Арлекин - Гамильтон Лорел Кей. Страница 29

Ричард прекратил рычать и уставился на волчицу — она обратила к нему пылающие карие глаза, мои глаза, какими они бывают, когда наполняются вампирской силой. Они переглянулись, и волчица обернулась к тьме. А глаза Ричарда стали янтарными глазами его волка.

— Ваш мастер оставил вас без последнего штриха, — сказала она, и голос ее плыл вокруг этого псевдотела, которое она создавала из темноты. Она подошла к ногам кровати.

Волчица припала к земле и зарычала — совершенно серьезно. Последнее предупреждение перед применением силы.

Тьма не пыталась коснуться кровати — просто остановилась. Я вспомнила видение, как дергалось ее тело в той дальней комнате, когда моя волчица в прошлом сне вцепилась в нее зубами. Ей настолько тогда было больно, что сейчас она в нерешительности? Настолько, что это — серьезная угроза? Господи, лишь бы это было так.

— Вас по-прежнему может поработить любой мастер, который окажется сильнее вашего. А никого нет сильнее меня, некромантка.

Я цеплялась за мех волчицы и за Ричарда.

— С последним я согласна, Марми Нуар.

— Почему же тогда твой мастер оставил открытой эту дверь?

Этот вопрос меня озадачил.

— Я не знаю, что значит это выражение твоего лица. Очень давно не имела дела с людьми.

— Оно означает недоумение.

— Я развею твое недоумение, некромантка. Сегодня я приду и сделаю тебя своей. Разобью ваш триумвират, и ты станешь моим слугой-человеком. Мне не нужно делиться кровью, чтобы завладеть твоей душой.

Мне снова стало трудно дышать из-за бьющегося в горле сердца.

— Ты не тронешь ее, — сказал Ричард, и голос его прозвучал замогильно — начало перемены сказывалось в произношении слов.

— Ты прав, волк. Это была бы битва, где ты сражался бы рядом с ней. Я еще не готова к битве. Но есть другие, кто знает, чего не сделал Жан-Клод.

— Кто? — сумела спросить я.

— Надо ли мне говорить это слово? — спросила она в ответ.

Я хотела ответить, но Ричард опередил меня:

— Это против ваших законов — произносить его вслух. Как сказал Жан-Клод, наказание за это — смерть.

Она рассмеялась — и темнота сгустилась над кроватью, будто сжался огромный кулак. И чувствовалось, достоверно и бесспорно, что она могла бы раздавить и кровать, и всех, кто на ней, если бы захотела.

— Не тот это трюк, который я хотела сыграть, волк, но пусть будет так. Арлекин. Маски знают ваш дефект. Они знают, что я готова вот-вот проснуться. И страшатся тьмы.

— Тебя боятся все, — сказала я.

Волчица под моей рукой стала успокаиваться — в аварийном режиме можно держаться какое-то ограниченное время. А мы не дрались, а говорили. Что ж, меня устраивает.

— Это правда, и я возьму тебя сегодня. Как запланировала.

— Это ты уже говорила, — ответил Ричард более человеческим голосом, но угрюмым.

— Тогда позволь мне не повторяться, волк. — Злость ее была не горячей, а холодной, будто ледяным ветром мне обдало кожу. Ричард рядом со мной задрожал. Я не думала, что мне надо бы его предупредить вести себя вежливо — этот всплеск силы достаточно хорошо все объяснил. — Завтра они придут к тебе, а я не хочу, чтобы они тебя получили.

— Получили меня? Каким образом?

— Я готова позволить тебе принадлежать Жан-Клоду, потому что ты и так ему принадлежишь. Но никому более. Я предпочла бы видеть тебя своим слугой, но Жан-Клод — это можно. Но более никто, некромантка. Я уничтожу тебя прежде, чем Арлекин сделает тебя своей рабыней.

— Почему для тебя это так важно?

— Мне нравится твой вкус, некромантка, — ответила она, — и никто другой тебя не получит. Я — богиня ревнивая и силой не делюсь.

Я попыталась проглотить застрявший в горле ком и кивнула, будто что-то поняла.

— Вот вам прощальный дар, некромантка и волк. — Темный силуэт исчез, но она еще не ушла. Вдруг темнота обрела вес и стала гуще, будто сама ночь может стать такой густой, что зальется тебе в горло и задушит. Когда-то она почти сделала это со мной. Меня и сейчас душил запах жасмина и дождя.

Волчица зарычала, Ричард подхватил.

— Можешь ли ты укусить то, что не можешь найти? — Голос ее звучал отовсюду и ниоткуда. — Моя ошибка была в том, что я слишком старалась для тебя быть человеком. Я ошибок не повторяю.

Волчица подобралась для броска, но Марми Нуар была права — теперь не было тела, которое можно бы укусить. Мне нужно было найти способ визуализации цели для моей волчицы. И заставить себя верить, что она может укусить саму ночь.

Ричард схватил меня за плечи, повернул к себе — глаза у него все еще были янтарные, нечеловеческие. И он поцеловал меня, потом отодвинулся и сказал:

— У тебя во рту вкус силы.

Я кивнула.

Он снова поцеловал меня, и на этот раз дольше, и в меня лилась эта теплая, вскипающая волной энергия — самая суть оборотня, он вталкивал ее в меня руками, ртом, телом. Я держала волчицу руками, но остальное отдала Ричарду, и через некоторое время ощутила аромат и вкус сосны и прелого листа, богатый, густой, лесной. И мускусный запах волчьего меха. Запах стаи. Запах родного логова, и он прогнал, развеял остатки запаха жасмина, и остался лишь вкус силы Ричарда, его волка, и наконец — просто самого Ричарда, сладкий, густой вкус поцелуя. Этим поцелуем и кончился наш сон.

Я очнулась на полу спальни Жан-Клода. Надо мной с тревогой склонился Натэниел. Я посмотрела направо — на полу лежал Ричард, рядом с ним стоял Мика. В комнате были охранники и пахло горелым.

— Ты цела? — были первые слова Ричарда.

Я кивнула.

Следующие его слова были такие:

— Что горит?

— Кровать, — ответил Мика.

— Чего? — спросила я.

— Крест в чехле, который был у тебя под подушкой, раскалился так, что поджег наволочку, — пояснил Мика.

— Черт, — сказала я.

Надо мной встала Клодия с огнетушителем.

— Анита, что тут стряслось?

Я смотрела на нее снизу вверх — в этой позе есть на что посмотреть. Мало есть на свете людей такого высокого роста, и она всерьез таскает железо. Черные волосы увязаны в ее обычный хвост, лицо без макияжа и поразительно красивое.

— Опять эта зараза, королева вампиров? — спросил Римус.

Я попыталась сесть, но не подхвати меня Натэниел, рухнула бы обратно. В прошлый раз, когда я отбивалась от тьмы, меня чуть не убили мои собственные звери, пытающиеся вырваться из моего человеческого тела. Очевидно, сегодня это привело всего лишь к слабости. Это я как-нибудь переживу.

Римус стоял в изножье кровати и хмурился. Сам он высокий, мускулистый и белокурый, но лицо его — сетка шрамов, будто его разбили на мелкие кусочки и склеили кое-как. Когда он сильно злится, лицо у него становится пестрым, и выделяются белые линии. И он почти никогда никому не смотрит в глаза — я думаю, боится увидеть на чужом лице, что думает владелец о его собственном. Но если он сильно выйдет из себя, тогда может смотреть прямо в глаза, и видно, как прекрасны его глаза были когда-то: зеленые с серым, под длинными ресницами. Сегодня я получила приличную дозу этих глаз.

Прильнув к теплому Натэниелу, я ответила:

— Да, это была Мать Всей Тьмы.

— Зато сейчас хотя бы твои звери не пытались тебя разорвать на части.

— Ага, — сказала я. — Хотя бы не пытались.

И тут я ощутила какое-то шевеление в себе, будто нечто огромное и мохнатое коснулось меня изнутри.

— О черт! — шепнула я.

Натэниел наклонился, принюхался ко мне.

— Чую. Это кошка, но не леопард. — Он закрыл глаза и потянул воздух сильнее. — И не лев.

Я покачала головой.

— Она говорила о прощальном даре, — напомнил Ричард.

Я заглянула в себя — туда, где ждали звери. Там блеснули глаза, потом из тени появилась морда, морда цвета ночи и пламени. Тигр.

— Черт, — сказала я громче. — Это тигр.

— Блин, — отозвалась Клодия.

Насколько я знаю, во всем Сент-Луисе и его окрестностях есть только один тигр-оборотень. Кристина работает страховым агентом и сейчас была за много миль отсюда. И ни за что бы не успела вовремя, чтобы перехватить моего зверя и не дать ему меня разорвать. Либо Марми Нуар решила, что пора мне стать настоящим оборотнем, либо решила меня убить. Если я ей не достанусь, то никому. Собака на сене.