Скиталец - Корнуэлл Бернард. Страница 98

В восточном лагере царил хаос. Эта битва напомнила Томасу штурм Кана: стихийный, случайный, беспорядочный и оттого еще более жестокий. Англичане и их союзники накануне сражения были крайне взвинчены, ожидая поражения, тогда как люди Карла предвкушали победу, но когда военная фортуна совершила резкий, неожиданный поворот, нервозность англичан обернулась бешеным, остервенелым, кровавым штурмом, а не ожидавшие дурного французы и бретонцы впали в панику.

Звон стали сделался громче, когда английские ратники схватились с людьми Карла, оборонявшими ветряную мельницу. Томас хотел уже присоединиться к этой схватке, но Робби неожиданно потянул его за рукав кольчуги:

— Гляди!

Шотландец указывал назад, в сторону горящих палаток. Робби увидел там трех всадников в черном, а с ними пешего доминиканца. Друзья поспешили к священнику в черно-белом одеянии, топча синюю и белую парусину поваленных палаток. Они промчались мимо упавшего штандарта, пробежали между двумя кострами, миновали открытое пространство, которое клубилось дымом и горящими обрывками ткани. Женщина в наполовину разорванном платье пронзительно вскрикнула и бросилась им наперерез, а за ней, разбрасывая пылающие обрывки парусины своими сапогами, гнался какой-то человек. Они ненадолго потеряли священника из виду, но потом Робби снова заметил черно-белое одеяние: доминиканец пытался сесть на неоседланную лошадь, которую держали для него люди в черном. Томас натянул лук, выпустил стрелу и увидел, как она по самые перья вошла в конскую грудь. Лошадь встала на дыбы, замолотила в воздухе копытами, и доминиканец повалился наземь. Воины в черном галопом умчались прочь, а брошенный на произвол судьбы священник обернулся и увидел своих преследователей. В тот же миг Томас узнал де Тайллебура, Божьего палача. С громким криком Томас снова натянул лук, но инквизитор бросился бежать к оставшимся палаткам, а в поле зрения лучника неожиданно оказался уже поднявший свое оружие генуэзский арбалетчик. Стрела вонзилась итальянцу в горло, обагрив кровью его красно-зеленую тунику. Послышался и тут же смолк женский крик. Робби, а за ним и Томас устремились в шатер, где скрылся де Тайллебур. Входной полог еще качался: Робби клинком отвел парусину в сторону и оказался внутри походной часовни.

Де Тайллебур стоял у алтаря с белым пасхальным покровом. На алтаре между колеблющими огоньками свечей высилось распятие. За стенами шатра царили смерть, хаос и ад, но здесь, в походной церкви, властвовало странное спокойствие.

— Ты мерзавец! — выкрикнул Томас, обнажив меч и наступая на инквизитора. — Ты проклятый вонючий кусок мерзкого доминиканского дерьма!

Возложив одну руку на алтарь, Бернар де Тайллебур поднял другую и сотворил крестное знамение.

— Dominus vobiscum, — произнес он глубоким, низким голосом.

Крыша палатки затрещала, вспоротая задевшей ее вскользь стрелой. Другая стрела влетела внутрь, пронзив парусиновый бок, и упала близ алтаря.

— Вексий с тобой? — требовательно вопросил Томас.

— Да благословит тебя Господь, — произнес де Тайллебур. Глаза его горели, голос звучал сурово и строго. Недрогнувшей рукой он осенил лучника крестом, но, когда Томас поднял меч, отступил назад.

— Вексий с тобой? — настаивал юноша.

— Ты его видишь? — вопросом на вопрос ответил доминиканец. Прищурившись, он оглядел часовню, а потом улыбнулся. — Нет, Томас, его здесь нет. Он скрылся в темноте. Ги Вексий ускакал за помощью, а меня ты убить не можешь.

— Интересно, почему? — возмутился Робби. — Тебя, сукина сына, убившего моего родного брата!

Де Тайллебур воззрился на шотландца. Он не узнал Дугласа, но видел, что тот в ярости, а потому спокойно, как и Томаса, благословил его.

— Ты не можешь убить меня, сын мой, — сказал он, сотворив крестное знамение, — потому что я священник. Я помазанник Божий, и если ты дерзнешь коснуться меня, твоя душа будет проклята на веки вечные.

В ответ Томас приставил меч к животу де Тайллебура, вынуждая священника попятиться, прижавшись спиной к алтарю. Снаружи донесся пронзительный крик, сменившийся рыданием. Громко всхлипывая, безутешно плакал ребенок. Где-то неистово залаяла собака. Свет горящих палаток ярко освещал парусиновые стены часовни.

— Ты негодяй, — заявил Томас, — и за все твои злодеяния я собираюсь тебя убить.

— Какие еще злодеяния? — вскричал де Тайллебур в неподдельном возмущении. — Я не творил никакого зла! Я не сделал ничего дурного!

Теперь он говорил по-французски:

— Твой кузен умолял избавить тебя от самого худшего, и я это сделал. Ги Вексий уверял, что рано или поздно ты встанешь на его сторону! Встанешь на сторону Грааля! Я поверил, что ты будешь служить Богу, и пощадил тебя, Томас. Я не тронул твои глаза! Я не выжег тебе очи!

— Я с удовольствием убью тебя, — сказал Томас, хотя, по правде говоря, от одной только мысли об убийстве священника ему становилось не по себе. Ведь Небеса следят за ним, и это прегрешение будет десницею ангела занесено в великую книгу огненными буквами.

— И Господь любит тебя, сын мой, — мягко продолжил де Тайллебур. — Господь любит тебя, ибо он испытывает страданиями тех, кого любит.

— Что он говорит? — вмешался Робби.

— Он говорит, что если мы убьем его, — пояснил Хук-тон, — то наши души будут прокляты.

— Пока другой священник не отпустит нам этот грех, — рассудительно заметил шотландец. — Нет такого греха на земле, который хоть какой-нибудь священник да не отпустит по сходной цене. Так что кончай болтать с этим ублюдком, пора его прикончить.

Он направился к де Тайллебуру с поднятым мечом, но Томас удержал его.

— Где книга моего отца? — спросил лучник священника.

— Она у твоего кузена, — ответил тот. — Клянусь, это правда.

— А где мой кузен?

— Сказано же тебе, он уехал за подмогой. И ты тоже должен уйти, Томас. Оставь меня, мне нужно помолиться.

Удивительно, но Томас едва было его не послушался. Однако он вспомнил, как бывал благодарен этому человеку, когда тот прекращал его мучения, и это воспоминание пронзило его таким стыдом, такой яростью, что он почти бессознательно взмахнул клинком, обрушив его на священника.

— Нет! — крикнул де Тайллебур. Он пытался закрыться от меча Томаса левой рукой, и лучник разрубил ее до кости.

— Да! — сказал в ответ Хуктон, и его вновь до самых краев переполнил жгучий гнев. Юноша рубанул снова, а Робби, стоявший рядом с ним, сделал колющий выпад. Томас замахнулся в третий раз, но его клинок застрял в крыше палатки.

— Ты не можешь убить меня! — вопил, шатаясь, де Тайллебур. — Я священник!

Последнее слово превратилось в настоящий вопль, и вопль этот еще звучал, когда Робби вонзил меч сэра Уильяма Дугласа ему в шею. Томас к тому времени уже высвободил свой клинок. Доминиканец, одеяние которого теперь окрасилось кровью, уставился на него с изумленным видом, а потом попытался что-то сказать, но не смог, и лишь кровь еще обильнее заструилась по его сутане. Инквизитор, все еще силясь что-то произнести, упал на колени, но тут Томас рубанул его по шее с другой стороны. Еще больше крови брызнуло фонтаном, пятная алым белый алтарный покров. Де Тайллебур снова поднял глаза, — на сей раз его взгляд выражал недоумение — и тут последний удар Робби прикончил доминиканца, вырвав кадык из его горла. Юноше пришлось отскочить назад, чтобы его не забрызгало кровью. Священник дернулся, и его сжавшаяся в агонии левая рука стянула с алтаря промокший от крови покров, смахнув свечи и распятие. Он захрипел, дернулся еще раз и затих.

— Ловко мы с ним расправились, — прозвучал голос Робби в темноте, воцарившейся, поскольку погасли все свечи. — Терпеть не могу святош. Мне всегда хотелось кого-нибудь из них прикончить.

— А у меня друг был священником, — откликнулся Томас, перекрестившись, — но его убили — то ли мой кузен, то ли этот ублюдок.

Он пнул мертвое тело де Тайллебура, а потом наклонился и вытер кровь с клинка каймой доминиканского одеяния.

— Мой отец считает, что в аду не протолкнуться от священников, — заявил Робби, направляясь к выходу из палатки.