Точка отсчета - Корнуэлл Патрисия. Страница 4

— Бентон, мне надо собрать вещи.

— Твои вещи всегда собраны. Ты же сама знаешь.

Подгоняемый желанием, он уже принялся расстегивать мои крючки и пуговицы. Странно, но сильнее всего Бентон хотел меня тогда, когда я его не хотела. Иногда такое отсутствие синхронизации раздражало нас обоих.

— Я знаю, что ты обеспокоен, но у меня нет для тебя ободряющих слов. Я не могу сказать, что все будет в порядке, потому что все будет плохо. Защита и пресса нас просто так не отпустят. О нас с Люси будут вытирать ноги, а Кэрри, не исключено, окажется на свободе. Вот так-то! Истина и справедливость по-американски.

— Прекрати. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — Не начинай снова. Раньше я не замечал в тебе подобного цинизма.

— Это не цинизм, и я ничего не начинала. — Злость, собиравшаяся во мне после получения письма, готова была выплеснуться. — Разве я срезала кожу с одиннадцатилетнего мальчика, а потом оставила его совершенно раздетого и с простреленной головой у мусорного контейнера? Разве это я убила шерифа и тюремного охранника? А Джейн, сестра Голта... Ты помнишь ее, Бентон? Помнишь следы босых ног на снегу и ее замерзшее окровавленное тело в фонтане?

— Конечно, помню. Я был там. Все, что видела ты, видел и я.

— Нет, Бентон, не все.

Не глядя на него, я отступила и застегнула расстегнутую им блузку.

— Ты не погружаешь руки в их истерзанные тела, не прикасаешься к их ранам и не измеряешь их. Ты не слышишь, о чем говорят мертвые. Не видишь лиц их близких и родных, которые с замиранием сердца ожидают в коридорчике, и тебе не приходится говорить им то, что говорю я. Нет, Бентон Уэсли, ты не видишь того, что вижу я. Ты видишь чистенькие папки, глянцевые фотографии и остывшие места преступлений. Ты проводишь больше времени с убийцами, чем с теми, кого они лишили жизни. И может быть, ты лучше спишь. Может быть, ты даже не боишься видеть сны.

Бентон вышел из моего дома, не сказав ни слова, потому что я зашла слишком далеко. Я была несправедлива и жалка. Он тоже плохо спал: ворочался, метался, бормотал, и к утру простыни промокали от его холодного пота.

Я положила письмо Кэрри Гризен на стол и поставила на уголки солонку и перечницу, чтобы оно не сминалось. Ее насмешливые, неприятно дергающие за нервы слова превратились теперь в улику, прикасаться к которой не полагалось.

Вполне возможно, что на дешевой белой бумаге обнаружатся отпечатки ее пальцев, а почерк совпадет с уже имеющимися образцами. Тогда мы докажем, что именно Кэрри Гризен написала это послание накануне рассмотрения дела по обвинению ее в убийстве Верховным судом города Нью-Йорка. Жюри присяжных поймет, что она так и не изменилась за пять лет лечения в психиатрическом заведении, пребывание в котором оплачивалось деньгами налогоплательщиков. Не раскаялась в том, что сделала.

Я не сомневалась, что Бентон где-то неподалеку, потому что не слышала, как отъезжала его «БМВ». Я прошлась по вымощенным улицам, по обе стороны которых красовались недавно возведенные особняки, и в конце концов обнаружила его под деревьями, откуда открывался вид на Джеймс-Ривер. Холодная вода казалась стеклом; в бледнеющем небе белели неясные полоски перистых облаков.

— Я сейчас вернусь и сразу поеду в Южную Каролину. Приготовлю домик и куплю тебе побольше виски, — не оборачиваясь, сказал он. — Об остальном тоже постараюсь не забыть.

— Тебе вовсе не обязательно уезжать сегодня. — Я остановилась в паре шагов, боясь подойти ближе. Косые лучи солнца придавали его волосам золотистый оттенок. — Мне завтра рано вставать. Проводишь — и уезжай.

Он молчал, наблюдая за орлом, следовавшим за мной в вышине от самого дома. Выходя, Бентон надел красную штормовку, но так и остался в спортивных шортах и теперь сидел, обхватив себя руками. Боль как будто сочилась из некоего потаенного места, о существовании которого позволялось знать мне одной. В такие моменты я плохо понимала, почему он вообще терпит меня.

— Я не машина, Бентон.

Он слышал эти слова, наверное, миллион раз с тех пор, как мы полюбили друг друга, но все равно молчал. Внизу с унылым журчанием лениво катилась река, необдуманно неся свои воды к кипящей пропасти плотины.

— Нельзя принять больше, чем можешь, — попыталась объяснить я. — На мою долю приходится больше, чем на долю многих других, но не жди, что я вынесу все.

Орел парил над вершинами тянущихся в небо деревьев, и когда Бентон наконец заговорил, голос его прозвучал спокойно и устало.

— Я тоже принимаю на себя больше, чем прочие. Отчасти потому, что беру пример с тебя.

— А я с тебя.

Я подошла сзади, обняла его и уткнулась подбородком ему в спину.

— За тобой следят, — сказал Бентон. — Кто-то из соседей. Я вижу его через стекло. Оказывается, даже в таком шикарном районе водятся любители подглядывать. — Он положил свою руку на мою. — Конечно, если бы я жил здесь, то тоже подглядывал бы за тобой.

— Ты и так здесь живешь.

— Нет. Только сплю.

— Давай обсудим, что будем делать утром. Как обычно, меня подберут у Института глаза около пяти. Так что если встать в четыре, то... — Я вздохнула. Неужели жизнь никогда не изменится? — Тебе лучше переночевать здесь.

— К тому же я не собираюсь вставать в четыре, — добавил он.