Последнее королевство - Корнуэлл Бернард. Страница 69

– Дефнаскир, – повторил я, – вот куда стремятся негодяи. Туда мы завтра и отправимся.

Я был уверен: Одда рвется за спасительные стены родного дома. Не потому, что боится моей мести – он не сомневался, что я мертв, – но потому, что боится датчан. Я опасался, что датчане и впрямь могут перехватить его по дороге на запад.

– Отправимся вдвоем? – уточнил Леофрик. Я покачал головой.

– Мы возьмем «Хеахенгеля» и всю команду. Леофрик посмотрел на меня скептически.

– В такую погоду?

– Ветер стихает, – сказал я.

Так оно и было, хотя солома на крышах до сих пор шуршала, а ставни хлопали. На следующее утро ветер стал еще слабее, но по водам Гемптона все еще ходили пенные барашки, и волны сердито бились о берег, давая понять, что море за Соленте бурное и яростное. Однако в тучах, которые гнал по небу восточный ветер, появились просветы, и я не собирался ждать. Двое из команды, оба бывалые моряки, попытались отговорить меня от путешествия. Они сказали, что уже видели такую погоду и шторм еще вернется. Я отказался им верить, и, надо отдать им должное, эти люди все-таки пошли со мной, как и отец Виллибальд, ненавидевший море, а таких больших волн не видевший ни разу в жизни.

Мы вышли из вод Гемптона, подняли парус в Соленте, втащили весла на борт и понеслись, подгоняемые восточным ветром, словно за кормой у нас плыл сам Мировой Змей. «Хеахенгель» проложил путь по бурным волнам внутреннего моря, высоким и пенным, хотя мы все еще находились в месте, защищенном от бурь. Затем остались позади белые скалы Наэдлз острова Вихт, и нас встретили первые шумные волны открытого моря, и «Хеахенгель» склонился перед ними. Но мы все равно продвигались вперед. Ветер налетал порывами, солнце сверкало в просветах темных туч и блестело на вздыбленных волнах, и вдруг Леофрик заорал и показал куда-то.

Он увидел датский флот. Датчане, как и я, поверили, что погода стала лучше, и, должно быть, поспешили догнать Гутрума: вся флотилия выходила из Пула, огибая выступы скал, тоже направляясь на запад. Это означало, что они двигаются на Дефнаскир или же собираются дойти до Корнуолума и соединиться с войском Уббы в Уэльсе.

– Хочешь врезаться в них? – хмуро поинтересовался Леофрик.

Я налег на рулевое весло, поворачивая корабль к югу.

– Мы их обойдем.

Я имел в виду, что мы выйдем в море и вряд ли кто-нибудь из них удосужится нас преследовать. Они спешат добраться до места назначения, и, если повезет, быстрый «Хеахенгель» опередит датчан, которые едва-едва миновали остров.

Мы шли по ветру, и было радостно вести корабль по сердитому морю, хотя я сомневаюсь, что много радости испытывали те, кто вычерпывал воду со дна «Хеахенгеля». Один из черпальщиков поглядел за корму и вдруг окликнул меня; я обернулся и увидел идущий по рваным волнам черный шквал: злобный смерч из тьмы и дождя двигался быстро, так быстро, что Виллибальд, перевесившийся через борт и кормивший рыб, упал на колени, перекрестился и начал молиться.

– Убрать паруса! – крикнул я Леофрику.

Он бросился вперед, но было поздно, ураган нас нагнал.

Только что сверкало солнце, и вдруг мы оказались игрушкой в руках дьявола. Шквал врезался в нас, словно вражеский клин. Судно содрогнулось, вода и ветер внезапно погрузили нас во тьму, «Хеахенгель» развернуло боком к волне, и я ничего не мог сделать, чтобы его выровнять. Я увидел, как покатился по палубе Леофрик, когда корабль лег бортом на воду.

– Черпайте! – отчаянно закричал я. – Черпайте!

А потом огромный парус с оглушительным треском порвался в клочья, и обрывки захлопали по реям. Корабль медленно выпрямился, но теперь сидел очень низко. Я изо всех сил старался завершить разворот, медленно вернуть судно на прежний курс и повести дальше через бушующее море и ветер. Люди молились, крестились, вычерпывали воду, остатки паруса и порванные лини превратились в обезумевших демонов, одинокие чайки вскрикивали над нами, словно валькирии, и я, помню, подумал, как нелепо будет погибнуть в море после того, как Рагнар совсем недавно спас меня от смерти.

Каким-то чудом нам удалось опустить шесть весел, по два человека на каждом, и мы стали продвигаться в этом хаосе вперед. Двенадцать человек гребли, трое пытались срезать ставшие бесполезными снасти, остальные вычерпывали воду. Все делалось без приказов, никакой голос не смог бы перекрыть завывания ветра, сдиравшего шкуру с моря, оставлявшего на нем белые полосы пены. Накатывали гигантские волны, но «Хеахенгель» легко переваливал через них, хотя они и угрожали нас захлестнуть. Но потом я увидел, как качнулась мачта и разошлись ванты. Мой крик был напрасным, никто не услышал меня, и вот толстый ствол переломился и упал.

Мачта свалилась на борт, вода снова начала нас заливать, но Леофрику с дюжиной матросов каким-то чудом удалось перекатить мачту в море; она шлепнулась сбоку, и корабль содрогнулся, до сих пор привязанный к ней паутиной веревок. Я увидел, как Леофрик, схватив топор, принялся рубить лини, и закричал во всю глотку, чтобы он прекратил.

Упавшая мачта, привязанная к судну, придала ему устойчивости. Она помогала «Хеахенгелю» держаться на плаву. Гигантские волны катились под нами, а мы смогли перевести дух.

Люди смотрели друг на друга, словно изумляясь, что все еще живы. Я даже смог отпустить руль, потому что мачта с большой реей и остатками паруса крепко держала нас. Оказалось, что у меня болит все тело. Я промок насквозь и, кажется, замерз, но до сих пор этого не замечал.

Леофрик подошел ко мне. Нос «Хеахенгеля» был обращен теперь на восток, но нас тащило на запад, уносило задом наперед течением и ветром. Я обернулся, чтобы убедиться, что мы достаточно далеко отошли от датчан, и тронул Леофрика за плечо, указывая на берег.

Там погибал флот.

Датчане повернули на юг, огибая мыс на выходе из Пула, оказались таким образом у подветренного берега, и там их настиг внезапно налетевший шторм. Корабль за кораблем разбивались о берег. Несколько проскочили мимо мыса, еще несколько пытались уйти подальше от утесов, но большинство были обречены. Мы не видели их гибели, но я могу себе это представить. Треск ломающейся о скалы обшивки, бушующие волны, захлестывающие палубы, грозное море, ветер и снасти, обрушивающиеся на тонущих людей, носы с драконами, разлетающиеся в щепы… И залы морского царя, наполняющиеся душами воинов. Пусть датчане были врагами, сомневаюсь, что хоть один из нас испытывал к ним что-либо, кроме жалости. Море дарует холодную и одинокую смерть.

Рагнар и Брида. Я смотрел, смотрел – но не мог отличить одного судна от другого сквозь пелену дождя и вздымающихся волн. Мы видели, как один корабль, которому вроде бы удалось ускользнуть, вдруг пошел на дно. Только что он был на гребне волны, брызги разлетались от него в разные стороны, весла влекли его вперед, а в следующий миг его не стало. Он исчез. Корабли разбивались друг о друга, ломались весла. Некоторые суда пытались повернуть обратно в Пул, и многие из них выбрасывало на берег, кого на песок, а кого и на скалы. Несколько кораблей – слишком мало – прорвались. Люди гребли как сумасшедшие, но все датские суда были перегружены, на них ведь находились еще и воины, оставшиеся без лошадей. Флот нес армию неведомо куда, и вот теперь эта армия гибла.

Мы же находились на юге от мыса, и нас быстро влекло на запад. Датский корабль, поменьше нашего, подошел совсем близко, рулевой поглядел на нас и мрачно улыбнулся, словно говоря, что сейчас у нас один враг – море. Датчан пронесло мимо: у них не было замедлявшей ход судна сломанной мачты. Шумно лил дождь, ветер больно хлестал дождевыми каплями, в море плавало множество досок, мачт, драконьих голов, длинных весел, щитов и мертвых тел. Я видел безумно ударяющего по воде лапами пса с побелевшими глазами, на миг мне показалось, что это Нихтгенга, но потом я увидел: у собаки черные уши, а не белые.

Низкие рваные тучи были цвета стали, вода стала черно-зеленой с белыми полосами пены. «Хеахенгель» пятился назад перед каждой ударяющей в него волной и вздрагивал, как живой, от каждого удара, но держался. Он был сработан на совесть и спасал нас, пока датские корабли продолжали гибнуть, а отец Виллибальд молился. Каким-то странным образом болезнь святого отца прошла, и, хотя он был бледен и явно чувствовал себя скверно, его больше не тошнило. Он даже подошел ко мне и схватился за рулевое весло, чтобы устоять на ногах.