Джек Потрошитель - Корнуэлл Патрисия. Страница 24

Я поднесла руку к фонарю. На расстоянии в шесть дюймов (15 см) я с трудом могла видеть свою руку. Дым валил из трубы, а металлический цилиндр нагрелся. Металл разогревался так сильно, что, как утверждали сами полицейские, на фонаре можно было кипятить чай. Я представила себе несчастного констебля, который совершает обход и держит это чудовище обеими руками или прикрепляет его к поясу. Чудо, как лондонские полицейские не сгорали заживо!

В викторианскую эпоху люди имели слабое представление о том, что собой представляет полицейский фонарь. В таблоидах и журналах изображали констеблей с мощными фонарями, освещающими самые темные углы и аллеи, а испуганные подозреваемые в ужасе закрывали глаза руками. Хотя эти карикатурные рисунки были намеренно преувеличенными, они натолкнули меня на мысль о том, что большинство людей вообще никогда не видели полицейского фонаря в действии. Но это и неудивительно. В безопасных районах города полицейским практически не приходилось зажигать свои фонари. Пламя зажигалось только в опасных, мрачных частях города, куда почтенные лондонцы предпочитали не заходить и не заезжать.

Уолтер Сикерт был ночным созданием, обитающим в трущобах. Он наверняка знал, как выглядит полицейский фонарь, поскольку всегда бродил по трущобам после спектаклей в мюзик-холле. Живя в Кэмден-тауне, где он создал свои самые жестокие картины, Сикерт писал сцены убийств и насилия при свете «темного фонаря». Художница Марджори Лилли, жившая в его доме и пользовавшаяся одной из его студий, не раз наблюдала за его работой. Она позже вспоминала, как «доктор Джекилл» постепенно окутывался «мантией мистера Хайда».

Темно-синие шерстяные мундиры и кроличьи шапки полицейских не спасали их ни от холода, ни от дождя. А когда стояла хорошая погода, они мучились от невыносимой жары. Полицейский не имел права ослаблять или снимать ремень. Нельзя было снимать и полувоенный шлем с сияющей брунсвикской звездой. Если плохо сшитые кожаные ботинки натирали констеблю ноги, он мог либо купить себе новую пару за собственные деньги, либо страдать молча.

В 1887 году столичный полицейский рассказал общественности о том, как живет средний констебль. В анонимной статье, появившейся в журнале «Полис Ревью энд Пэрейд Госсип» он рассказал о том, как живет с женой и умирающим четырехлетним сыном в двух комнатах в ночлежке на Боу-стрит. Из двадцати шиллингов в неделю, которые он получал в полиции, десять уходили на оплату жилья. Автор статьи писал, что во время великих гражданских потрясений враждебность общественности по отношению к полиции вызывает глубокое сожаление.

Полицейские днем и ночью ходят по темным, страшным улицам, вооруженные только дубинкой. «Постоянное общение с несчастными бедняками, готовыми пойти на любое преступление, изматывает». Добропорядочные граждане оскорбляют полицию, считая, что констебли настроены против населения и, в частности, против бедняков. Лондонцы выжидают четыре-шесть часов, прежде чем сообщить в полицию о краже или грабеже, а потом удивляются, что преступника задержать не удалось.

Работа полиции не только неблагодарна, но и практически невыполнима, потому что шестая часть из пятнадцати тысяч полицейских каждый день оказывается больными, в отпусках или временно отстраненными от своих обязанностей. Соотношение, при котором на 450 граждан приходится один полицейский, совершенно нетерпимо. Количество констеблей, действительно выходящих на улицы, зависит от времени суток. Поскольку ночью количество полицейских удваивается (с десяти вечера до шести утра), это означает, что днем (с шести утра до двух дня) и вечером (с двух дня до десяти вечера) на улицах находится всего две тысячи полицейских, а это означает, что один полисмен приходится на четыре тысячи жителей или на шесть миль улиц. В августе это соотношение еще более ухудшилось, поскольку многие полисмены ушли в отпуска.

Во время ночного дежурства констебль должен обходить свой участок со средней скоростью две с половиной мили в час. К моменту, когда Потрошитель начал совершать свои преступления, это требование более не соблюдалось, но привычки, сложившиеся годами, сохранились. Преступники с точностью могли сказать, когда полисмен окажется на той или другой улице, поскольку невозможно было ни с чем спутать эту размеренную походку.

Большой Лондон занимал семьсот квадратных миль. Даже если количество полицейских ранним утром было вдвое больше, чем днем, Потрошитель с легкостью мог ускользнуть по улицам, аллеям и проходным дворам Ист-Энда, не рискуя увидеть ни одной брунсвикской звезды. Если констебль появлялся поблизости, Потрошитель немедленно догадывался об этом по неподражаемой походке. После убийства он скрывался в тени и ждал, пока тело обнаружат. Он мог даже подслушивать разговоры констеблей со свидетелями, врачами и между собой. Джек Потрошитель мог видеть движение тусклых полицейских фонарей, не опасаясь быть обнаруженным.

Психопаты любят наблюдать за развитием драмы, которую сами и создали. Серийные убийцы часто возвращаются на место преступления и даже принимают участие в расследовании. Убийца, пришедший на похороны жертвы, явление настолько типичное, что сейчас полиция тщательно записывает погребальные процедуры на видео. Серийные поджигатели любят смотреть, как горит подожженное ими здание. Насильники любят работать в социальных службах. Тед Банди работал добровольцем в клинике «Скорой помощи».

Когда Роберт Чэмберс задушил Дженнифер Ливайн в нью-йоркском Центральном парке, он залез на стену напротив места убийства и два часа ждал, чтобы увидеть, как обнаружат тело, как приедет полиция, как тело поместят в черный мешок и отправят в морг. «Он находил это занимательным», — вспоминает Линда Фарстайн, прокурор, отправившая Чэмберса за решетку.

Сикерт был артистом. Он был психопатом, склонным к насилию. Ему безумно хотелось видеть, как полиция и врачи обследуют тела на месте преступления. Он таился в темноте достаточно долго, чтобы увидеть, как тяжелая тележка увозит тела его жертв прочь. Он мог даже следовать за ней на расстоянии, желая видеть, как тело будет помещено в морг. Мог он приходить и на похороны. В начале XX века он нарисовал картину, на которой две женщины смотрят из окна. Эту картину он назвал «Похоронная процессия». В нескольких письмах Потрошителя мы находим завуалированные намеки на то, что он наблюдал за полицией на месте преступления или присутствовал на похоронах жертвы.

«Я вижу их, а они меня нет», — писал Потрошитель.

Комиссар столичной полиции сэр Чарльз Уоррен не интересовался преступлениями. Он о них практически не знал. Он был отличной жертвой для психопата, отличавшегося блестящим, творческим умом. Уолтеру Сикерту доставляло удовольствие выставлять Уоррена идиотом и разрушать его карьеру. Именно неспособность Уоррена задержать Джека Потрошителя вкупе с другими промахами стала причиной его отставки 8 ноября 1888 года.

Единственная «положительная» сторона преступлений Джека Потрошителя, если можно так выразиться, заключалась в том, что он сумел привлечь внимание общественности к ужасным условиям жизни в Ист-Энде и добиться отставки Уоррена. Впрочем, побуждения этого человека были отнюдь не альтруистическими.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

СУДЕБНАЯ МЕДИЦИНА

Доктор Лльюэллин, проводя вскрытие Мэри-Энн Николс, установил, что у нее были рваные раны на языке и синяк справа на нижней челюсти от удара кулаком или от «нажатия большого пальца». На левой стороне лица был круглый синяк, который мог появиться от нажима пальцем.

Шея Мэри-Энн была разрезана в двух местах. Одна рана имела четыре дюйма в глубину (10 см). Она начиналась на дюйм ниже челюсти, как раз под левым ухом. Вторая рана тоже находилась слева, но на дюйм ниже первой. Вторая рана, по отчету доктора Лльюэллина, была «циркулярной». Я не знаю, что он имел в виду: возможно, что рана была полукруглой, а не прямой, а может быть, что она тянулась поперек шеи убитой женщины. Вторая рана была восемь дюймов глубиной (20 см). Убийца перерезал все основные кровеносные сосуды, мышцы и хрящи. Он повредил даже позвоночник. Вторая рана заканчивалась в трех дюймах ниже челюсти, под правым ухом жертвы.