Первые уроки (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна. Страница 35

После обучения нескольким интересным приёмам ко мне перешли не только новые умения, но и диагностическая аура. Как бы своеобразным бонусом. Правда, одно время мне казалось, что она так и пропала вместе с обережным Даром. Ан нет, ожила! Именно сейчас себя и проявила.

Потому что боль в скрюченном, затекшем от долгой неподвижности теле – не моя, просто я её чувствую и отличаю от возможной собственной. Сведённые судорогой ступни – тоже не мои. Невозможность вздохнуть глубоко, ведь при малейшем расширении грудной клетки словно кол впивается в лёгкое, а так хочется, наконец, дышать полноценно, потому что в тесном узком ящике, где, скрючившись, лежу не-я, невыносимо душно, и пыль скрипит на зубах, и пересохли губы, а горло сухое – даже слюны нет… – и это тоже не-моё, чужое страдание.

…А ещё меня-настоящую пугает скверное не-моё тянущее ощущение внизу живота, отдающее в копчик… и отчаянье оттого, что может опять случиться непоправимое. И тошнота, и боль вообще, во всём исстрадавшемся теле, чувствительном к малейшему подпрыгиванию кареты на ходу.

Ой, кажется, сейчас поплохеет мне-настоящей!

В ужасе подскочив, открываю глаза. Когда я их закрыла? Временно отключилась или просто в попытке сосредоточиться? Ловлю испуганный взгляд Элли, готовой бежать за помощью, и настороженный, тоже в готовности, но крушить всех подряд – Тёмного рыцаря.

– Это… не… моя боль…

Вот только язык ворочается с трудом, будто тоже распух от жажды, как у той, которую я прочувствовала.

– Бастиан…

Вдох, выдох.

– Там кто-то ещё. В этой же карете, что подъезжает. Прячется. Не знаю, под сиденьем, или в каком-то ящике… Ей очень плохо. И страшно.

***

– Донны, я настаиваю… – без особой надежды взывает к нам Бастиан. Мы с Элли не слушаем, вприпрыжку припустив к парадному крыльцу, а он как-то умудряется следовать за нами ровным размеренным шагом, не напрягаясь, не отставая, совершенно непостижимым образом. – Что, если этот человек опасен?

– Это женщина, Бастиан, и ей плохо, очень плохо, – оборачиваюсь я на ходу. – Мне даже кажется, что помощь доктора Гальяро нужна ей куда больше, чем нам с Элизабет. Понимаете? Она прячется где-то там, в карете, и мы должны её освободить, пока не поздно!

– Женщина?

Нахмурившись, Тёмный рыцарь шагает чуть шире… и как-то умудряется опередить нас, перекрыв выход из широкой галереи на лестничную площадку холла.

– Минуту, донны, только минуту. Здесь нельзя действовать наобум. Что, если дон Иглесиас привёз с собой заложницу? Поступая необдуманно, мы можем повредить ей, донны.

Мы тотчас замираем, как цирковые собачки на задних лапках, в ожидании команды. Звучит-то разумно. Наш телохранитель благодарно кивает; по его отрешённому взгляду видно, что он мысленно связывается со своими людьми: наверняка раздаёт указания, пока мы в нетерпении переминаемся с ноги на ногу. Вот он оборачивается, не пересекая арку выхода, осторожно окидывает взглядом лестничные пролёты. Слышно, как внизу распахивается входная дверь. Приближаются чьи-то шаги. Отшатнувшись, Бастиан притягивает нас обеих к стене и набрасывает заклинание невидимости. Однажды он нам его демонстрировал, чтобы при дальнейшем возможном применении мы не пугались, объяснив, что ощущения очень специфичны. Но для меня они оказались не в новинку. Приблизительно то же я испытывала, становясь бестелесной в своих сно-видениях, сно-хождениях.

Сейчас, оставаясь незамеченными, мы пропускаем хмурого и величественного дона Иглесиаса, поднимающегося в сопровождении одного из Тёмных в кабинет к дону Теймуру. А я лихорадочно соображаю: что делать, если мы и впрямь найдём заложницу? Да и почему именно заложницу? Бастиан уже попадал в такие переделки?

Мимоходом возликовав от того, что вновь вполне телесны и видимы, мы бросаемся вслед за нашим рыцарем: он уже далеко впереди, сбегает к подножью широкой парадной лестницы. Приоткрыв входную дверь, осторожно, вновь стараясь не обнаружить себя, выглядывает наружу. Мы с Элли, как партизаны, пристраиваемся рядом, тоже пытаясь заглянуть в щель. Чужая карета – в десяти шагах, сверкает позолотой; великолепные кони стоят, как вкопанные, лишь кося лиловыми глазами. Богатая упряжь, пышные ливреи, шляпы с перьями и белые перчатки двух форейторов… Не знаю, кто там следит за дресс-кодом прислуги, а вот кони у приезжего дона, похоже, в не меньшем почёте, чем домочадцы: красивые, холёные, ухоженные. Видимо, по части лошадей у Иглесиаса свой пунктик. А вот интересно, не спровоцировала ли я его тем, что перебила цену на вчерашнем торге? Мог ведь сдерживать своих женщин до последнего, а потом просто с досадой бросить: «Да делайте, что хотите!» Очень уж нехороший у него взгляд был при нашей случайной встрече…

– Прогуляйся, – коротко говорит один из Тёмных рыцарей форейтору[1], замершему на переднем пристяжном. – И своего напарника с собой забирай. Подождёте в кучерской до вечера, ваш хозяин не скоро освободится.

Кучер, растеряв добрую часть спеси и изрядно побледневший, собирается было спешиться, но спохватывается:

– Так, благородный дон, карету-то надо в сторону подать!

– Найдётся, кому подать. Иди, иди, не задерживайся. Тебя проводят. Во-он там уже ждут, видишь?

Оба возницы спешно удаляются в сторону западного входа для слуг. А мы под бдительным оком Бастиана и с его молчаливого разрешения протискиваемся через дверь.

– Ближе не подходите, донны, оставайтесь пока здесь.

Тон нашего главного охранника даёт понять, что пора снисходительности и потаканий прошла. Впрочем, мы и не спорим: здесь так здесь. Экипаж прекрасно видно, как и то, что шесть рыцарей обходят его, замыкают в цепь, запускают сканирующие плетения. Буквально через полминуты один докладывает:

– Снаружи. Багажный ящик. Человек. Пока жив, но плох. Агрессии нет.

По кивку своего главного два рыцаря берутся каждый со своей стороны за края крышки объёмистого короба, пристроенного на задке кареты, и рывком приподнимают её.

Слышится вскрик. Женский. От неожиданности, все на нервах, мы с Элли чуть не подпрыгиваем на месте и уже готовы рвануть вперёд, но… остановлены Бастианом. Один из Тёмных поспешно наклоняется и буквально извлекает на свет безвольно обвисшее у него в руках хрупкое тело, по виду – абсолютно невесомое. Запрокидывается к небу посеревшее личико. Закрытые глаза. Побелевшие губы. И шокирующим контрастом чернеет кровоподтёк на всю опухшую скулу, кровит рассечённая бровь…Волной, почти обметая плиты крыльца, ниспадает пышная грива волос, но не намеренно красиво распущенных, а растрепавшихся, с застрявшим в них гребнем. И вдруг по этому-то черепаховому гребню с рубинами я её и узнаю. Вернее, как зовут – до сих пор не знаю, а вот кто она такая… Я же лишь вчера её видела! Во сне!

– В дом, – распоряжается Бастиан. И вдруг оборачивается ко мне: – Прикажете разместить в гостевой комнате, донна Ива? И вызвать целителя? Ей нужна срочная помощь.

На какой-то миг я теряюсь. А почему, собственно, он именно меня об этом спрашивает?

Ну, да, хозяин занят с посетителем и не велел себя беспокоить, матриарх в отъезде, прекрасная Мирабель в депрессии и явно сейчас недееспособна. Сыновья далеко, и когда заявятся – неизвестно. Поблизости из близких к ним по родству Торресов, могущих в отсутствии хозяев распоряжаться в доме, только мы, невестки. Но я – старшая. Приходится соображать на ходу.

– Нет, гостевые на втором этаже, это и далеко и… на виду, вот что главное. На днях понаедет куча гостей. А девочке, похоже, есть от кого скрываться. Давайте… в гостевые донны Софьи. Думаю, она не стала бы возражать.

Элли срывается с места:

– Пойду, предупрежу…

Какое-то время Бастиан глядит на меня с сомнением, но всё же даёт отмашку своему рыцарю:

– Всё слышал? В крыло донны Софьи!

А я поспешно добавляю:

– Бастиан, и пусть свяжутся с доктором Гальяро, поторопят с приездом и передадут, что появилась новая пациентка, очень тяжёлая. Сошлитесь на меня, он поймёт.