Мясная муха - Корнуэлл Патрисия. Страница 10

Его отец, мсье Шандонне, арендует виноградники в Кот-де-Бон. Он занимается производством вин и их экспортом. Жан-Батист хорошо разбирается в винах, несмотря на то, что ему не разрешали их пробовать, когда он жил в заключении в подвале, а позже вообще изгнан из родительского дома. Его привязанность к Кот-де-Бон — лишь фантазия, вызванная постоянными рассказами его красавца-брата о винах, чтобы лишний раз напомнить Жан-Батисту о его лишениях. Но Жан-Батисту не нужен язык, чтобы почувствовать вкус. Он знает дерзкий «Кло-де-Вужо» и мягкий нежный элегантный вкус красного вина «Кло-де-Муш». Тысяча девятьсот девяносто седьмой был прекрасным годом для «Кло-де-Муш», а у белого вина урожая тысяча девятьсот восьмидесятого — легкий, такой особенный привкус лесного ореха. А гармония «Эшезо»! Но больше всего он любит короля бургундских вин — «Шамбертен» в оригинальной бутылке. Из двухсот восьмидесяти бутылок этого вина, произведенных в девяносто девятом, мсье Шандонне оставил себе сто пятьдесят. Жан-Батисту не досталось ни капли. Но после одного из его убийств в Париже, он ограбил свою жертву и после отпраздновал вином «Шамбертен» девяносто восьмого. Это был вкус роз и минералов, так похожий на вкус ее крови. Что касается Бордо... «Премьер Крю», возможно, «Шато О'Брийон» урожая восемьдесят четвертого.

— Кто здесь? — спрашивает он.

— Заткнись и прекращай свои игры с туалетной бумагой. Подними.

Жан-Батисту не нужно зрение, чтобы увидеть злобный взгляд, пронзающий его из окошка камеры.

— Сверни все аккуратно, как было, и заканчивай заниматься своим маленьким дружком.

Окошко захлопывается, встревожив прохладный воздух. Жан-Батист должен вернуться в Кот-де-Бон, где нет злобных взглядов. Он должен найти следующую избранную и лишить ее зрения, погрузить ее в забвение, чтобы она никогда не вспомнила свое смятение при виде него. Только тогда ее сущность будет принадлежать ему. Долины и сочные гроздья винограда — его. Он может проникнуть в нее, словно в прохладную пещеру, пробираясь все глубже. Ее кровь — изысканное красное вино. Капли этого вина струятся по его рукам, его волосы становятся липкими, багровыми. Его зубы ноют от удовольствия!

— Кто здесь?

Ему редко отвечают.

Охранники тюрьмы для смертников, наблюдающие за Жан-Батистом вот уже два года, устали от этого сумасшедшего мутанта. Они с нетерпением ждут его казни. Ужасное волосатое животное с деформированным пенисом — отвратительное зрелище. Его лицо асимметрично, словно две половины еще во чреве матери сложили неправильно: один глаз ниже другого, слишком большое расстояние между мелкими заостренными зубами. До недавнего времени он брился каждый день. Теперь перестал. Это его право. За четыре месяца до смертной казни приговоренный может не бриться. Он может пойти на казнь с бородой и длинными волосами.

У других приговоренных нет таких волос, как у Жан-Батиста, покрывающих все тело, кроме слизистых оболочек, ладоней и стоп. Он не брился уже два месяца, и теперь его худое тело, лицо, шея, даже руки заросли густой шерстью длиной в три дюйма. Один из заключенных шутил, что жертвы Жан-Батиста умерли от страха прежде, чем он успел искусать их до смерти.

— Эй, зубастик!

Эти насмешки предназначены ему в устной форме, еще он получает что-то подобное в записках, или, как их называют, передачках. Их просовывают под дверь, из камеры в камеру, словно по цепочке, пока они не найдут того, кому предназначены. Он съедает эти записки, чувствуя каждое слово, написанное в них. Иногда он ест их по десятку в день.

— Хотелось бы увидеть его волосатую задницу на электрическом стуле, хорошо бы он поджарился, а, Фред? — подслушал он однажды разговор охранников.

— Паленой шерстью на всю тюрьму воняло бы.

— Все-таки жаль, что их не бреют наголо перед тем, как всадить иглу.

— Жаль, что их больше не поджаривают! Теперь это, черт возьми, слишком просто. Маленький укольчик — и спокойной ночки.

— Уж мы заморозим отраву как надо! Специально для этого гаденыша.

Жан-Батист холодеет при одной мысли об этом. Разговор охранников звучит в голове так явно, что он машинально прислушивается, но из-за двери не доносится ни звука. Замораживание препарата — маленький секрет тюремщиков, которые даже казнь пытаются превратить в развлечение. Яд хранится в запертом холодильнике и при транспортировке помещается в специальный контейнер со льдом. Жан-Батист подслушал разговор заключенных о том, что смертельное вещество слишком сильно охлаждают, почти до температуры замерзания. Тюремщики предвкушают, как ледяная ядовитая жидкость, способная моментально убить лошадь, вонзится в кровь заключенного. Они обычно бывают очень разочарованы, если тот не вопит на всю тюрьму.

— Этого, последнего, наверно, хорошо приморозило, — голоса заключенных звучно раздаются за стальными дверьми.

— Слышал, как он орал, когда ему вкололи эту дрянь?

— Звал маму.

— Многие шлюхи, которых я прикончил, звали маму. Последняя орала: «Мама! Мама! Мама!» — снова хвастается Зверь, как его называют остальные заключенные.

Он думает, что рассказывает что-то смешное.

— Вот урод, поверить не могу, что тебе подарили еще один месяц.

Зверь, в основном, и пересказывает все эти популярные среди заключенных истории о казнях. Однажды его уже отвозили в Хантсвиль, за сорок три мили от тюрьмы, где обычно происходит исполнение приговора. Он уже доедал обед, который должен был стать последним в его жизни, но неожиданно снова оказался в тюрьме. Губернатор, решивший дождаться анализа ДНК Зверя, продлил срок его заключения на месяц. Зверь отлично знает, что это пустая трата времени, но теперь, когда он вернулся, выжимает все что можно из последних дней на земле. Он вновь и вновь рассказывает о процедуре казни, которая, по идее, является секретом. Он знает имена тюремщиков, приводящих в исполнение приговор, и даже доктора, который давно должен был констатировать его смерть.

— Если я когда-нибудь выйду, хочу записать на видео убийство каждой шлюхи! — опять начинает Зверь.

— Жаль, эта идея не пришла мне раньше. Черт, я бы все отдал, чтобы посмотреть сейчас такую запись. Если бы психиатры и эти козлы из ФБР увидели такое, у них был бы повод поволноваться за своих жен и детишек.

Жан-Батист никогда не снимал свои убийства. Не было времени и он, глупец, никогда об этом не задумывался. Он постоянно упрекает себя за это. Редко случается, что он так неосмотрителен.

Espece de sale gorille...

Тупая обезьяна.

Жан-Батист закрывает ладонями уши.

— Кто здесь?

Если бы только он записал свое кровавое искусство или хотя бы сделал фотографии. Ах, это желание, страстное желание! Он никогда не сможет насытиться их смертью. Эта мысль заводит его напрягшуюся плоть. Он не знает, как положить конец своим страданиям. Он был рожден с желанием, которое никогда не утолить. Его тело дрожит от напряжения, Жан-Батист сидит на унитазе, пот струится по его лицу.

— Ты что там делаешь?

Охранник барабанит в дверь. Жан-Батиста вновь пронзает насмешливый взгляд темных глаз.

— Снова занят со своим дружком? Ну ничего, очень скоро тебе уже будет не до него.

Жан-Батист слышит удаляющиеся по коридору тяжелые шаги, другие заключенные начинают выкрикивать разные гадости. Помимо Жан-Батиста еще двести сорок пять человек ждут своей участи, пока адвокаты подают апелляции, пытаясь убедить суд округа или Верховный суд США в необходимости изменить приговор, или сделать анализы ДНК, чтобы хоть немного его отсрочить. Жан-Батист знает, что он сделал, он признал себя виновным, несмотря на спектакль, устроенный на суде адвокатом, Рокко Каджиано, которого наняла семья Жан-Батиста.

Защита Рокко Каджиано была плохо продумана и плохо сыграна, ну что ж, он следовал указаниям, так же как и Жан-Батист, с той лишь разницей, что Жан-Батист — великолепный актер. Его семья давно решила, что их отвратительному, позорящему имя сыну лучше умереть.