Зной пустыни - Торн Александра. Страница 7

Когда он в пять часов приехал в галерею, Лиз так нервничала, что он решил отложить все серьезные разговоры. А теперь она спокойно откинулась в кресле и пребывала в совершенно безмятежном состоянии. Как же она великолепна! Алан не раз пытался отразить на холсте душу и темперамент Лиз, но сущность ее красоты до сих пор ускользала от него.

Она была воплощением женской тайны — непостижимой и соблазнительной. Облегающее платье держалось лишь двумя узкими полосками на плечах, и весь вечер Алану очень хотелось сдвинуть с ослепительных плеч эти полоски, чтобы обнажить ее неподражаемую грудь. Когда он представил сладостные соски, жаждущие нежных прикосновений, по его телу пробежала огненная волна.

Лиз была мечтой художника. Безупречная кожа отливала матовой белизной, превосходя красоту слоновой кости, спадающие до плеч волосы цвета темной меди обрамляли лицо, совершенные черты которого до сих пор поражали Алана, хотя они с Лиз знакомы уже десять лет. Точеные, слегка выступающие скулы и правильный, с небольшой горбинкой нос очаровательно контрастировали с чувственными губами, не нуждающимися в помаде. Но подлинным украшением лица были глаза под красиво изогнутыми бровями, обрамленные угольно-черными ресницами и сияющие таинственной голубизной настоящей бирюзы.

— Я хочу тебя, просто сгораю от желания, — выпалил он.

— Прямо здесь? — Ее глаза озорно сверкнули. — Вместо десерта?

— Я сойду с ума, если мы задержимся тут еще хоть на минуту. — Алан достал бумажник, бросил на стол три пятидесятидолларовые купюры и, вскочив из-за стола, чуть не опрокинул кресло, на котором сидел.

Лиз улыбнулась, но, когда они буквально выбегали из ресторана, она не уступала в скорости Алану.

Десять минут спустя они уже мчались по крутой дороге, ведущей к вилле Лиз. Резко затормозив у дома, Алан повел Лиз к двери, мысленно повторяя про себя то, что хотел сказать ей сегодня вечером.

— Я только предупрежу Роситу и быстренько просмотрю почту. А ты возьми бутылку шампанского и жди меня в спальне.

— От такого предложения я, пожалуй, не смогу отказаться, — ответил Алан. Но прежде он вернулся к машине и достал из бардачка маленькую красивую коробочку. В спальне он поставил на столик серебряный поднос с бутылкой охлажденного «Перье-Жуэ», два хрустальных бокала, рядом положил принесенную из машины коробочку.

Шесть месяцев назад он попросил своего друга, известного во всем мире ювелира Теда Червезе, сделать что-нибудь особенное, специально для Лиз. Тот долго искал настоящую бирюзу без единого изъяна и натуральной, глубокой окраски.

— Сейчас легче найти хороший бриллиант, чем бирюзу высшего качества, — жаловался Тед. — Особенно если речь идет о цвете, подходящем к глазам Лиз.

Но результат стоил долгих ожиданий. Червезе, который получал заказы от Картье, на этот раз превзошел самого себя, изготовив золотое, инкрустированное камнями колье в форме священной животворящей змеи Аванью. Алан снова открыл коробочку и красиво уложил колье на шелке. Сами по себе деньги ничего не значили, но он был счастлив оттого, что может дарить Лиз такие подарки. Сегодня он решил окружить ее сказочной любовью. Обед в ресторане и дорогой подарок — лишь небольшая часть радостей, которые он собирался ей доставить.

Когда они с Лиз стали любовниками, он сразу понял, как мало она знает о настоящей страсти. Она попыталась изобразить оргазм, но ей не удалось его обмануть. Зато потом он только поражался ее успехам и той легкости, с какой она постигала искусство любви. Однако в ту первую ночь Алан искренне жалел Лиз. Ничего не знать о собственном теле, которое буквально создано для чувственных страстей! Да это же настоящая трагедия! Оказалось, англосаксы, столько рассуждающие о сексе, абсолютно в нем не разбираются и ничего не понимают в отношениях мужчины и женщины.

Лиз научила его, как надо вести себя в мире белых, одеваться, поддерживать светскую беседу, делать заказ в пятизвездочном ресторане, куда она очень любила ходить и где намного важнее, чтобы тебя увидели за нужным столиком с нужными людьми, чем сытно и вкусно поесть. В свою очередь, Алан терпеливо вел Лиз к осознанию ее женственности. Теперь он чувствовал себя в высшем свете так, словно был прирожденным аристократом, а она наслаждается любовью не хуже опытнейших женщин племени апачей. Он считал, что обмен равноценный.

Сняв пиджак, он устроился у камина. В спальне Лиз он ориентировался, как в своей собственной, но никогда не чувствовал себя до конца раскованным. Его дом, построенный из необожженного кирпича, был обставлен по-мужски грубовато. Комнаты заполняли древние скульптуры из Санта-Фе, изделия индейских племен Гранд Чимеки, на полу лежали домотканые коврики из Чимайо. Комната Лиз, напротив, обставлена с чувственной женственностью. Зеркальные стены, пушистый австралийский ковер на полу, белая мебель, инкрустированная мореным дубом, исполинская кровать с белым шелковым покрывалом.

Но главной в комнате была картина, висевшая над камином. На полотне размером четыре на восемь футов изображена нагая Лиз, ожидающая возлюбленного. Когда Алан рассматривал эту картину, у него теплело в душе. Портрет, написанный шесть лет назад, удался. Пожалуй, это была одна из лучших его работ, в ней он сумел ближе всего подойти к сущности Лиз, хотя ему было чертовски трудно. Улыбаясь, он подумал, что гораздо быстрее закончил бы тогда портрет, если бы не слишком часто отрывался от мольберта ради постоянно вспыхивавшей страсти.

Он желал Лиз с того момента, как впервые переступил порог ее галереи. Мгновенная реакция, в которой было много животного, желание затмевало разум. Тогда он не смел ни на что надеяться, ведь мир, где обитают такие женщины, как Лиз Кент, недосягаем для бедного индейского художника.

В детстве он прошел хорошую школу ненависти и недоверия к белым. Старейшины учили его, что бледнолицые отняли у апачей все: охотничьи угодья, культуру, свободу, а в кровавых сражениях прошлого века пытались отнять и жизнь. Правительственные чиновники твердили тогда, что хороший индеец — это мертвый индеец. Сидя вечерами у костра, Алан много раз слышал имена погибших воинов, среди которых были и его предки.

Повинуясь советам старейшин, Алан рассчитывал со временем полюбить девушку своего племени, которая пройдет испытание и докажет, что у нее есть характер и мужество. Он женится на ней, у них будет много детей, которых они воспитают как истинных апачей.

Но потом он встретил Лиз.

— У тебя такой отсутствующий вид, словно ты далеко-далеко отсюда, — сказала она, входя в спальню и прикрывая дверь. — Что-нибудь случилось?

— Нет, я думал о нас. — Алан не хотел испортить этот необычный вечер необдуманным действием. — Мне нужно поговорить с тобой о нашем будущем. Но сначала прими вот это.

Он протянул Лиз коробочку, и ее неподражаемые глаза раскрылись от восхищения.

— Алан, какая прелесть! — радостно воскликнула она, застегивая колье на шее.

Сдерживая желание немедленно заключить ее в объятия, он разлил шампанское и протянул ей бокал.

— Весь вечер я ждал этого момента, чтобы поговорить с тобой. Давай сядем.

Лиз поставила свой бокал и прижалась к Алану.

— А я сначала хочу как следует отблагодарить тебя.

Отвечая на страстный поцелуй, она слегка приоткрыла губы, и Алан сразу воспользовался этим, кончиком языка мягко, но настойчиво проник в ее рот, нежно исследуя его потаенные уголки. Потом осторожно сжал зубами ее язык и слегка всосал его. Игра длилась бесконечно, словно он никак не мог насытиться возлюбленной. А Лиз уже горела от желания. Прижавшись к Алану всем телом, она чувствовала его твердую, бешено пульсирующую плоть, таяла на огне, который бушевал в ее крови, и жаждала, чтобы его погасили.

Алан вдруг разжал объятия и отступил на шаг.

— Не спеши. У нас впереди вся ночь.

Пока Лиз старалась унять неистовое биение сердца, он расстегнул рубашку, и она с нетерпением ждала, когда наконец увидит мускулистый, как у Давида, торс. На темно-бронзовой груди не было ни единого волоска. Поначалу это очень удивило и озадачило Лиз, но теперь бледное, заросшее волосами мужское тело вызвало бы у нее лишь отвращение. Она шагнула вперед и принялась ласкать его мощную грудь, касаясь моментально затвердевших сосков.