Сестры из Сен-Круа - Костелоу Дайни. Страница 65

Отец. Отец… Это слово ударило его как обухом. Какой из него отец? Он понятия не имел, что значит быть отцом. Молли думает, что у нее будет ребенок, его ребенок. Он скоро станет отцом! В других обстоятельствах эта новость вызвала бы ликование, неистовый восторг, он обежал бы всех товарищей, чтобы поделиться с ними радостной вестью, но сейчас? Сейчас это нужно было хранить в секрете, скрывать, как нечто постыдное. Том в сотый раз вспомнил тот день, который они с Молли провели вдвоем в каменном сарае, — тот чудесный день, когда они отдались друг другу. Как можно было настолько потерять голову? А с другой стороны, как было удержаться?..

И вот теперь скоро появится на свет ребенок, и Молли волей-неволей придется ехать домой, в Англию. Если они не поженятся до ее отъезда, ее ждет позор и унижения за то, что принесла в подоле ублюдка. Тома самого слишком часто называли этим словом, и теперь он ни за что не готов был допустить, чтобы кому-то из его детей пришлось терпеть такое. Где-то в глубине души все же жила радость от того, что он вот-вот станет отцом, что у него будет семья — с той самой девушкой, в которую он влюблен до безумия, но эту радость быстро затмило осознание того, в каком ужасном положении оказалась Молли, и того, что он ничем не в силах ей помочь.

Несколько недель подряд они ежедневно тренировались перед большим броском, отрабатывали маневры вместе с другими взводами и ротами, вытягивались на мили вдоль передовой и готовились разом выступить вперед, когда придет время погнать немцев из окопов и одним стремительным ударом положить конец войне. Каждый солдат был на счету. Как же он мог просить об отпуске, даже самом коротком, когда приготовления к решающему бою были в самом разгаре? Никто не знал, когда готовится наступление, но ни у кого не было сомнений, что оно неизбежно.

Молли закончила свое письмо храбрыми словами:

Я ни о чем не жалею, Том. Это я тебе говорю твердо, и если мы не сможем пожениться до рождения ребенка, то поженимся после. Я уже сейчас считаю себя твоей женой. Я стала ей в нашу последнюю встречу. Я считаю тебя своим мужем и всегда буду считать, что бы ни случилось с тобой или со мной. Дорогой мой Том, в глубине души я знаю, что ты вернешься ко мне живым и невредимым, но если даже этого не случится, то пусть хотя бы частичка тебя будет со мной до конца моей жизни.

Я люблю тебя и горжусь тем, что я твоя жена.

Молли

Том беспомощно смотрел на эти строчки и не знал, что делать. Его милая Молли держится так храбро. Но в глазах всех остальных она ему никакая не жена. Это на нее обрушится весь позор, если он не сумеет добраться до Альбера и не женится на ней до того, как она уедет домой. На нее и на ребенка. Бедняга, на нем же будет клеймо на всю жизнь! Том почувствовал, как в груди поднимается волна гнева. Его ребенок не будет носить тавро ублюдка! Какая досада, что не с кем даже посоветоваться. Если бы хоть Гарри был жив… а теперь у него никого не осталось. Тони? Тони неплохой товарищ, но они с ним никогда не были настоящими друзьями, не то что с Гарри. Нет, с Тони он об этом говорить не мог. Тем более что Молли — его кузина. Тони, пожалуй, не слишком обрадуется, что по вине Тома она оказалась в таком положении.

В ту ночь, лежа в сарае среди храпящих и кряхтящих людей, тяжело ворочавшихся во сне, Том почти не спал. Голова шла кругом: он все пытался придумать разные способы как-то выйти из положения. Он думал о Молли — вот сейчас она тоже лежит одна в темноте и тревожится за себя и ребенка — ведь, несмотря на все ее прекрасные храбрые слова, ей наверняка очень страшно. Скоро ей придется рассказать кому-нибудь, хотя бы Саре, чтобы решить, как она будет добираться домой. От этой мысли у Тома тоже делалось скверно на душе. Он довольно ясно представлял себе жизнь Молли на ферме, и ему совсем не хотелось, чтобы она возвращалась в отцовский дом. Но если уж придется — а по всему выходило, что придется, — Том хотел бы, чтобы она приехала туда в статусе порядочной замужней женщины, которой приходится рожать ребенка одной только потому, что муж воюет на фронте. После всего, что Том слышал о жестоком отце Молли, он отлично понимал, как ее примут и как будут с ней обращаться, если она вернется домой с внебрачным ребенком в животе. Молли говорила, что мать хоть и любит ее, но и раньше никогда не защищала, так что едва ли сейчас защитит.

Наконец, совершенно измученный, он уснул тревожным сном, и, когда прозвучала команда «подъем», ему показалось, что он вообще не спал. Он проснулся со смутным ощущением грозящей беды, а затем все разом всплыло в памяти, и он вдруг понял, что Молли, должно быть, просыпается с этим чувством каждый день. В тот день он улучил минутку и нацарапал ей письмо. Оно было написано в осторожных выражениях, чтобы цензор не догадался, что он имеет в виду, и ничего не вымарал.

Дорогая Молли,

я получил твое письмо и очень рад твоим новостям, но ты уверена, что это правда? В такое время, как сейчас, трудно будет сделать то, о чем ты просишь, но я постараюсь изо всех сил, если ты точно уверена. Все пошло не так, как мы планировали, но ты нисколько не сомневайся (эти слова Том дважды подчеркнул) — ты всегда будешь моей любимой девочкой.

Том

Он отправил письмо, надеясь, что оно дойдет без промедления и что его слова Молли хоть как-то утешат.

Следующие несколько дней, пока он носил припасы на склады, таскал мешки и ящики по сети ходов сообщения — хоть и за линией фронта, однако в пределах досягаемости немецкой артиллерии, — все его мысли были о Молли и о том, что же ему делать. Если она и правда уверена, что ждет ребенка, то остается, очевидно, только один выход: пойти к капитану Херсту, объяснить ситуацию и попросить отпуск на сорок восемь часов. Том механически составлял ящики с припасами на платформы, на которых они катили потом по узкоколейке к другим складам вдоль линии фронта, — работал вместе со всеми и в то же время словно бы отдельно от всех.

— Эй, Картер, ты что ходишь как в воду опущенный? — сказал Джо Фармер, когда в один из дней они остановились перекурить. — Что с тобой, приятель?

— Ничего, — коротко ответил Том.

— Девушка тебя бросила, что ли? — дружелюбно полюбопытствовал Сэм Хьюз.

У Тома стало такое лицо, что все слегка попятились, и Сэм Хьюз, решив, что, должно быть, ненароком угодил в цель, пробормотал:

— Извини, приятель. Не обижайся.

Том отошел, но слышал, как Куки пробормотал:

— Письмо какое-то получил.

Да, одно получил, а теперь ждал другого. Впрочем, ждать пришлось недолго. Ответ Молли пришел быстро.

Дорогой Том,

да, я уверена, насколько это возможно. У меня уже было две задержки подряд, и, хоть меня и не тошнит, как у некоторых бывает, сейчас мне даже кусок сыра в горло не лезет! Поэтому мне здесь теперь приходится нелегко, но пока еще никто ничего не сказал. Я знаю, что тебе будет трудно, но ты, пожалуйста, постарайся ради нашего ребенка.

С любовью от нас обоих,

Молли

Том перечитал записку. «С любовью от нас обоих…» От самой Молли, как всегда, а теперь еще и от ребенка. «С любовью от нас обоих…» Решение было принято.

В тот вечер, когда солдаты вернулись на ферму и тут же попадали от усталости в сарае, Том вышел во двор, к колонке, и умыл руки и лицо. Причесал волосы, постарался оттереть с формы хотя бы сухую грязь и направился к старому фермерскому дому, отведенному для офицеров.

Из дома вышел сержант Тернер. Увидев Тома, он остановил его и спросил:

— Ты куда это, Картер?

— Мне нужно видеть капитана Херста, сержант.

— Нужно, значит? И зачем это?

— По личному делу, сержант.

Сержант взглянул на него. Картер ему был по душе — парень надежный, никогда не чуравшийся тяжелой работы. Он вспомнил, как Том тащил раненого Гарри обратно к своим с ничейной земли. Такое не забудешь. Он задумчиво посмотрел на Тома.