Слепой поводырь - Любенко Иван Иванович. Страница 4

– Похоже, с медицинским обслуживанием в Ставрополе будет ещё хуже, – грустно заметил Ардашев.

– Отчего же-с? – осведомился Дубицкий.

– Да вот, пишут, что доктор Целипоткин погиб, – пояснил Клим.

– Позволите взглянуть?

Ардашев протянул газету.

– Вот так-так! – пробежав глазами заметку, с сожалением чмокнул губами купец. – Как же это? А ведь хороший был медикус! Надо будет прийти проститься с ним сегодня.

– Разрешите полюбопытствовать? – спросил Вельдман, и «Северный Кавказ» оказался у него в руках.

– И за что же господь послал ему такой конец? – покачав головой, произнёс негоциант.

– Пути Господни неисповедимы. Призвал Всевышний несчастного на Божий суд… – грустно выговорил сосед Ардашева и вернул газету.

Трагичная новость настолько опечалила ездоков, что до самого Ставрополя они не проронили ни слова.

От села Татарского дорога шла серпантином к лесу Угольному, прозванному так ставропольцами из-за древесного угля, добываемого там для утюгов и самоваров. Наконец, пройдя недостроенный участок пути, колёса кабриолета вновь побежали по щебёнке Невинномысского шоссе, ведущего на одноимённую улицу Ставрополя.

Город встретил коляску пылью, щебетаньем птиц, шумом тарантасов и колокольным звоном. Конечным пунктом поездки были Тифлисские ворота, выстроенные в честь славной победы русского оружия над армией Наполеона. Когда-то они были восточной заставой города от набегов горцев. Кавказская война закончилась, и теперь триумфальная арка стала городской достопримечательностью. Ещё недавно здесь собирался обоз экипажей обывателей, следовавших на воды под охраной казаков.

Распрощавшись с попутчиками, Клим нанял извозчика и через десять минут он уже открывал калитку нового родительского дома на Барятинской.

Глава 3

Родные пенаты

– Встречай, мать, гостя! – обнимая сына, молвил слегка полный мужчина шестидесяти трёх лет с бакенбардами, густыми седыми усами и заметной проплешиной. Пантелей Архипович Ардашев был одет в длинный коричневый шлафрок с атласными отворотами поверх нательной рубахи. Под полами виднелись загнутые носы восточных чувяк.

– Климушка! – взмахнула руками Ольга Ивановна Ардашева, женщина пятидесяти восьми лет в белом чепце и длинном сером платье простого покроя. Её открытое и доброе лицо ещё сохранило остатки былой красоты. – А что ж ты телеграмму не прислал? Мы бы подготовились. А то вот горничную на базар отправили. Но ничего, я и сама на стол накрою.

– Не хотел вас беспокоить, – целуя родителей, ответил Клим. – Хоромы, вижу, вы знатные отгрохали! Молодцы!

– Да уж старались!

Неожиданно к Климу подбежал щенок тёмно-коричневого окраса с белым пятнышком на лбу и, остановившись в нерешительности, вдруг трижды протявкал.

– А это что за бутуз?

– Ты же знаешь нашего отца – доброе сердце. Возвращался после заседания думы и подобрал где-то этого брошенку. Он почти умирал. Клещи заели. Вылечили, отмыли, откормили. Назвали Громом. Двор без него теперь не двор.

Клим поманил щенка. Тот с опаской приблизился. Ардашев почесал его за ухом, и пёс потёрся мордочкой о ногу гостя.

– Признал! – обрадовалась мать.

– Можешь считать, что Гром принял тебя в нашу семью, – добавил старший Ардашев.

– Какие новости? Рассказывайте.

– Родитель твой имение в Медвеженском уезде продал купцу Дёмину, – горько вздохнула матушка.

– Да зачем оно мне? А в Ставрополе интересные дела намечаются. Завод собираются строить по производству земледельческих орудий. Я стал одним из пайщиков. И кое-что осталось на чёрный день.

– Ох и рисковый у тебя отец, – покачала головой Ольга Ивановна.

– Да что же мы стоим? Пройдём в дом, сынок. Посмотришь хоть какую комнату мы тебе приготовили. Вернее, даже не комнату, а кабинет!

Не успел Клим вступить за порог, как перед ним возник долговязый молодой человек с длинными редкими волосами, жиденькими усами и такой же бородкой. На правой стороне носа, чуть выше кончика, точно муха, взгромоздилась чёрная бородавка. Незнакомец был одет в серый подрясник и совершенно бос. Он протянул руку и сказал:

– Позвольте рекомендоваться – Ферапонт Благонравов.

– Клим! – ответил на рукопожатие гость.

– Ферапонт у нас обретается, в твоей комнате. Вторую кровать мы туда уже занесли. Вместе вам веселее будет, – сообщил отец. – Ты же не против?

– Нет, – выговорил Клим, сожалея в душе, что делить комнату придётся с незнакомцем, который напоминает дьячка. И эта мимолетная грусть, промелькнувшая на его лице, не скрылась от внимания молодого человека в церковном одеянии, который робко заметил:

– А может, лучше я съеду?

– Я тебе съеду! – погрозив пальцем, выговорил Пантелей Архипович. – Ни в коем случае! А кого я буду в шахматы обыгрывать?

– Сына.

– Ага, – почесав нос, недовольно буркнул старший Ардашев, – обыграешь его… Помнится, последний раз я ему ставил мат, когда он учился в пятом классе.

– Сынок, мы тебе не успели написать, – начала объяснять Ольга Ивановна, – Его преподобие, настоятель Успенского храма, был у нас на новоселье и пожаловался, что Ферапонтушке жить негде. Родитель твой предложил поселить его у себя без оплаты, но с одним условием: Ферапонт обязан играть с ним в шахматы, когда тот его попросит. Таков уговор. Азартными играми увлекаться ему вера не позволяет, а в шахматы – пожалуйста. Только выяснилось, что Ферапонт никогда шахмат не видел. Но отец от своего не отступил, учит его сим премудростям, а правильнее сказать – мучает.

– Ну уж ты краски, матушка, не сгущай. Нисколько я его не принуждаю. Он парень смышлёный. Духовную семинарию окончил с отличием и древнюю игру освоил быстро. Будет жить у нас, пока не обвенчается. Только после этого отец Афанасий имеет право рукоположить его в диаконы. Но вот загвоздка – достойной невесты у него на примете нет. Поэтому он и служит пока псаломщиком в Успенском храме и вполне успешно сражается со мной на шестидесяти четырёх клетках.

– Если бы успешно, – вздохнул Ферапонт. – Вы, Пантелей Архипович, без ферзя со мной играете, а я даже вничью ни одной партии с вами не свёл.

– Будет тебе, друг мой, прибедняться! – махнул рукой отец и вновь обратился к Климу: – Давеча я дал ему решить шахматную задачку – «Бегство Наполеона из Москвы в Париж», которую наш русский мастер Александр Дмитриевич Петров продемонстрировал петербургскому генерал-губернатору Милорадовичу в 1824 году.

– Мат в 14 ходов? Поле b1 символизирует Москву, h8 – Париж. Чёрный король, если я не ошибаюсь – Наполеон, а белый – Александр I? – спросил Клим.

– Ты её ещё помнишь?

– Белые кони это казаки Платова, диагональ h1 – a8 – река Березина, так?

– Точно! Так вот он уже на шестом ходу и «пленил» французского императора!

– А надо было на четырнадцатом, – улыбнулся Клим. – В том-то и смысл задачки. Петров, тем самым, намекнул Милорадовичу, что захватить Наполеона в плен можно было ещё при переправе через Березину по диагонали h1 – a8.

– Ох и память у тебя, сынок! Дай бог каждому! – похлопывая Клима по плечу, выговорил отец. – Ну хватит стоять в передней. Давайте за стол. А я в погреб, за кизиловой настойкой. Прошлогодняя. Самолично делал. Пока матушка на стол соберёт, мы по рюмашке и опрокинем.

– Я, достопочтенный Пантелей Архипович, пожалуй, водицы изопью, или чаю, если есть, – усаживаясь на свободный стул, чуть слышно вымолвил псаломщик.

– Ферапонт – ты же ещё не диакон и жить пока можешь, как любой мирянин. Ну зачем ты себя мучишь, а? – сокрушаясь, изрёк старший Ардашев. – Ведь даже Иисус на свадьбе в Кане Галилейской обратил воду в вино.

– Так ведь Спаситель сотворил чудо сие, дабы «явить славу Свою», и тогда «уверовали в Него ученики Его».

– Как знаешь, Ферапонтушка, как знаешь. Водица в питьевом ведре. Ты уж тогда сам себе её и принеси. Не сочти за труд, – вздохнул хозяин дома и вышел.

Ферапонт остался в комнате.