Охота на Князя Тьмы (СИ) - Маш Диана. Страница 34

— Вы благородный человек, Гордей Назарович, — сообщила я ему, как только в арестантской мы остались одни.

— Не стану спорить, но с чего такая лесть? — удивился он.

— Другой на вашем месте помурыжил бы паренька. Все же алиби шаткое. На словах любовницы держится. А тут такой шанс дело сложное закрыть.

— Ах, вот вы об чем, Софья Алексеевна, — усмехнулся он. — Неблагодарное это дело — благородным уродиться. Все чаще боком выходит.

— Еще и следствие зашло в тупик? — вздохнула я.

— Есть такая старая полицейская поговорка — чем заковыристее дело, тем проще ответ. А что до тупика… Неужто про купца Тичикова позабыли? Тип, без сомнений, редкой скользкости. К тому же на короткой ноге с обер-полицмейстером…

— Не станет разговаривать?

— К бабке не ходи.

— А арестовать?

— Без весомых доказательств, полномочий таких у меня не имеется, — развел он руками.

— И что же делать?

Гордей сцепил ладони за спиной и уставился в потолок, делая вид, будто обдумывает мой вопрос.

— Софья Алексеевна, вы, случаем, не любите маскарад?

— Гордей Назарович, когда вы завели речь о маскараде, я представляла маски и перья, а не это пестрое платье, смешную шляпу и казенные полотенца под тесным корсажем, — возмущенно процедила я, разглядывая в позолоченном зеркале свою прилично подобревшую фигуру. — Еще и косу заплести заставили. Она мне не к лицу.

— Угодничать не привык, однако вам, Софья Алексеевна, во что не нарядись — все к лицу, — с густым деревенским акцентом прошептал пристав, уставившись почему-то не на косу, и даже не на лицо, а туда, где благодаря полотенцам появились довольно внушительные формы. — Эдак вас ни один знакомец не признает. Чем не купеческая жинка?

Приземлил, так приземлил. Я-то думала, меня привлекают к важному делу, потому что поверили в мои знания и умения, но нет. Как оказалось, в «гениальной» затее пристава не хватало актрисы для женской партии. А я так удачно подвернулась под руку. Обидно, черт возьми!

— А вам… а вам очень идет эта жидкая борода. Настоятельно советую отрастить такую же.

Зря старалась, шпилька не пробила каменную броню Ермакова. Он даже, кажется, воспринял мои слова всерьез. Повернулся к зеркалу и принялся вертеть подбородком. Разглядывая нелепый парик, клочковатую бороденку и свой не менее пестрый костюм.

— Отчаянная вы барышня, Софья Алексеевна. Кремень! В другой раз, когда я предложу нечто столь же авантюрное — приведите меня в чувство склянкой с нюхательной солью.

— Скажете тоже, Гордей Назарович. Меня больше беспокоит, вежливо ли это, заявляться в гости так поздно?

Пристав пожал плечами.

— Как говорится, кто ходит в гости по утрам, тот поступает…

—…мудро?

— Опрометчиво. Подозреваемого надобно застать врасплох. Когда он расслаблен и не ждет подвоха.

Не знаю, сколько бы мы простояли на пороге, предоставленные сами себе, но тут в прихожую вернулась угрюмая молодая горничная в белом чепчике.

— Хозяин изволит принять.

Кивнув на дверь, она пошла вперед. Мы двинулись следом. Но стоило девице исчезнуть в проеме, Гордей придержал меня за руку.

— Повторюсь, дабы без сюрпризов. Внимайте каждому моему слову и рта не раскрывайте, покуда я вас сам об чем не спрошу.

И для острастки погрозил пальцем. Но так как это было уже десятое подобное наставление за последний час — и как ему только не надоедает? — мой ответ не изменился.

— Да поняла я, не глупая.

Гостиная, куда нас проводили, отличалась полным отсутствием вкуса и такой яркостью, что заслезились глаза. Стены покрывали атласные аляпистые обои. Куча золотых зеркал и подсвечников. Алый диван. На стене висел огромный портрет хозяина дома, позирующего художнику в тяжелой зимней шубе.

Сам же хозяин, уже без шубы, которую заменил домашний халат из темного бархата, что гляделся на внушительных плечах почти мантией, восседал в кресле, своей массивностью напоминавшем королевский трон. Сетка на седой голове придавливала папильотки. А унизанные перстнями волосатые пальцы, сцепились в замок и лежали на самой верхушке необъятного пуза.

Толстое лицо Тичикова покрывали паутинки лопнувших сосудов, красноречиво свидетельствующих о переедании, и отталкивающего вида струпья, похожие на последствия какой-то болезни. Мужчина, несомненно, любил выпить, питался отнюдь не полезной пищей, о спорте даже не слышал и запросто мог умереть во сне.

— Вечер добрый, гости нежданные! — причмокнул он толстыми губами. Голос его скрипел, как песок на зубах, а мелкие глазки перебегали с Гордея на меня и обратно. — Чем обязан визиту?

— Низкий поклон вам, милостивейший Евлампий Евсеич, — согнулся в три погибели пристав, еще и ладошкой вид сделал, будто пол метет. — Позвольте представься — Конюхов Богдан Тихомирыч. С рекомендациями я к вам, от столичного купеческого общества, стало быть.

— И кто ж из общества вас рекомендовал, любезнейший?

— Столпин Георгий Иваныч, Сорняков Матвей Филлипыч…

Видимо, названные Ермаковым люди были знакомы Тичикову. И самое главное — внушали доверие. Так как он, не без некоторых усилий, все же поднялся с кресла, подошел к нам и протянул Гордею руку.

— Мое почтение, — он повернулся ко мне. — А барышня эта… кто будет?

Мой ответ, судя по всему, не подразумевался, так как взгляд Тичикова снова вернулся к приставу.

— А эт жинка моя, Ефросинья Никифоровна. Вы уж простите, что как снег на голову. В гостиницу недосуг было. С поезду поспешали к вам.

— С какой такой целью? — нахмурился купец.

— Подарок к святкам от купцов столичных привез. Велено было кланяться и лично в руки переедать, — с этими словами, Гордей вручил мужчине прикрытую узорчатым платком корзину, от которой за верстку несло терпким запахом копченой рыбины.

Ермаков ее долго на рынке присматривал. Чихал, морщился, но выудил-таки из потаенных недр здорового осетра. Одарив его редким шансом украсить купеческий стол.

Тичиков корзину принял. Поднес к носу, откинул платок и сделал глубокий вдох.

— Настасья, — раздался в гостиной его скрипучий бас. — Тащи самовар!

Тичиков явно не привык церемониться с собственной прислугой. Вышколил так, что все приказы выполнялись быстро и беспрекословно. А потому не прошло и пары минут с нашего представления, как мы с Гордеем расположились плечом к плечу за накрытым купеческим столом, и медленно цедили поданный на блюдечках чай.

Сам же, сидящий во главе хозяин дома, выбрал напиток покрепче. На многочисленную закуску не глядел. Предпочитая занюхивать каждую опрокинутую в себя рюмашку сливовой настойки — мощным кулаком.

— Ну, сказывайте, уважаемый Богдан Тихомирыч, — заметно подобрев, откинулся он на спинку стула. — Как в столице торг идет? Рублем красен?

Гордей отложил блюдце с чаем, вытер рукавом бутафорскую бородку и печально вздохнул.

— Нет тот он нынче. Ой, не тот, милейший Евлампий Евсеич. Товар дорог. Покупатель беден, да до мелочности придирчив. То ему не так, эдак не эдак. Вот, думаю, приглядеться к Китежу. Может, оно туточки легче пойдет?

Вот же актер… и совсем не погорелого театра. Где только так играть обучился?

— Может и легче, — кивнул купец. — Городок у нас небольшой. Покупатель выбором не испорчен. Да и я подсоблю, коль нужда возникнет.

Поведя локтем, я случайно задела лежащую на краю стола ложку, и та, с оглушительным звоном, стукнулась об пол.

Гордей не обратил внимание, продолжив трапезу. А Тичиков резко дернулся, побагровел до состояния переспелого томата, заиграл желваками. А взгляд загорелся такой лютой ненавистью, что будь я из воска, растеклась бы лужицей.

Знакомый типаж. И дело тут не во мне лично. Такие женщин за людей не держат, считая, что независимо от их брачного статуса, место им у плиты, а не за одним столом с мужчинами. Но тут терпеть приходится. Чаем, скудоумную, поить.

Аж кулаки зачесались, так захотелось дать пощечину этому надменному лицу. И откуда столько спеси?