Страницы любви Мани Поливановой - Устинова Татьяна. Страница 35
– Вы что? Не можете дверь открыть?
– Не могу.
Тут она вдруг заинтересовалась:
– Почему?
– Потому что у меня нет этой штуки.
С некоторым усилием она отвела от него глаза – пропади ты пропадом совсем! – опять нырнула в портфель и процедила:
– Забыли, что ли?..
– Мне его еще пока не выдали. А ваш у вас в кармане.
Писательница Поливанова схватилась за карман, выудила оттуда пропуск и уставилась на него.
Алекс улыбнулся.
– Вы мне его… подбросили?!
– Вы стояли так, что мне был виден краешек вашего пропуска в кармане.
– Так и сказали бы сразу! Чего ж вы ждали?!
– Я сказал, как только увидел.
Он придержал перед ней дверь – очень галантно, – и они сразу разошлись в разные стороны. Он налево, к лифтам, а она направо, в «Чили», выпить кофе, раз уж все равно к Анне Иосифовне опоздала, и узнать последние новости.
Первой ей на глаза попалась Надежда Кузьминична, которая ждала своей чашки у стойки, и у нее было грустное-грустное и очень уставшее лицо.
– Мариночка! – просияла она, увидев Поливанову. – Здравствуйте! Вы с каждым днем хорошеете! Что вы такое делаете с собой, что все время улучшаетесь? Небось фитнес, да? Бассейн?
– Да-а, – согласилась Маня, отродясь не посещавшая ни бассейнов, ни тренажерных залов. Неизвестно, зачем согласилась.
Просто она сердилась на Алекса и на себя за то, что сердилась на него.
– Вы знаете, у нас новогодний вечер перенесли на после Нового года!
– Как это? – не поняла Маня.
– Анна Иосифовна распорядилась, – понизив голос, сообщила Надежда Кузьминична. – Сказала, что после того происшествия, – и она показала глазами куда-то вверх и вбок, – праздновать нехорошо и вообще не по-христиански. Ну, вы же понимаете?..
Маня кивнула, делая вид, что понимает. Неизвестно зачем.
Затем, что сердилась на Алекса, должно быть.
– И все вечеринки только после, когда уже все будет позади. А наша жизнь такая, господи, никогда не знаешь, что впереди, что позади! Может, это убийство, – Надежда Кузьминична почти зашептала, – и не самое страшное, знаете ли…
– А что самое страшное?
– Да вот конец света грядет, и по календарю майя все сходится. Все туда, туда идет, вы разве не чувствуете? Что творится, это же ужас, ужас!..
Маня Поливанова не любила разговоров про конец света, ибо была уверена, что ни предсказать, ни предотвратить, ни как-то подготовиться к такому широкомасштабному мероприятию все равно не удастся. А заранее бояться – только время терять, она и так постоянно его теряет! Книг написала мало, не рассказала еще и десятой части историй, которые постоянно лезли ей в голову, за «предметом» ухаживала много лет, и все без толку!.. Нобелевскую премию по литературе тоже все никак не получит, в общем, дел полно, только успевай поворачиваться! Но Надежду Кузьминичну с ее грустным лицом ей стало жалко.
– Да, может, все еще обойдется! – сказала она бодро и кивнула турку, который ей улыбнулся. – Может, мы пока поживем. А ужас-то в чем, Надежда Кузьминична?
– С мужем у меня… беда прямо. Не знаю, что делать.
– Заболел?
– Да нет, слава богу, здоров, но вот… Ведь из последних сил держусь, Мариночка! – вдруг выговорила Надежда Кузьминична сдавленным шепотом и всхлипнула. – Ну, совсем недостает мне их! Ни сил, ни денег!
– А что происходит?! Я ничего не знаю! Может, вам как-то помочь?..
Тут пожилая редакторша вдруг вся подобралась, втянула голову в плечи, оглянулась по сторонам, как в шпионском фильме, подхватила со стойки свою чашку и забормотала перепуганно:
– Ничего, ничего, Мариночка, вы не обращайте на меня внимания, я устала очень!.. Это все просто так. Пройдет.
– Надежда Кузьминична, погодите!
– Нет-нет, Мариночка, это я так!.. Я вот кофейку попью. Я вас заболтала совсем, наверное, вы ведь тоже за кофейком, да?.. Вы не слушайте меня, это нервное, а выглядите вы просто прекрасно, и все потому, что бассейн! Мне мой невропатолог все время говорит, что в бассейн надо, а у меня и времени нет, и не получается никогда…
Она говорила, не замолкая ни на секунду, отступая от стойки, крохотная чашечка дрожала у нее в руке.
Маня проводила ее глазами.
Странное дело.
Надежда Кузьминична особой истеричностью вроде бы не отличалась, наоборот, всегда была жизнерадостной и бодрой, и на корпоративных вечеринках, подвыпив, пела басом романс «Калитка».
– Отвори потихоньку калитку и войди в чудный сад ты, как пень, – пробормотала Поливанова себе под нос. – Как пень…
– Пардон? – переспросил турок, варивший ей кофе. – Пень?
По-русски он понимал плоховато, но все стремился научиться, и Мане это нравилось.
– Когда спиливают дерево, остается пень, – объяснила она охотно, и турок немного подумал, а потом кивнул – понял.
Потом еще подумал и опять спросил:
– Войди, как пень?..
– Это просто шутка. Игра слов.
– Играть так не всегда… можно, – выговорил турок с трудом. – Такой игра бывает опасный. Когда не знать, что игра. Думаешь, что настоящий слова, и она игрушечный.
– Игрушечные слова? – Маня задумчиво отхлебнула кофе, который он ей подал. – Да, это опасно.
Митрофановой не было на месте, но секретарша сказала, что она в издательстве и вот-вот будет, и Маня отправилась к Стрешневу, которого тоже на месте не оказалось.
Вот ведь дела какие!..
На эту рукопись, в кои-то веки написанную до срока, столько сил пошло, раздумий, эмоций, сожалений, недовольства собой, гордости собой, радостей, горестей, бессонных ночей, столько кофе выпито, да и валокордину, должно быть, целый литр – а похвастаться некому! Все разбрелись кто куда. Некому сию секунду оценить ее героический подвиг!
Нужно было этому, с его кудрями, ресницами, странными глазами и «интересною бледностию», сказать: «Вы знаете, я роман дописала!» Интересно, что именно он бы ей на это ответил?.. Должно быть, промолчал и пожал плечами. Маня давно обратила внимание, что он почти всегда секунду молчит, прежде чем ответить, и то и дело пожимает плечами.
– Пошел вон! – сердито сказала ему Поливанова. – Не приставай ко мне. Только тебя мне не хватало! И вообще!..
Она сделала круг по стрешневскому кабинету, очень уютному и хорошо обставленному, заглянула в книжный шкаф, достала Дидро – издательство Academia, 1936 год, перевод П. И. Люблинского, – открыла на первой попавшейся странице и прочитала: «Желательно сохранить у молодых девушек привычку краснеть перед мужчинами: этот легкий румянец украшает их, а он может утратиться».
– Мо-ожет, – громко согласилась Маня. – Вполне может утратиться.
И посмотрела название произведения. «О школе для молодых девиц», вот как оно называлось.
Она прикрыла дверцу и изучила свое отражение в стекле, как бы проверяя, утратила она эту самую способность или нет – будучи уже довольно пожилой девицей. В стекле отражалась краснощекая физиономия, довольно жизнерадостная. Никакой «интересной бледности».
– Сдалась она тебе, эта бледность! – фыркнула Поливанова. – Ты бы вот лучше просветителей почитала, пока время есть! Ведь только что думала о том, как бездарно живешь жизнь!
И она махнула зажатым в руке Дидро вместе с его «Школой для молодых девиц». Из книги вдруг выпал какой-то листок, и Маня кинулась его поднимать, совершенно уверенная, что от ее неосторожного обращения старинная книга разваливается прямо на глазах и Стрешнев ей за это всыплет.
Всем в издательстве известно, как он любит книги, трясется над ними и бережет – почти как Анна Иосифовна!..
Листок оказался не страницей из Дидро, а вполне современной бумажкой, сложенной вчетверо. Неизвестно зачем, Маня его развернула и посмотрела.
На нем ничего не было, кроме отпечатанной жирным шрифтом буквы «С».
Маня повертела листок так и эдак. Чепуха какая-то.
– Что ты здесь делаешь?!
Почему-то она испугалась так, что почти уронила томик, но подхватила и прижала его к животу.
– Ой, господи!..