Шлейф сандала (СИ) - Лерн Анна. Страница 4
Я же смотрела на бешеную тетку и думала, что могу прямо сейчас отоварить ее. Для этого мне не нужно много сил. Но здравый смысл все-таки возобладал. Если я начну бить всех подряд, для меня это кончится очень плохо. Я слишком «погнала лошадей». Нужно притормозить.
* Куплеты из водевиля А.С. Грибоедова и П.А. Вяземского "Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом" (1824)
Глава 4
В комнату вошли двое мужиков и замялись в дверях, поглядывая на нас исподлобья. Они были угрюмыми, крупными, с окладистыми бородами, в которых застряла капуста от щей. Видимо, слуги трапезничали.
- Неблагодарную эту закрыть в холодной! – визгливым голосом приказала мачеха. – Пусть посидит там до утра, авось взбрыкивать перестанет!
- Да утра там околеть ведь можно, барыня! – один из мужиков нахмурился. – Заболеет Ольга Дмитриевна! Как пить дать, заболеет!
- Ты что это, перечить мне вздумал, а, Селиван?! – прошипела Мария Петровна, наливаясь краской. – Так я тебе покажу, где раки зимуют! Ты погляди, распоясались! Чернь!
Она толкнула меня в их сторону с такой силой, что я не удержалась на ногах и упала. Внутри моментально вспыхнуло пламя ярости, а красная пелена стала застилать глаза. Я сжала кулаки, медленно повторяя про себя успокаивающую считалочку, которой меня еще в детстве научил тренер: «Сказал «один» и молчу. И тишина внутри. Сказал «два» и молчу. И тишина внутри. Сказал «три» и молчу. И тишина внутри. Раз - кувырки без группировки, получаются неловки. Два - вис на согнутых руках, труднее сделать, чем замах. Три – мышцы пресса тренируй, на победу претендуй…».
Я всегда повторяла эти незамысловатые слова, возвращаясь в безмятежное детство.
Нужно успокоиться. Да, я, конечно, получу удовольствие, сломав гадкой бабе какую-нибудь конечность, но оно будет мимолетным. После этого меня точно ждет нечто пострашнее холодной. Я не смогу защитить себя, если на меня накинутся толпой. Из монастыря или психушки выбраться куда сложнее, чем из этого дома.
- Поднимайтесь, барышня. Осторожненько… - Селиван склонился надо мной, чтобы помочь, но Мария Петровна рявкнула:
- Оставь! Пусть сама!
Я улыбнулась мужчине и поднялась. Ну, ничего, кошка драная, ты у меня еще схлопочешь. Ничего…
- Убери этот взгляд! – мачехин подбородок трясся от негодования. – Ольга, ты меня слышишь?!
Я, молча, отвернулась от нее и направилась к двери.
- Я с тебя три шкуры спущу, гадина проклятая! – бросила мне вслед Мария Петровна. – Будет она мне еще свой норов показывать! Нахлебница! Неблагодарная!
Мачехе что-то еще кричала, но ее голос становился все тише, так как мы завернули в узкий коридор. В нем пахло готовящейся едой, квашеной капустой и немного печным дымом.
- Барышня, ну что вы так… Знаете ведь, что мачеха ваша лютовать станет, – Селиван остановился. – Вы погодите, я сейчас вам в кухне соберу чего-нибудь.
Так, так, так… значит, слуги любили Ольгу Дмитриевну. Это хорошо. Это может пригодиться.
Афанасий оглянулся по сторонам, а потом сказал:
- Я там за бочкой с мочеными яблоками, одеяло припрятал. Еще с прошлого раза. Думаю, авось снова в холодную вас отправят!
- Спасибо ва… тебе большое! – я вовремя спохватилась. Вряд ли слуг называли на «вы». – Я никогда этого не забуду!
- Да вы с детства были доброй барышней, - улыбнулся мужчина в бороду. – Не повезло-то как… И угораздило же вашего батюшку на Марии Петровне жениться! Точно черти подтолкнули! Жалко вас… лебедушку нашу. Я никогда не забуду, тот день, когда вы родились. Семнадцать годков уж прошло… Такая вьюга была, ни зги не видно! Если бы дохтор смог приехать, может, ваша матушка и жива осталась…
Так, так, так! Появилась возможность узнать хоть что-то о себе!
- Неужели помнишь тот день? – я в волнении уставилась на него.
- Помню, а как же! Ведь третьего декабря и младший брат нашего цесаревича, Алексей Александрович народился… Только на пять лет раньше, – Афанасий на минуту задумался. – Все правильно. Великий князь в тыщу восемьсот двадцать пятом, а вы в тыщу восемьсот тридцатом!
Стоп! Стоп! Какой великий князь Алексей Александрович? Пусть я и не особо интересовалась историей, но какие-то вещи все-таки знала! Великий князь Алексей Александрович был четвертым сыном императора Александра второго! И правил он намного позже! Я стала лихорадочно вспоминать все, что когда-то читала, учила и слышала. Если мне сейчас семнадцать лет, значит на дворе тысяча восемьсот сорок седьмой год. Но Александр первый умер как раз в тысячу восемьсот двадцать пятом году и у него не было сыновей!
Ладно, возможно я что-то путаю. Сейчас точно не время погружаться в дебри истории. Ко всему еще начала болеть голова. Видимо, действие порошка заканчивалось.
- Ничего, как-нибудь да образуется, - я сжала большие руки мужчины. – Спасибо!
Из кухни вышел Селиван с рушником, завязанным узлом.
- Здесь курочка вареная, картоха, да пару огурчиков! Ваших любимых, барышня, со смородиновым листом! А еще хлебушек. Голодной не останетесь!
- Чтобы я без вас делала! – я прям умилилась такому трепетному отношению. – Пойдем, а то, не дай Бог, увидит кто.
Меня завели в темный погреб, в котором пахло свежей побелкой, и Селиван сунул мне несколько свечей. А следом спички в круглой коробочке.
- Может еще чего принесть, барышня?
- Порошок от головы, - попросила я, чувствуя, что головная боль становится невыносимой.
- Я скажу Акулине, - пообещал он. – Не серчайте на нас, барышня, мы люди подневольные.
- Я все понимаю, - я зажгла свечу и стала спускаться вниз. – Ничего страшного со мной не случится. Время быстро пролетит…
Но все оказалось не так хорошо, как мне представлялось. Холод все равно пробирался сквозь одеяло, от пола и стен тянуло, а тишина действовала на нервы. Забравшись на бочку, я подтянула под себя ноги. Интересно, здесь есть крысы?
Мне казалось, что голова стала похожа на чугунный котелок, в котором катался железный шарик. Это становилось невыносимым.
Порошка я так и не дождалась: наверное, Акулина не смогла прийти или еще чего хуже, мачеха поймала ее на горячем.
Я засунула нос под одеяло, чтобы хоть немного надышать в свой «кокон» теплым воздухом. Господи, как холодно…
Когда свеча потухла и в погребе воцарилась плотная темнота, мне уже было все равно. Сознание покинуло меня.
В себя я пришла от чьих-то причитаний. Они были такими жалобными и такими громкими, что хотелось заткнуть уши. Может, я вернулась обратно? В свое тело?
Ага… а тоненьким голоском причитает Махмуд.
Я открыла глаза и увидела Акулину, сидящую рядом с кроватью. Она вязала, быстро перебирая спицами, причем это никоим образом не мешало ей надрывно причитать.
- Ты чего? – хрипло прошептала я, понимая в этот момент, что теперь уже сомневаться не в чем. Это не галлюцинации, не бред и не кома. Вряд ли при всем этом можно терять сознание, а потом снова возвращаться в одну и ту же реальность.
- Матушки святы! – завопила Акулина, роняя вязание. – Николай Угодничек! В себя пришли!
Я заворочалась в кровати, скривившись от ее вопля. Болело горло, ломило виски, а комната слегка плыла, вызывая тошноту.
- Тише ты! У меня сейчас мозг взорвется!
- Вы бы не куёвдались, Ольга Дмитриевна! Заплохеет, что тогда?! – служанка бросилась ко мне и принялась подсовывать под спину подушки. – Два дня как в огне горели! Думали уж все, преставитесь к сегодняшнему вечеру!
- Не дождетесь… - проворчала я, ощущая от себя неприятный кислый запах немытого тела. – Что со мной случилось?
- Застыли вы в холодной! Я к вам вырвалась, а вы в жару мечетесь! – Акулина натянула одеяло до самого моего подбородка. – Принесли вас в комнату, за доктором сразу послали, а он только к утру приехать изволил! Приказал компрессы ставить с уксусом, а как только в себя придете, растирать гусиным жиром и скипидаром!