Пария (СИ) - Эфа Лин. Страница 2

Родители сочли меня обузой, уродом, лишним балластом в их жизни. Поэтому сразу же вышвырнули, как ненужного котёнка в детский дом. Правда оплатив отдельную комнату, приличное питание и регулярно переводили нужные суммы за походы к врачам и лечение. Даже личные деньги и подарки на праздники присылали, зачем-то. Деньги у них водились немалые, сами они меня так ни разу и не навестили, но это и к лучшему. Хотя в тайне я иногда надеялась, что когда-нибудь смогу посмотреть им в глаза, а они попросят прощения. Наивная, правда?

Так вот и жила, все свои семнадцать лет в детском доме. Сказать, что моя жизнь была похожа на ад, ничего не сказать. У меня никогда не было друзей, меня ни кто не любил. Меня никто не жалел, обо мне никто не заботился, кроме пожалуй врачей. Если у других полноценных детей был шанс попасть в приемную семью или получить немного жалости от воспитателя, то я была лишена такой возможности, как только меня сюда привезли. Все, что я получила в этой жизни, это насмешки, презрение и неприязнь. Ну разумеется, а чего ещё ждать? Люди всегда пытались и будут пытаться добить слабого, мало кто способен на человечность и сострадание.

В детстве со мной никто не играл, какие игры с моими то дряблыми косточками. А в подростковом возрасте уже я избегала общения со всеми, кто меня окружал. Чаще всего сидела в одиночестве, заперевшись в комнате. Выходила разве что поесть, в туалет и помыться, и то, иной раз предпочитала остаться голодной, лишь бы меньше контактировать с детдомовскими жильцами. Сами понимаете, добра в этих детях мало, да и в воспитателях тоже.

Моими друзьями и интересными собеседниками были только книги. Я была очень умной, совершенно не по годам. Читать я умела уже в 5 лет и очень любила, чего не скажешь ни об одном другом ребенке в моем возрасте. Поэтому вся детдомовская библиотека была для меня личным храмом, окном в мир от точной науки до полёта фантазий в несуществующих мирах.

Но время моего восемнадцатилетия близилось и больше в детдоме я оставаться не могла. Нужно было уходить в свободное плавание, а какой из меня свободный плаватель, если по сути я была беспомощным котёнком. Да, по закону мне полагалось жильё и обучение в любом вузе на бюджете. Только кому нужна ущербная калека вроде меня? На пособия по инвалидности в нашей стране не выживешь, а на работу меня никто не возьмёт. У меня даже парня никогда не будет и семьи, детей. Голова кругом от осознания, что я обречена на скорее всего недолгую жизнь и смерть в одиночестве.

Так и скакали в воображении невесёлые картинки моей смерти. Вот моё бездыханное раздутое тело на диване, нашли меня только по разнесшейся вони вокруг, а на могилку и цветов не положат.

Сидя в столовой за этими невеселыми размышлениями, я не заметила, что в неё вошла наша отчаянная четвёрка. Четверо парней моего возраста, они у нас считались детдомовскими главарями, с ними мало кто хотел связываться. Безопаснее для жизни было не попадаться на глаза, если ты не состоишь в их банде. Особенно для меня, особенно в два часа ночи, когда весь детдом спит.

Поняв как сильно я облажалась, мурашки колючим табуном пробежались по всему телу. Даже показалось, что волоски на голове стали дыбом. Я очень надеялась, что им нет дела до меня и они вовсе не заметят моего присутствия. Но где я и где везение в моей жизни?

— Аааа… — протянул Кирилл, король четвёрки, — Аврора, ты, а я то думал, ты там в своей каморке подохла давно. Так редко в свет выползаешь. — ехидство и ненависть так и сочились в его словах.

— Баааа, да и точно! Ребята, ходячая рухлядь вылезла из своего убежища покушать. А тут и мы подоспели! Какая удача! — подхватил издевку надо мной Игорь, правая рука Кирилла.

Парни заржали словно кони, не иначе. Весело было им, но не мне. Они словно хищники приближались к моему столу, окружая со всех сторон, лишая возможности сбежать. Хотя о чем это я? Бежать, мне? Уже на подлёте к двери я себе обе ноги переломаю, что упростит им задачу, чтобы они не задумали. А то, что задумали, было очевидно и полагаю давно. Уж больно часто Кирилл недобро на меня поглядывать стал, во время классных занятий.

— Ходит слух, фарфоровая, что через три месяца тебе восемнадцать стукнет. — протянул Кирилл, — А ты ещё нами не объезжена, всех девчонок перепробовали, одна ты осталась. Непорядок, да? — расплылся он в ехидной улыбке.

Парни снова заржали, а меня окатила волна ужаса. Я будто приросла к стулу, забыла как дышать. Да они же меня убьют, если никто не придёт на помощь, эту ночь мне не пережить. А на помощь никто не явится, сегодня воскресенье, кроме нянечки в яслях и старого охранника больше нет никого. Ясли в другом крыле здания, даже если я стану кричать, меня не услышат. А охранник деда Гриша, как обычно, спит беспробудным сном, ему хоть война ядерная, раньше утра глаз не откроет.

Мысли лихорадочно заметались, но я не могла ничего придумать. Как выкрутиться? Давить на жалость? Не поможет, жалости в этих детях нет, уж в этой четверке точно! Тянуть время? Тоже бессмысленно, меня слушать не будут, они вообще кроме себя никого не слышат.

Боже, ну за что, в чем я провинилась? Где твоя капля милости? Я никогда себя не жалела, никогда тебя ни о чем не просила, но сейчас я молю. Сжалься! Пожалуйста, только не так, не хочу стать сломанной, использованной куклой в руках этих обиженных жизнью подростков.

— Что глазища свои вытаращила, овечка? Как тебе такая честь, стать нашей игрушкой? Все девчонки дерутся за право провести с нами ночку другую? Ммм? — протянул Игнат, отвратительный полноватый, рыжий парень, с прыщами на лбу.

— Сильно сомневаюсь, что прям таки все. — выдала тихо, но уверенно, нельзя сдаваться не кусаясь! Дерись котёнок, иначе быть тебе сожранным! Решила я для себя в тот момент, просто так не сдамся. — Боевая Эль, уверенна, с вами вошкаться не стала бы.

— Че вякнула, коза? — схватил меня за волосы Кирилл. Его эти слова отчего-то сильно задели, видимо попала в цель, — Элька, шлюха белобрысая сама за мной бегает, под комнатой ночует как собака! Не знала? — дёрнув посильнее за волосы прорычал он мне уже в лицо.

— Ну и шли бы вы к Эле тогда, я вам зачем? — старалась говорить ровно, не показывать как же мне страшно сейчас, — Вы ведь знаете, я больна, инвалид. Вы сломаете мне все кости, что с меня за интерес? Кирилл, если ты ещё сильнее потянешь за волосы, сломаешь мне шею, играть станет не с кем. — попыталась вразумить его.

— А в этом и весь интерес, фарфоровая Аврора. Забава такая, сломанная кукла в коллекцию необычных ощущений. Я, знаешь ли отморозок детдомовский, если ты вдруг забыла. И мне это нравится! — прошипел он словно змея.

А дальше все происходило как в ускоренной съемке, в тумане, я ничего не успевала разобрать. Хоть как-то среагировать, попытаться защититься насколько это возможно. Кто-то схватил меня за руку и дёрнув на себя закинул на плече. Я почувствовала лишь острую боль в плече и запястье, треснула плечевая кость и сломана кисть. За столько лет я с точностью стала различать степень перелома и какая конкретно кость пострадала. Кажется сегодня я не запомню ничего, кроме боли, если конечно останусь жива.

Следующий удар пришёлся в бедро, видимо мною задели дверной косяк. Я сдавлено вскрикнула. Боль была адская, похоже на трещину в бедренной кости, но из-за боли в руке, я не могла определить точнее. Вот тебе и поборолась и просто так не сдалась, как бы мне не хотелось, а отпора я им никакого физически оказать не могу. Неудачница.

— Макс, дебил, — прикрикнул на четвёртого урода этой шайки Кирилл, — Давай, неси аккуратней, она же вся ломается на ходу! Ты слышал хруст? Еще отключится, испортишь все веселье! Тогда развлекать меня придётся тебе!

— Не отключится! Девка привыкшая к такой боли, она ж каждый месяц в больничку ездит гипс ставить. — пробубнил Макс в ответ.

Тут он оказался совершенно прав, к боли я привыкла настолько, что три перелома, вряд ли способны отправить меня в забытье. Я жила с болью рука об руку, можно сказать, что боль была моей жизнью, чем-то очень привычным. Человек способен приспособиться ко многому, а порой и к самым ужасным условиям.