Отравленные клятвы (ЛП) - Джеймс М. Р.. Страница 59

— Думаешь это действительно принесет какую-нибудь гребаную пользу? — Я непонимающе смотрю на него. — В особняке тоже была охрана. В чем разница?

Губы Николая подергиваются.

— Мой отец был высокомерным, — просто говорит он. — Он обеспечил себе меньше безопасности, чем следовало, и у меня такое чувство, что тот, кто это сделал, достаточно часто бывал в его компании, чтобы распознать в этом закономерность. Я веду себя по-другому.

— Почему ты так заботишься о моей безопасности? — Я снова шмыгаю носом, потирая лицо руками. — Какая, блядь, разница? Твоя сестра исчезла. Почему ты вообще все еще здесь?

Николай смотрит на меня, медленно выдыхая. Я не могу прочитать выражение его лица, но на этот раз я верю в искренность его слов, когда он говорит.

— Ты моя жена, Лиллиана. Твоя безопасность ничуть не менее важна для меня.

Он встает одним плавным движением.

— Я собираюсь разобраться с этим, зайчонок. Оставайся здесь, пока я не вернусь. Держи свой телефон рядом с собой. Ни в коем случае не покидай квартиру, ты поняла?

На последнем слове его голос твердеет, и я киваю. Идея сражаться с ним ради этого кажется глупой и далекой сейчас, после того, что произошло сегодня.

— Я останусь внутри, — говорю я тихим голосом, и он кивает.

— Хорошая девочка. — Он наклоняется, проводит рукой по моим волосам и целует меня в макушку. Это такой безобидный жест, что мои глаза снова наполняются слезами, и я удивляюсь, когда он не пытается поцеловать меня в губы. Он мог бы… я застыла, ожидая этого, совершенно сбитая с толку тем, что на этот раз я чувствую себя в безопасности с ним. Что я не хочу, чтобы он уходил. У меня никогда не было к нему такого чувства, и ирония этого не ускользает от меня. Но вместо этого он бросает на меня еще один взгляд, затем отворачивается и шагает обратно к входной двери.

***

В итоге я засыпаю на диване. Я не знаю, как долго я лежала и плакала, прежде чем заснуть. К тому времени, как я это делаю, у меня саднит в горле, лицо опухло, все тело ноет от напряжения, которое часами не отпускало мои мышцы. Я засыпаю от полного изнеможения, погружаясь в самый глубокий сон, который, я думаю, у меня когда-либо был, который не был настоящей бессознательностью.

Меня выводит из задумчивости звук, похожий на выстрел.

Я резко выпрямляюсь, вцепляясь руками в кожаную обивку дивана, и только по звуку шагов, быстро приближающихся ко мне по деревянному полу, я понимаю, что, по-моему, это хлопнула дверь. В руке тени, идущей в мою сторону, нет оружия.

— Вставай, зайчонок.

Его голос не похож ни на что, что я слышала от него раньше. Мрачнее, злее, наполненный ядом, который пробирает меня до костей ужасом еще до того, как я полностью осознаю, что происходит. Я открываю свои слипающиеся глаза и вижу Николая, нависающего надо мной, силуэт на фоне городских огней, струящихся через окна, его лицо — жесткая маска гнева, когда он наклоняется вперед и запускает руку в мои волосы.

Это волк, думаю я, когда он поднимает меня с дивана за волосы. Это монстр Братвы. Дьявол Василев. И теперь он по какой-то причине пришел за мной.

— Николай… — Я не могу заставить себя чувствовать какой-либо стыд за то, как я плачу, произнося его имя. Я никогда так не боялась. Мужчина, держащийся за меня, не чувствует, не выглядит и не говорит, как мой муж. Та версия Николая, которую я знаю, была достаточно пугающей. Но я думаю, что именно эту версию видят его враги… последнее, что они видят. И каждая частичка меня замирает от страха, когда он поднимает меня на ноги.

— За этим стоит твой отец. — Его голос убийственно тих. Он протягивает другую руку, и я вижу в тусклом свете, что она покрыта пятнами крови. Когда он тащит меня к окну, освещая нас обоих светом, я вижу, что повсюду кровь. На его лице, горле, одежде. Он забрызган насилием.

— Я не понимаю, — слабо шепчу я. — Мой отец? Мой отец — никто.

Интересно, слышит ли он убежденность в моем голосе. Уверенность моих слов. Мой отец всегда был никем, и проникновение во внутренний круг Василева никогда не могло этого изменить. Он будет никем до своего последнего вздоха, потому что таким человеком он был всегда.

— Он достаточно хорош, чтобы проникнуть в дом моего отца. Отнять у моего отца жизнь. Отнять у меня сестру. И все потому, что он использовал тебя, чтобы сблизиться.

Другая рука Николая поднимается, его пальцы скользят по моему горлу. Я понимаю с внезапной, ужасающей уверенностью, что он думает, что я что-то знаю об этом. Что он каким-то образом думает, что я была замешана в том, что сделал мой отец.

— Николай, пожалуйста. — Я никогда не умоляла его раньше, никогда не позволяла себе умолять его, и я знаю, что он хотел услышать это все это время. Я не хочу начинать сейчас, но я так напугана, что больше ничего не могу с собой поделать. — Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я ничего не знаю…

— Не обманывай меня! — Он выкрикивает это, его рука начинает сжиматься вокруг моего горла. — Я знаю, что ты сделала. Пришла в мой дом, в дом моего отца, разыгрывая невинность с широко раскрытыми глазами. Ты с твоим отцом спланировала все это, не так ли? План состоял в том, чтобы разрушить могущественную империю Василева изнутри. Ты коварная сука…

Где-то смутно, как будто это снаружи моего тела, я слышу, как я начинаю смеяться. Мои плечи начинают трястись, я вся дрожу в его объятиях, и смех становится громче, почти истерическим, как будто я схожу с ума.

Николай смотрит на меня так, как будто я уже сошла с ума. Его руки на моем горле и в моих волосах на короткое мгновение ослабевают, а затем снова сжимаются, его лицо превращается в маску такой раскаленной ярости, что на секунду мне кажется, что он собирается свернуть мне шею и прикончить меня здесь и сейчас.

— Это не смешно. — Его голос доносится до меня, холодный и твердый как лед. — Ты глупа, если думаешь, что это так. Это не шутка, зайчонок.

Прозвище теперь звучит намного мрачнее на его языке. Его гнев такой холодный, такой непреклонный. Такое чувство, что от этого никуда не деться, и я не могу поверить, что умру из-за чего-то, о чем я абсолютно ничего не знаю.

Он разворачивает меня так быстро, что я задыхаюсь от страха и шока, когда он прижимает меня к стеклу. Оно холодное на моей щеке, и я делаю вдох, мое сердце колотится так сильно, что причиняет боль.

— Я собираюсь вытянуть из тебя правду так или иначе, — рычит он мне на ухо. — Ты не знаешь, в какую игру играешь девочка. — Его рука на моем горле убирается, он тянется вниз, чтобы схватить меня за задницу, которая все еще немного побаливает от порки, которую он мне устроил несколько дней назад. — Ты думаешь, это было больно? Ты понятия не имеешь, что ты будешь чувствовать, когда я снова накажу тебя.

— Я ничего…не…знаю! — У меня перехватывает дыхание в горле от страха и его хватки. Я чувствую, что мне трудно глотать. — Боже, Николай! Я не знаю, что делал мой отец!

— Я тебе не верю, — усмехается он. Он разворачивает меня спиной к стеклу, нависая надо мной. Его рука запутывается в моих волосах, дергая их так сильно, что я в ужасе боюсь, что в любой момент он может их вырвать. — Я не верю ни единому слову из твоего лживого маленького рта.

Его рука оставляет мою задницу, хватает мою руку, поднимая ее к свету. Мои ногти все еще ухожены после свадьбы, и он прижимает большой палец к одному округлому кончику, оттягивая его назад.

— Ты можешь представить, каково это, когда их отрывают по одному, зайчонок? Отрывают, пока ты связана и не можешь пошевелиться?

Его пальцы в крови.

— Это то, что ты делал? — Задыхаюсь я. — Пытал кого-то?

— Как ты думаешь, откуда я знаю, что происходит? — Его большой палец сильнее прижимается к ногтю. Я не хочу думать о том, какую боль он описывает. — Я мастер добывания информации, зайчонок. Я не уклоняюсь от крови, и крики меня не трогают. Твои тоже.

Я пытаюсь найти в себе хоть какую-то меру мужества. Где-то должно быть что-то. Я не могу рухнуть перед ним. Мои слезы не помогут.