Грешная жизнь герцога - Гурк Лаура Ли. Страница 37

В эти дни обговаривался брачный контракт, касающийся имущества, и хотя доля дяди была достаточно щедрой, двадцать тысяч фунтов в год, Эдит была недовольна, потому что ее дорогой Роберт получал только пять тысяч, жалкие гроши, по ее мнению. В общении с герцогом она оставалась холодной, хотя по необходимости была вынужденно любезной с его родственниками и знакомыми, когда они начали приезжать в «Савой» с поздравлениями. Пренебрежение родственниками герцога могло отрицательно сказаться на социальном положении семьи, и хотя Эдит не одобряла этот брак, она не собиралась терять преимущества, даваемые такими связями. Матери Риса не было в Лондоне, но другие члены семейства и многочисленные друзья завалили их приглашениями на обеды, приемы и вечеринки. Эдит не могла отклонять их, поскольку они приходили от людей, занимающих гораздо более высокое положение в обществе, чем ее собственное, но Пруденс с изумлением отметила, что она ухитрилась добиваться приглашений также для Роберта и Миллисент, помогая им подниматься по социальной лестнице.

Бракосочетание было назначено на 17 июня, и это добавляло Пруденс хлопот. Если девушка выходит замуж за герцога, организация свадьбы – тяжелая работа. Очень хорошей помощницей оказалась Уоддел, которая по Закону о народном образовании 1870 года прошла обучение и умела читать, писать и считать. За несколько дней Уоддел из горничной превратилась в ее секретаря.

Несмотря на помощь Уоддел, к концу месяца, заполненного ленчами, балами, вечеринками, Пруденс совсем выдохлась. Рис заверил ее, что после свадьбы станет легче, но эти сумасшедшие недели дали ей представление о жестких требованиях, предъявляемых обществом к герцогине.

Пруденс заметила, что все увеличивающийся список приглашений не угнетает Уоддел, ведь ее молодой человек, мистер Фейн, закрепился на должности камердинера Риса – обнадеживающее обстоятельство, которое давало Уоддел много поводов для улыбок.

Однако жизнь Пруденс вовсе не была ложем из роз. Хотя ощущение счастья не покидало ее, в этой новой жизни она оказалась странно одинокой. Ежедневно встречаясь с множеством людей, она мало виделась со своими подругами, потому что у девушек с Литтл-Рассел-стрит не было времени наносить визиты, ходить по магазинам и в гости. Она также почти не видела своего жениха, который выполнял обязанности, налагаемые его титулом, и занимался делами. Не было никакой возможности спокойно провести время и поговорить.

Когда пришло время отправляться в поездку по владениям Риса, Пруденс была рада покинуть суетный Лондон с его изматывающим темпом жизни.

Они путешествовали на собственном поезде, состоящем из девяти роскошных вагонов, в которых размещались столовая, гостиная, библиотека, курительная комната, помещения для прислуги, кухня. В каждом из трех спальных вагонов были гостиная, собственно спальня и ванная. Один спальный вагон предназначался для Пруденс, второй – для Риса, тетя и дядя Пруденс размещались в третьем.

Когда поезд отправился в путь с вокзала Виктория, Пруденс и ее горничная принялись осматривать ее апартаменты и были потрясены их роскошью. Здесь были толстый ковер, ванна из итальянского мрамора, позолоченные светильники и мебель из дубового капа. Окна спального купе Пруденс закрывали шторы из зеленого бархата.

– Боже мой, Уоддел, – сказала она, бросая шляпку на стеганое одеяло из того же бархата, – это же «Савой» на колесах.

От двери раздался тихий мужской смех. Это из гостиной в спальню вошел Рис.

– Действительно похоже, – согласился он, подходя к Пруденс. – Вам нравится?

– Нравится ли мне все это? – Она засмеялась, обводя рукой окружающее. – Кому же не понравится путешествовать по стране вот таким образом?

– Рад слышать это, потому что это все ваше.

– Что?

– Считайте этот поезд свадебным подарком. – Он положил руки ей на плечи, наклонился и поцеловал ее.

– Ваша светлость, – взмолилась Пруденс, глядя на горничную. Уоддел, казалось, была целиком занята сортировкой чемоданов, которые доставил носильщик, но Пруденс все же была смущена. Когда она снова взглянула на Риса, он улыбался, от чего в уголках его глаз собрались морщинки. – Я сказала что-то смешное? – спросила она.

– Мы помолвлены, Пруденс. Вы теперь можете называть меня по имени. И, – добавил он, не отводя губ, – раз мы помолвлены, я имею право целовать вас. – Рис снова поцеловал ее.

От прикосновения его губ начало распространяться тепло – то же самое она чувствовала, когда Сент-Сайрес поцеловал ее месяцем раньше на Литтл-Рассел-стрит, – будто на нее вылили теплый мед. Как ни прекрасно это было, Пруденс остро осознавала присутствие в помещении третьего человека. Она задвигалась в его руках.

– Рис, – напомнила она ему в сильном смущении, одновременно испытывая удовольствие оттого, что произносит его имя, – мы не одни.

Он проигнорировал ее слова.

– Нам позволено целоваться при слугах.

– Не надо, право же!

Рис поцеловал ее в нос.

– Вы, моя прелесть, жеманница.

– Вовсе нет! – возмутилась Пруденс, но сказала это шепотом. – Я просто… сдержанная.

– Уоддел, – сказал Рис, не отрывая глаз от лица Пруденс, – мистер Фейн хочет показать вам устройство прачечной. Ступайте найдите его.

– Да, ваша светлость. – Девушка мгновенно оказалась за дверью.

– Наконец-то одни, – пробормотал он. – Вы видите, как это просто? Прикажите слугам уйти, и они уйдут. – Рис снова склонился к Пруденс, на этот раз его губы прижались к ее шее выше воротничка блузки. – А в качестве герцогини вы должны научиться приказывать слугам.

Ощущение его губ на коже было таким опьяняющим, что у Пруденс закружилась голова, но она попыталась сохранять здравомыслие.

– Тетя Эдит может войти в любой момент, – напомнила она, слабо упираясь ладошками в его грудь в неясном желании оттолкнуть, но ей не стоило этого делать, потому что Рис не обращал на ее попытки никакого внимания. Напротив, он взял ее лицо в ладони.

– Горничная вашей тети не даст ей отойти, потому что занимается распаковкой гардероба, – объяснил он и стал покрывать поцелуями ее лицо: лоб, щеки, подбородок. – Уверен, что на это потребуется, по крайней мере, час. Ваш дядя в курительной, обсуждает поезд со стюардом и буфетчиком, который не даст им уйти в течение того же часа. Удивительно, – добавил Рис, прокладывая дорожку из поцелуев к уху, – как много можно добиться, хорошо распорядившись несколькими соверенами.

– Вы подкупили слуг, чтобы не дать прийти тете и дяде? – спросила Пруденс, задыхаясь от того, что чувствовала его губы на чувствительной коже своего уха.

– Именно так. – Рис взял мочку уха в рот и принялся мягко покусывать. Затем он подхватил Пруденс, крепко обняв за талию. – Вам понравилось, когда я поцеловал ваше ушко, правда? – прошептал он.

– Мне кажется… – Пруденс замолкла, потому что в крепких объятиях ей стало тяжело дышать. – Я думаю, что вы добились своего.

– Чего я добился? – Его голос был низким и хриплым, тепло его дыхания бросало ее в дрожь.

– Тем вечером в опере вы сказали, что хотели бы видеть меня опьяневшей. – Пруденс застонала, потому что Рис покрывал поцелуями ее горло. – Мне представляется, что сейчас я опьяневшая.

Он нежно засмеялся и свободной рукой запрокинул ее лицо:

– Тогда поцелуйте меня, опьяневшая девочка.

Пруденс встала на цыпочки и обвила руками его шею. Ее губы охотно раскрылись. Когда он крепче прижался к ее губам, его язык соприкоснулся с ее языком, и она, изумленная, невольно дернулась. Но его рука крепко удерживала ее. Поцелуй был таким сладострастным, таким чувственным, что Пруденс подумала, что Рис, должно быть, научился так целоваться у француженок, танцующих канкан. Она испугалась, что сама, оказывается, такая же чувственная, потому что когда Рис оторвался от нее, она продолжила движение, чтобы не вынимать язык из его рта.

От этого в Сент-Сайресе, казалось, что-то воспламенилось, потому что он издал хриплый звук и вжался в нее, вынуждая отступать назад. Прежде чем Пруденс смогла догадаться о его намерениях, она обнаружила, что проваливается в мягкость матраса.