Огнеслава (СИ) - Гамаюн Марина. Страница 130

— Я не могу отправить много, но пусть это будут лучшие из лучших. Яр, отбери десяток самых опытных наших воинов, пусть охраняют княгиню. Исполняй!

Тень поклонилась и растаяла в воздухе. Чаяна же подошла ближе, зная, разговор не окончен.

— Ты дольше всех служишь в Черном дворце. Хоть кому-то удавалось менять облик при свете дня без венца?

— Вы же знаете, что после побега княгини Огневицы, безумный князь стер память теней, — взглянула на него Чаяна.

— Но ты одна из тех, чьи воспоминания не были удалены полностью. Возможно, что-то…

— Нет. Я помню только то, что связано с обрядом, — остановила она.

— Жаль! — опустил глаза князь. — В библиотеке тоже ничего нет. Остаются только видения, — немного подумав, он оживился. — Книги, в которых упоминается небесный огонь! Нужно искать их всюду, где есть возможность! Любые! Переройте библиотеки всех князей, при дворе которых есть наши лазутчики. Летописи в святилищах и записи отшельников. Принесите мне всё, что сможете найти.

— Будет исполнено! — кивнула тень. — Возможно, вы и сами сможете найти ответ.

— О чем ты?

— С восходом солнца, ваша сила возрастает подобно вспышке. Золото же прибывает постепенно.

Взгляд Горана остановился. Она права. На его счастье, змеи не могут заполнить зал в одночасье, а значит, он может учиться контролировать силу при постепенно возрастающей мощи. Змея сказала, что он умеет лишь тратить. Это правда. Его неконтролируемы вспышки гнева раньше, имели ту же причину. Он просто избавлялся от копившегося внутри напряжения. Давал волю страстям и честно боролся с ними после. Появление Огнеславы усмирило змея. Так он думал. Но что если не змей обрел покой, а он обрел причину прилагать больше усилий для самоконтроля?

— Благодарю тебя, — сказал Горан. — Можешь идти.

Когда Чаяна исчезла, он обошел зал, размышляя над природой обращений. И вдруг подумал о том, что никогда не пробовал сам обернуться змеем. Он принимал это, как неизбежность, как насилие над собой, которому нет возможности противиться. Обращение было для него также неотвратимо, как восход и закат солнца! Почему не попытаться смотреть на него, как на обычную магическую уловку?

Остановившись, положил ладонь на золото, хаотично возвышающееся рядом. Задержав взгляд, попытался воспроизвести ощущение, что испытывает утром. Кожа вспыхнула искорками, похожими на отблески восходящего солнца, но не изменилась. Сунув пальцы средь сверкающих монет, он попытался снова. Собирая весь огонь, что был внутри и направляя его в ладонь. По руке пробежала рябь, напоминавшая чешую, и снова исчезла.

Злясь, он пытался опять и опять. Не получалось. Отчаявшись, взглянул в потолок, а после резко вскрикнул и вскинул руки. Волна огня, сорвавшись с ладоней, ударила в свод. Его гнев выплеснулся вместе с пламенем на ни в чем не повинные камни. Стало легче. Но этот глупый поступок никак не приблизил его к цели.

Взяв себя в руки, вновь сосредоточился и присев, положил ладони на усыпанный золотом пол. Легкое покалывание на пальцах и золотистые всполохи на руках. Сила прибывала. В очередной раз попытался начать обращение по собственной воле. Ничего не происходило! Бесполезно!

— Это невозможно... — выдохнул, опускаясь на пол.

Змей внутри шевельнулся, желая проявить себя, но князь испытал в ответ только злость. Он подумал, что теперь у него не осталось и капли сострадания, его сердце испытывало ненависть ко всему змеиному племени, а с ними и к самому себе.

— Ночь не твоё время! Лучше забейся в самый темный уголок моей души и сиди тихо, — процедил себе под нос, испытывая ни с чем не сравнимую горечь. — Ты привел нас сюда! Хотел быть бесправным рабом? Получай! — прошептал, чувствуя всё возрастающую волю змея. — Злишься? Не согласен? А что ты можешь? Ничего!

Лицо пылало от гнева, сердце забилось быстрее. Золото вокруг засияло солнечным светом и не только ощущаемые, но и видимые глазу потоки мерцающих вспышек устремились к Горану. Стало нестерпимо жарко. Голова закружилась. Со стороны никто бы и не заметил, но его разум утратил контроль, князем завладела ненависть. Зрачки стали золотисто-алыми. Поднявшись на ноги, он развел руки, будто собирая, окутавший его свет, и вдруг его тело начало меняться. Достаточно было моргнуть и на месте человека уже возвышалось чудище с серебряной чешуей и могучими крыльями. Змей разомкнул пасть и пламя, вырываясь на свободу, оставило черный след поверх рельефа, покрывавшего стену. Постояв и оглядевшись, он опустился на пол, сворачиваясь клубочком. Вздох, другой и вот уже обнаженное человеческое тело осталось на полу. Горан пришел в себя.

Видение? Сон? Нет. Его одежды валяются на полу кучкой лоскутов, а на стене остался след от пламени.

— И всё-таки, это возможно! — прошептал, чувствуя стыд, нельзя было терять контроль и тем самым позволить змею самостоятельно взять власть над телом.

Вернулся Яр. Удивленно взглянув на хозяина, тут же исчез, чтобы появиться со сменным платьем. Не спрашивая ни слова, положил рядом и пропал. Горан ощущал опустошение внутри. Сознание было чистым, как утренний снег, а вот сил не осталось совсем.

Скрыв наготу, выдохнул и побрел к столу. Порошки, травы и склянки, уже были там, серебряные весы тускло мерцали рядом. Немного повозившись, отставил в сторону пузырек с готовым зельем и сел читать грамоты, которые нужно проверить к совету.

Когда до рассвета оставалось не более часа, выпил яд. Состав не смертелен даже для обычного человека, но вызывает резь внутри, слабость и нездоровый цвет кожи. Учитывая скорость восстановления, основные симптомы пройдут к вечеру, а к полуночи не останется и следа. Сейчас же лучше всего уснуть, так проще.

Стянув с постели пару одеял, разделся и лег подальше прямо среди золотых россыпей. Сон пришел быстро. Однако стоило сознанию князя затуманиться, как глаза его открылись, вспыхивая золотисто-алым светом. Уверенно поднявшись, он оглядел себя. Возникшие вокруг золотистые всполохи обратились в одежды. Подойдя к столу, вынул несколько чистых листов пергамента и принялся что-то спешно записывать.

— Это змей! — прошептал Яр, что темным силуэтом стоял у одной из стен. — Нужно немедленно разбудить хозяина!

— Не смей, — остановила его Чаяна, оказавшаяся рядом.

Горан услышал их. Он поднял горящие огнем глаза. Тени почтительно склонились, выражая покорность.

Глава 60 Вести

— Опять киснешь?! — заметила, вошедшая в горницу, Зоряница. — Взбодрись, посмотри, весна за окнами. Пойдем в саду погуляем или, хочешь, гусляров позову? Давай повеселимся хоть в последний день!

— Не беспокойся, завтра я уже буду на пути в Зеяжск, тогда и порадуюсь, — ответила Огнеслава.

— Да уж, муженек быстро всё подготовил, я надеялась, дольше провозится, — надула губки сестра. — До сих пор гадаю, с чего он вдруг так к тебе проникся. Точно ничего взамен не попросил, ни выгод торговых, ни золота?

— Ничего, — покачала головой Огнеслава. — Сказал только, что это ради будущего.

— Всё равно, держи ушки на макушке, Златогост ничего не делает просто так. Иначе не нажил бы своих богатств, — вздохнула Зоряница, подойдя к сестре, села рядом. — Грустно мне. Вот уедешь, я опять одна останусь.

— Не печалься, — старательно улыбнулась Огнеслава. — Попробуй с мужем общий язык найти. Он хоть и суров с виду, но в беседах учтив и к тебе хорошо относится. Если не любовь, то дружба меж вами вполне возможна, как мне кажется.

— Скажешь тоже!

— Зря! Разве лучше от одиночества маяться?

— Легко говорить, — отвернулась сестра. — Ты и представить не можешь, как я тебе завидую. Ещё тогда, когда жениха твоего увидела, поняла, повезло. Нет, я искренне рада, не думай, будто злюсь! Видимо, боги благоволят тебе, раз такую судьбу послали…

Огнеслава промолчала. У неё не было ответа. В памяти мелькали события жизни в Зеяжске. Вспомнилось, как только приехала, как ревела от обид свекрови, как ревновала и мучилась в догадках, не зная, что братьев двое, как постепенно открывалась ей страшная тайна новой семьи. Но спорить с Зоряницей не хотелось, ибо всё это было неотъемлемой частью её счастья и её выбора. Вспомнив предсказания ведьмы, она подумала, что только теперь начинает понимать значение слов «прими свою судьбу, и более роптать на неё не смей». Ощутив тепло внутри, неосознанно обняла живот.