худой мужчина с седой бородой и красными, налитыми кровью глазами долго стоял перед клеткой и даже просунул руку через решетку, чтобы погладить самого старого и злого волка. Казалось, он вовсе не боялся его. Этот самый волк и исчез…
Самое страшное, что пока я разговаривал со сторожем, послышался какой-то шум. Мы оба выбежали, чтобы узнать, в чем дело. У ворот зоопарка пропавший волк старался сломать решетку! Честно говоря, я струсил, но сторож не растерялся. Он быстро отворил калитку, и волк вбежал в зоопарк, не обратив на нас никакого внимания…»
17 сентября. Я у себя в кабинете приводил в порядок книги, когда дверь распахнулась и на пороге появился Ренфильд с искаженным от ярости лицом. В руке он сжимал нож. Ренфильд действовал быстро и решительно, и не успел я опомниться, как он взмахнул ножом и ранил меня в руку. Не дав Ренфильду времени ударить вторично, я так сильно толкнул его, что он упал. Кровь хлестала из раны, и я, сорвав галстук, попытался перетянуть руку.
Когда прибежали санитары, Ренфильд, лежа на животе, с наслаждением слизывал кровь с пола. Его схватили и увели.
Он не оказывал сопротивления, лишь бормотал:
— Кровь есть источник жизни, кровь есть источник жизни!
Мне досадно, что все это случилось. Потеря крови ослабила меня, а я и без того еле держусь на ногах. Мне необходим отдых, отдых и отдых!
Прошу вас провести ночь в Гиллингаме. Следите за больной. Главное, чтобы цветы были на месте. Приеду послезавтра.
18 сентября. Уезжаю в Гиллингам, телеграмма фон Гельсинга меня встревожила. Только что получил ее и по горькому опыту уже знаю, что может случиться за одну ночь.
Может быть, все обошлось благополучно… Дай Бог!
17 сентября. Пишу эти строки, чтобы никого из-за меня не обвиняли. Это точный рассказ того, что случилось в эту ночь. Я чувствую, что умираю. Я так слаба, что пишу с трудом, но я обязана это сделать…
Я легла спать, как всегда, и проснулась от стука, как будто в окно билась большая птица. Этот звук преследует меня с той ночи, когда Минна нашла меня на кладбище. Мне не было страшно, но я ужасно жалела, что доктора Сиварда нет в соседней комнате.
Я старалась заснуть, но не могла. Казалось, кто-то невидимый сейчас войдет в комнату… Холодный страх сковал сердце. Так можно было сойти с ума! Не выдержав, я открыла дверь и крикнула: «Кто здесь?» Ответа не последовало. Не желая будить маму, я закрыла дверь. Внезапно послышался отдаленный вой, похожий на вой собаки. Подойдя к окну, я отодвинула штору, но ничего не могла разглядеть, кроме огромной летучей мыши, бившейся в стекло. Я опять легла, но сон не приходил.
Через некоторое время на лестнице послышались шаги, Дверь медленно открылась и вошла мама. Видя, что я не сплю, она сказала, присев на кровать:
— Я беспокоюсь о тебе, дорогая. Все ли благополучно?
Боясь, что мама простудится, я убедила ее лечь в постель рядом со мной. Она согласилась, но не сняла халата.
Стук в окно продолжался. Мама испуганно спросила:
— Что это?
Я обняла ее и постаралась успокоить. Не знаю, сколько времени прошло. Мы молча лежали, прижавшись друг к другу и прислушиваясь к странным звукам. Снова послышался вой, но теперь гораздо ближе… Что-то сильно ударило в окно, разбитые стекла посыпались на пол. Штора приподнялась от сильного порыва ветра, и в окне появилась голова волка… Мама пронзительно закричала, приподнялась и в ужасе схватилась за цветы, которые фон Гельсинг приказал мне носить на шее. В безотчетном страхе она сорвала их с меня и скомкала в ладонях. Одну или две минуты мама оставалась неподвижной, молча указывая на зверя, потом захрипела и лишилась чувств.
Голова у меня кружилась, я была не в силах пошевелиться и не отрываясь смотрела на страшную голову волка. Какая-то неведомая сила приковала меня к месту. Кроме того, тело матери лежало всей тяжестью на мне. Я прислушалась: ее сердце не билось. Поняв, что она умерла, я потеряла сознание…
Меня привел в чувство звон колокола. Где-то далеко лаяли собаки, под самым окном нежно заливалась птица. Я плохо соображала, но смутное чувство беды и необъяснимого страха не давало покоя. Голос птицы чем-то напоминал мне голос матери. Вспомнив, что она умерла, я снова чуть не лишилась чувств. Но в это время у двери послышались шаги, и в комнату вошли служанка и горничная. Дверь от сквозняка из разбитого окна с шумом захлопнулась.
Увидев на моей постели бездыханное тело матери, девушки очень испугались. Я встала, прикрыла ее простыней и посоветовала им пойти в мамину комнату и выпить успокоительных капель. Оставшись одна, я собрала цветы и обложила ими дорогую, бедную мою маму.
Девушки долго не возвращались, я позвала их и, не получив ответа, пошла за ними…
Сердце мое заныло, когда я увидела, что случилось. Они лежали на полу без чувств. В комнате пахло лекарством. Я посмотрела на стол: на нем стояла пустая склянка из-под опиума. Девушки, очевидно, ошиблись, выпив его вместо успокоительного. Что я могла сделать? Я была совсем одна…
Я вернулась в свою комнату, к матери — я не могу оставить ее! Мне страшно, через открытое окно доносится волчий вой… Воздух наполняется какими-то светлыми пылинками. Лампа слабо горит, она, кажется, гаснет. Да помоги мне Бог!
Я пишу эти строки в надежде, что их прочтут после моей смерти… Мама умерла, пора и мне умирать… Прощай, дорогой Артур! Да хранит тебя Бог!
Глава XII
18 сентября. Я приехал в Гиллингам в десять часов утра, оставил пролетку у ворот и пошел по аллее к дому. Не желая разбудить Луси и ее мать, я позвонил тихонько, подождал немного, потом позвонил опять. Никто не открывал. На стук тоже никто не вышел. Мной овладело страшное предчувствие. Что-то случилось! Если Луси опять плохо, каждая минут дорога, надо попытаться проникнуть в дом.
Я обошел его кругом. Все окна и двери были заперты. Что же делать? В эту минуту послышался приближающийся топот лошадей. Кто-то остановился у ворот, и через минуту в конце аллеи показался фон Гельсинг.
Он закричал еще издалека:
— Как? Вы только что приехали? Разве вы не получили моей телеграммы? Как ее здоровье?
Я ответил, что телеграмму получил только сегодня утром и отправился сейчас же, но дом заперт, никто не открывает.
— В таком случае, боюсь, мы действительно опоздали! — воскликнул профессор. — Надо проникнуть в дом как можно скорее!