Третий король - Сломчинский Мацей. Страница 24

Поигрывая арбалетом, он обогнул стол.

— Но что вы делаете тут так поздно?.. — голос у него прервался.

Все так и впились в него глазами. Он дошел до мертвого тела и остановился как вкопанный.

— Что... что это?

— Как видите, — холодно сказал Вечорек, — это труп хранителя Боров. Его убили стрелой из арбалета. А стрела эта прилетела как раз оттуда, откуда вы только что целились в нас.

Вильчкевич положил арбалет на стол и наклонился над Янасом.

— Владек? — произнес он тихо. — Из арбалета... о Боже!

Вдруг он выпрямился и торопливо направился в оружейную. Вечорек последовал за ним, стараясь не отстать. Вильчкевич перешагнул через порог, остановился и зажег свет. Блеснуло висящее по стенам оружие.

— Вот, — хрипло сказал Вильчкевич, показывая на арбалет, который висел ниже всех в окружении нескольких стрел. — Видите, одной не хватает. Ее-то и взял убийца.

Он щелкнул выключателем и вернулся в библиотеку. Там он машинально убрал со стола арбалет, а профессор Гавроньский снял скатерть и бережно укрыл ею тело.

— Как такое могло случиться? — Вильчкевич беспомощно развел руками. — Ведь замок заперт изнутри. Я только что сам проверил сигнализацию, она в передней, у входа в подвал. Услышал крик и первым делом пошел туда. Все было в порядке. Мы совершенно отрезаны от внешнего мира.

— А кроме крика вы ничего не слышали?

— Нет, — решительно мотнул он головой. — Вы имеете в виду шум падения? Конечно, моя мастерская под библиотекой, но их друг от друга отделяют еще помещения на первом этаже. А кроме того, своды здесь такие толстые, что я и не мог слышать падение тела. — И он снова посмотрел на труп, накрытый скатертью.

— Нет, я не об этом, шум падения вы слышать не могли. Его, кажется, вообще никто не слышал. Мы все были слишком далеко, да и на полу лежит толстый ковер. Речь о другом. Ровно в полночь здесь что-то звенело.

— Звенело?! — Вильчкевич побледнел. — Неужели вы хотите сказать...

— Только то, что по крайней мере трое в доме слышали звон каждый из своей комнаты.

— Но... — Он еще раз взглянул на мертвеца. — Но это же безумие!

— А это? — Вечорек показал глазами на труп. — Уж не считаете ли вы, что смерть вашего коллеги вызвали некие потусторонние силы? Вы же сами сказали, что замок заперт изнутри. Это означает, что после убийства никто не мог покинуть его. То есть убийца все еще в музее. Если отбросить возможность появления незнакомца, которого мог впустить лишь один из живущих в замке, остается только допустить, что убийца — это кто-то из нас.

— Но кто? — шепотом спросил Гавроньский. — Кто и почему мог убить его? Он был самым лучшим, самым достойным человеком из всех, кого я знал. У него не было врагов.

— Были, — сказал Вечорек. — У него был смертельный враг. Иначе и быть не могло, поэтому-то его убили. Во всяком случае нашелся кто-то, кто рискнул своей шеей, лишь бы избавиться от него.

— Но это же полный абсурд!

— Да. Я согласен, что в этом преступлении присутствует нечто такое, что на первый взгляд кажется невероятным, немыслимым, что оно противоречит всем законам логики. Я, например, не понимаю, зачем убийца уведомил о совершенном преступлении звоном!

— Но... но, может быть, одно с другим и не связано.

— То есть вы хотите сказать, что убивают люди, а звонят духи? — Капитан передернул плечами. — Навряд ли. Я не понимаю, в чем тут суть, но... — Он запнулся. — Но в конце концов, отгадывать такие загадки — не наше дело. Думаю, следует как можно скорее вызвать угрозыск.

Он выдержал недоуменный взгляд профессора, который открыл уже было рот, но вовремя сдержался.

— Боюсь, в такой поздний час это невозможно, — отозвался Вильчкевич. — Деревенская почта, откуда мы поддерживаем телефонную связь с миром, работает с шести утра до восьми вечера. А потом служащая запирает ее на семь засовов.

— Другого телефона поблизости нет?

— Нет. До ближайшего полицейского отделения двенадцать километров, и доехать туда нам не на чем. А пешком, ночью да по сугробам, это несколько часов хода.

Вечорек взглянул на циферблат.

— В таком случае остается ждать шести утра. — Он подумал и повернулся к профессору Гавроньскому. — Как вы считаете, пан профессор, может, нам пока самим попытаться подытожить, что мы знаем о сегодняшнем вечере?

— Конечно, конечно, — энергично закивал профессор. — Я надеюсь, никто не станет возражать, если мы вместе все обсудим. Бедному Владеку мы этим не повредим. — Он замолк и только чрезвычайным усилием смог унять дрожание губ.

— Это особенно важно в том случае, если, как говорит пан Вечорек, убийца — один из нас.

— Пан Вечорек может и ошибаться, — загудел Жентара. — Пан Вечорек, насколько я понимаю, знает обо всем не больше нашего. Ведь могло случиться нечто такое, чего мы не в состоянии объяснить. Не стоит обвинять друг друга, пока не появится хотя бы какой-то просвет.

— Вы правы, — сказал Вечорек. — Не стоит обвинять друг друга, и все-таки я считаю, что мы могли бы собрать воедино все факты и установить их последовательность, прежде чем приедет полиция.

— Какие вам еще факты? — возмутился Вильчкевич. — Погиб человек. Человек, которого я ценил и уважал за его личные качества и за то, что встречается так нечасто: за полное отсутствие недостатков, которые способны отравить существование подчиненным и коллегам. Я был его подчиненным и его коллегой и знаю о нем больше, чем кто бы то ни было. Я чувствую сейчас глубочайшую печаль и, может быть, завтра или через месяц она будет еще глубже. Это потрясение для всех нас. Мы еще до конца не осознали, что это... это преступление и в самом деле совершилось. И тем не менее я считаю, что нам нет смысла молоть языком над телом Янаса: угрозыск тут управится куда лучше нас с вами. Это их дело, а не ваше и не мое.

Профессор опять хотел что-то сказать, но Вечорек опередил его.

— Вы правы. Надо иметь уважение к погибшему. Но вопрос, который не дает мне покоя, касается живых. Убийцы и невинных людей. Пану Янасу уже не вернуть жизнь, но нельзя допустить, чтобы убийце удалось избежать наказания или хуже того — подставить вместо себя другого. Поскольку убийца — это кто-то из нас, в интересах невиновных добиваться его скорейшего разоблачения. Когда бы ни заявилась полиция, которая начнет долгое и запутанное следствие в этой экзотической, совершенно незнакомой ей музейной обстановке, мы могли бы несколько поторопить события.

— Как вы себе это представляете? — с сомнением спросил Вильчкевич. — Не думаете ли вы, что нам будет полезно ваше, с позволения сказать, ремесло рифмоплета?

— Нет. Так я не думаю. Но зато нам было бы полезно задать друг другу вопросы, которые важны для объяснения этой загадки.

— Какие, например?

— Например, вопрос, который первым приходит в голову. Можно с уверенностью утверждать, что убийца умеет обращаться с арбалетом. Рисковать он не мог. Если бы он только задел Янаса, то на крик раненого в библиотеку сбежались бы все обитатели замка. Стрела поразила хранителя с точностью до миллиметра — мы же знаем, что он умер сразу, не успев даже вскрикнуть. Поэтому мой первый вопрос звучит так: кто из живущих здесь, помимо пана Вильчкевича, прилично владеет арбалетом? Дело ведь непростое, в начальной школе этому не учат.

— Кто?.. — Вильчкевич прикрыл глаза. Казалось, вопрос Вечорека против ожидания произвел на него большое впечатление. — Кто, вы спрашиваете?.. Все.

Я всех обучил стрелять из арбалета!

— Это правда?

Тут даже Магдалена перестала плакать. Она оторвала голову от плеча Катажины, выпрямилась и подтвердила:

— Да. Я тоже умею.

Остальные, включая профессора Гавроньского, кивнули в знак согласия.

— Но здесь не все. — Капитан посмотрел по сторонам, хотя отлично знал, кого именно не хватает. — Например, с нами нет пани Ванды. Кто-нибудь видел ее после десяти часов, то есть после того, как мы ушли из библиотеки?

— Я не сомневаюсь, что она просто спит, — быстро сказал профессор. — Она жаловалась мне перед ужином, что очень устала. Думаю, нужно ее... — он шагнул к двери, но вдруг застыл на месте.