Десятилетия. Богатая и красивая - Харрис Рут. Страница 29

Следующим воскресным днем Эвелин села на поезд, отходящий в Бриарклифф. Поезд был почти пустой, и все сиденья у окна были в полном распоряжении Эвелин. Проводник помог ей уложить чемоданчик на верхнюю полку, и она помахала рукой родителям, которые провожали ее.

Эвелин смотрела сквозь замутненное окно вагона. На душе у нее было скверно Она любила своих родителей, и ее молчание было равносильно лжи. Было очевидно, что родители с нетерпением ждали их помолвки, свадьбы, свадебного путешествия в Гавану и, конечно, последующих за всем этим внуков. Но у нее не хватило мужества признаться им в том, что она не любит Эрни, и они решили, что у дочери нет никаких возражений против их планов. Как можно было отплатить неискренностью людям, которые тебе во всем доверяют? Эвелин не привыкла обманывать и чувствовала себя сейчас ужасно. Она ненавидела себя за трусость и нерешительность.

Поезд наконец подошел к вокзалу и остановился у перрона. Эвелин вышла из вагона и села в стоявший неподалеку длинный черный лимузин, принадлежащий колледжу, где уделяли должное внимание своим ученицам, привыкшим жить в достатке и роскоши. Машина обычно привозила учениц на вокзал по пятницам, когда те разъезжались по домам, и возвращалась за ними в воскресенье.

Эвелин доехала до административного здания, куда она зашла отметиться о своем прибытии, и вышла через заднюю дверь к тропинке, ведущей к спальному корпусу. Переложив чемодан из правой руки в левую, девушка начала думать об Эрни. Она была с ним слишком жестока, не дав ему окончательного ответа и отказавшись пойти с ним в магазин подобрать кольцо. С ее стороны это было не упрямство, а скорее неловкость от того, что она отказывает ему, и страх, что никто другой больше не сделает ей предложение. Эвелин отдавала себе отчет в том, что мечты о Нате Бауме были и останутся только мечтами.

Эвелин прекрасно знала, что она не относится к той категории девушек, которые сводят мужчин с ума. Нет, наряды, балы, телефонные звонки, букеты и сборники стихов – все это предназначалось не для Эвелин. Она не принадлежала к той категории женщин, которые заключают и расторгают помолвки с такой же легкостью, как меняют перчатки, приобретают и возвращают обручальные кольца так, словно речь идет об игре в монополию.

Свернув на аллею, ведущую к ее корпусу, Эвелин подумала, что в это воскресенье, наверное, надо будет позвонить Эрни, договориться с ним о встрече, сходить наконец к Тиффани и выбрать кольца. Пора расставаться с мечтами и возвращаться на землю. Она уже стала обдумывать, что и как скажет Эрни. Ей нужно быть с ним веселой и приветливой. Главное – быть естественной.

Подойдя к дому, Эвелин поставила на землю чемодан. Двойная дубовая дверь была очень тяжелая, и она всегда открывала ее обеими руками. В тот момент, когда девушка нажала изо всех сил на массивную стальную щеколду, кто-то взял ее за руку, и она с удивлением обернулась.

– Я думаю, что, перед тем как у нас появятся дети, было бы неплохо немного познакомиться.

Да, это был Нат Баум. Он придержал тяжелую дверь, с тем чтобы Эвелин могла пройти, и занес ее чемодан в коридор.

– Я весь окоченел, ожидая тебя, – сказал Нат.

Эвелин посмотрела на его легкую куртку, и ей стало неловко от того, что она была одета в теплую бобровую шубку, которую получила в подарок от родителей по случаю окончания школы.

– Она, – Нат показал жестом в сторону комнаты воспитательницы, – ни за что бы меня не впустила. Она сказала, что мужчинам запрещено заходить в комнаты без надлежащего приглашения. Ты меня приглашаешь?

Эвелин кивнула. Она была так растеряна, что не нашлась, что ответить.

– Ты бы могла со мной пообедать? – очень серьезно спросил Нат.

– Спасибо, – ответила Эвелин. – С удовольствием. – Последовала пауза, и затем она спросила: – Я только занесу наверх свои вещи, хорошо?

– Конечно.

Ей нужно было время, чтобы все обдумать. Когда она была уже наверху, Нат крикнул ей:

– Захвати шарф!

Шарф? Зачем бы он мог ей понадобиться?

Машина Ната Баума, томатно-красный «гудзон» с откидным верхом, была последней новинкой в Америке. Эвелин стало любопытно, как он достал такой автомобиль – ведь списки очередников у продавцов машин были бесконечными. Ее отец почти год назад заказал новый «олдсмобиль» и все еще ждал, когда его поставят. Автомобильная промышленность еще не набрала полных оборотов, и всякий, у кого была новая модель, был человеком со связями.

– Давай опустим верх, – предложил Нат.

– Но ведь на улице декабрь, – ответила Эвелин. Она никогда не слышала, чтобы в середине зимы кто-то ездил с опущенным верхом.

– Вот как? Но ведь светит солнце, и мы вместе.

И не дожидаясь ответа, Нат Баум разогнул скобы, крепящие брезент к козырьку машины, и верх автомобиля опустился. Теперь Эвелин уже находила его предложение заманчивым и романтичным. Как только Нат завел мотор, Эвелин обвязала шарфом шею. Так вот зачем он был нужен. Они направились в маленький итальянский ресторанчик, находящийся в противоположной части города. Внутри их встретил полумрак, свечи, воткнутые в бутылки из-под кьянти, красные в клеточку скатерти и опилки на полу. Звучали непривычные итальянские песни. К ним подошел официант в поношенном, но безукоризненно чистом пиджаке.

– Что бы вы хотели?

Эвелин колебалась. Она еще никогда не была в ресторане, где бы не давали меню.

– Спагетти. – Она была не в состоянии вспомнить какое-либо другое итальянское блюдо.

– Спагетти? Ты действительно хочешь спагетти? – спросил Нат.

– Это единственное блюдо, которое я могла вспомнить, – призналась Эвелин.

– Почему бы мне не заказать что-нибудь для нас обоих?

– Я не против.

Он повернулся к официанту и заказал лобстер «фра дьявола», язык под маслом и чесноком и бутылку кьянти. В основном это была непривычная для Эвелин еда, но она все попробовала и нашла, что все очень вкусно.

– Ты участвовал в сражениях? – спросила она.

– Ну уж нет, – ответил Нат Баум. – Это занятие для сосунков. Я устраивал джазовые представления для негритянских частей. У меня был свой офис, секретарша. Я не собирался подставлять свою голову под пули.

Эвелин поразилась его цинизму. Она представляла его штурмующим крепость Анджио или же терпящим лишения в жарких песках Аламойна. Ей было трудно представить его сидящим в конторе и перебирающим бумажки.

– Стрелять из пушки – это не единственный способ одерживать победы, – сказал Нат, поймав недоуменное выражение ее лица.

– Я никогда об этом не думала, – сказала Эвелин.

– Ты знаешь, – сказал Нат, меняя направление своих философских размышлений о войне, – многие даже представления не имеют, на что способны негры. Я устраивал джазовые концерты. в Лондоне, Париже, Неаполе, на Алеутах… Ты любишь джазовую музыку?

– Нет, – ответила Эвелин, – я никогда еще ее не слышала. – Его доброта и выпитое красное вино придали ей смелости для того, чтобы сказать правду.

– Ничего, мы что-нибудь придумаем, – произнес Нат.

Его полная уверенность в том, что они еще встретятся, заставила ее сердце биться еще сильнее. Она едва справлялась с волнением. Ей стало страшно, что он это заметит, но Нат продолжал говорить как ни в чем не бывало.

Эвелин слушала рассуждения Ната о джазе, едва поспевая за его мыслями. Они допили первую бутылку кьянти, и Нат заказал вторую. Он говорил о книгах, которых Эвелин не читала, и ссылался на людей, чьих имен Эвелин никогда не слышала. Он вводил ее в живой, волнующий мир, о существовании которого она никогда не подозревала. Она спрашивала себя, как же его отблагодарить за все это.

Между тем обед кончился, вино было выпито, и они вернулись в Бриарклифф. Над головой сияли звезды. Холодный ветер дул ей в лицо. Эвелин была влюблена.

Нат подвез ее к большим железным воротам.

Когда они прощались, не было сказано ни единого слова об их следующей встрече, но она-таки узнала на деле, что такое французский поцелуй.