Соправитель (СИ) - Старый Денис. Страница 23

— Уже проснулись, Ваше Высочество? — спросила Иоанна, грациозно потягиваясь.

Стерпеть было сложно, я вновь поддался эмоциям.

Вчера полковник Шевич прибыл ко мне в Люберцы для ужина, ну, и для того, чтобы изучить тренировочный лагерь с казармами для своих гайдамаков. Гольштейнская дивизия, что ранее тут частью расквартировалась, была представлена только одним полком, так как остальные еще не прибыли с войны с Османской империей. Может Апраксин еще решит, чтобы там мои бывшие земляки и оставались. Это бы могло сказать об уме и хитрости Степана Федоровича, но он был слишком прямолинеен, чтобы продумать такой шаг.

Я намеревался серьезно поговорить с Апраксиным при первой оказии. Приписать себе дивизию, что была создана за мои деньги, да еще состояла из земляков? Моя дивизия! Но сейчас проблема, как по мне, казалась сложнее.

— Иоанна, я не знаю, что с этим делать! — приврал я, когда мы расцепили объятья.

— И я не знаю, но хочу еще хоть раз вот так проснуться рядом и быть Вами целованной, — отвечала девушка, а из глаз покатились слезинки.

— Не плачь! Я тоже так хочу, но наших желаний ведь мало! Я не Петр Великий, пока не он, чтобы… прости за сравнение с Мартой Скавронской, оно не уместно, — я замолчал.

Только что так было все просто, но приходит реальность — и на тебе…

— А куда ты отправил моего отца? — Иоанна так же решила переменить тему, ей, я это понимал, хотелось продолжить говорить о будущем, но все, что надо, пусть полунамеками, я сказал.

— Ты не бери в голову, моя звездочка, у него служба, — сказал я и поцеловал девушку.

На самом деле, я подгадал тот момент, когда Иван Шевич не сможет находиться у меня на ужине, тем более в Люберцах. Начались повсеместные облавы на воровские малины и респектабельные дома бандитских главарей. Происходили и обыски, и первые аресты коррумпированных полицмейстеров.

Ванька Каин выдал всех, стоило на его только чуть нажать. Он быстро понял ситуацию и пытался выторговать хотя бы жизнь, сдавая не только разбойников, но и известные ему схроны. Была даже опаска, что на все направления не хватит людей. Даже вызванные три десятка человек из команды Шешковского, как и он сам, не справлялись с большим объемом работы.

Еще не знаю всех результатов, но вечером, когда наш ужин с Иоанной перерос в откровенную беседу с объяснениями и признаниями, прибыл человек от Степана Ивановича. Он только и сказал, что аресты идут, что без стрельбы и мордобития не обошлось, но все сладилось.

Иван Шевич отписался мне, что не может приехать. Это письмо пришло уже тогда, как его дочь была на подъезде к Люберецкому поместью. Я отправил за девушкой карету с немалым охранением аккурат тогда, как Ивана Бранковича не должно было быть в том доме, что я им выдал. Иоанна могла отказаться, и в таком случае я бы перебесился, позвал одну из своих служанок, что так томно вздыхала при моем поведении. Но, нет, Иоанна Шевич приехала, была неотразима и до ужина, и во время его. А после — бесподобна в своей неопытности, при желании угодить.

Стук в дверь прервал неловкое молчание и показался мне спасительным. Я хотел оставаться с Иоанной, но не мог ей предложить хоть что-то, кроме себя, человека, но никак не цесаревича или мужа. Размышляя над тем, могу ли я сделать ее своей женой, пришел к выводу, что нет, в ближайшее время, точно нет. Дело не в чувствах, эмоциях, во мне этого было с избытком, дело в целесообразности и безопасности.

Один из вопросов меня мучил, когда я наслаждался видом спящей девушки: «Если есть те, кто вот так мог атаковать Екатерину, то что они сделают с Иоанной?» И становилось жутко. Нет, не страх перед этими, доживающими последние свои дни, личностями, а то понимание, что девушка станет целью для кого угодно, ибо она рядом и мне не безразлична.

А если отринуть эмоции и посмотреть на вещи с еще большим цинизмом, то Иоанна — угроза многим моим планам. Она наваждение, морок, который будет отвлекать, переориентировать мое внимание и время на себя. А тут люди, много людей, чьи судьбы уже во многом зависят от меня.

— Мне нужно выйти. Позови слуг колокольчиком! Тебя оденут и препроводят в столовую, а мне нужно работать, прости, — сказал я, поцеловал Иоанну в кончик носа и пошел на выход.

— Ваше Высочество, все дома и притоны отработаны, более трех тысяч люда собралось, никакие казематы не вместят, — сбивчиво рапортовал посыльный от Шешковского.

— Я не понимаю, почему эти вопросы должны касаться меня? — начал распыляться я. — Степан Иванович что, не подготовился к подобному исходу операции?

— Господин Шешковский просил передать «мало толку», — сконфужено говорил помощник моего главного безопастника.

Мало толку… А где тот толк наберешь-то? И неужели почти уже готовые шесть сотен да эти не меньше тысячи человек не смогут навести шороху в Петербурге? Им только громко пошуметь да страху навести, реальные дела иными будут свершаться.

— Понял Вас, ступайте и накажите Степану Ивановичу, чтобы вербовал всех, он ведает сие слово, люди пригодятся, — сказал я и пошел обратно в спальню.

Иоанна сразу после завтрака попросила, чтобы ее отвезли обратно в дом, где они проживали с отцом. Было видно, что девушке тяжело, что она даже испытывает чувство обиды, пусть и играет роль приветливой и счастливой возлюбленной. Нелегко было и мне, но я себя убеждал, что расставание сейчас правильно. В преддверии больших событий, что вот-вот начнутся, безопаснее Иоанне вообще не показывать, что мы знакомы. Еще неизвестно, как все обернется. Мои противники показали, что недооценивать их не стоит.

*………*………*

Москва

26 мая 1751 год

Медведь уже больше двух дней находился в подвале одного из домов в Москве. Его схватили на выезде из города, причем огромного вида мужик ничего не успел сделать, как был скручен двумя казаками. Еще один казак и три солдата направили пистоли на двух подельников разбойника, с которыми Медведь и собирался направиться на Волгу, чтобы там начать новую жизнь [персонаж написан на основе реального человека].

В первый день пребывания в сыром подвале к Медведю вообще никто не приходил. Не кормили и не давали воды. Вместе с тем, он отчетливо слышал шаги и два раза даже расслышал чью-то речь. Тогда неизвестный ему голос что-то сказал о несогласии Медведя сотрудничать. Вору и разбойнику захотелось закричать, что он-то и не против пообщаться да обсудить условия, но с ним никто не общается. Медведю было чем отплатить за свою волю. Но наступившая пронзительная тишина дала понимание, что крик услышан не будет, рядом уже нет людей.

На второй день, когда жажда стала особенно давить, а живот призывно урчать, массивная дверь открылась и на пороге показался неизвестный человек.

— Жить хочешь, Степан Лапа? — буднично спросил незнакомец.

Медведя передернуло. Такое имя он носил еще тогда, когда был крепостным отроком. Но после того, как Степан ранил ножом приказчика и ограбил того на пару серебряных монет, но главное, лишил коня, это имя было забыто. Сейчас это имя вызывает отвращение и жуткие воспоминания.

Физически от природы развитый парень нашел себе дело на Волге, прибившись к разбойничьей ватаге. Время шло, парень возмужал сверх меры и захватил лидерство в банде, к тому времени изрядно потрепанной. Потом умные люди сказали, что на Москве можно хорошо поживиться, и Медведь повел своих людей в Первопрестольную, где быстро заработал славу удачливого, справедливого, вместе с тем, жестокого главаря.

— Кто же жить не хочет? И я не спешу с нечистым встречи свести, — ответил Медведь, вставая с сырой земли и выпячивая грудь.

— Охолони, тать! — усмехнулся незнакомец. — С делом я к тебе пришел. Коли сладим все, так и Марысю твою с Евдотьей не тронем.

Упоминание дочери и практически жены взбесило Медведя. Пусть и не венчаны они были, но любил Степан Авдотью, да и дочка Марыся единственная, перед кем страшный тать улыбался и был, словно и сам ребенок.