Отравленные клятвы (ЛП) - Джеймс М. Р.. Страница 63

Я подхожу немного ближе, достаточно близко, чтобы наши тела почти соприкасались, но не совсем. Она смотрит на меня, ее голубые глаза расширяются, и я думаю про себя, что никогда в жизни не видел такой красивой женщины, как она. Как я мог до сих пор не видеть, насколько она идеальна для меня? Насколько она идеальна?

Я протягиваю руку, нежно отводя прядь светлых волос с ее лица.

— Я хочу, чтобы ты произносила мое имя, потому что ты жаждешь меня, зайчонок. Я хочу, чтобы ты умоляла о моем члене, потому что ты не можешь вынести ни минуты без того, чтобы я не наполнил тебя. Я хочу, чтобы ты умоляла о том, чтобы мой язык коснулся твоей киски, потому что тебе нужно, чтобы я довел тебя до оргазма так сильно, что ты не сможешь этого вынести. Я хочу, чтобы все это было по-настоящему. И если это ненастоящее, зайчонок, тогда я этого не хочу.

Последние слова я шепчу, наклоняясь вперед так, что мои губы касаются раковины ее уха, а затем отстраняюсь, все еще глядя на нее сверху вниз, достаточно близко, чтобы прикоснуться.

— Я хочу тебя навсегда, Лиллиана, — нежно говорю я ей и действительно прикасаюсь к ней, кончики моих пальцев касаются ее щеки. Я никогда не прикасался к ней так нежно, и я чувствую дрожь, которая проходит через нее. — Знание того, кто ты, только заставляет меня хотеть тебя еще больше. Знание того, через что ты прошла, заставляет меня видеть тебя в другом свете. Я еще ничего не сделал, чтобы заслужить тебя. Так что мне пора попробовать.

Моя рука прижимается к ее щеке, чувствуя, как ее тепло проникает в мою кожу. Я наклоняюсь вперед, мои губы прижимаются к ее губам, и я игнорирую боль в моем члене, пульсирующую, настоятельную потребность развернуть ее и взять ее, наполнить ее своей спермой, делать ее своей снова и снова. Я сосредотачиваюсь на поцелуе и только на нем, на ее губах, прижатых к моим, на мягкой полноте ее губ, на том, как я чувствую, как они приоткрываются для меня, как ее тело невольно смягчается навстречу моему. Я чувствую горячее, влажное прикосновение ее языка к моему, чувствую, как она дрожит, слышу тихий звук в глубине ее горла, и, боже, я такой твердый, что это причиняет боль. Но все, что я делаю, это целую ее, моя рука касается ее щеки. Я чувствую, как она выгибается мне навстречу. Я мог бы надавить, и я думаю, что она уступила бы. Я думаю…нет, я знаю, что она хочет меня несмотря на то, что она говорит. Я знаю, что не потребуется много усилий, чтобы заставить ее перейти эту черту.

Но я хочу, чтобы она сама меня захотела. Поэтому я отстраняюсь, делая шаг назад и еще один, пока больше не смогу прикоснуться к ней, даже если бы захотел.

— В следующий раз, когда я прикоснусь к тебе вот так, зайчонок, в следующий раз, когда я затащу тебя в постель, это будет потому, что ты хочешь меня, — говорю я ей.

И затем, прежде чем она успевает сказать хоть слово, я поворачиваюсь и ухожу.

В следующий раз, когда я увижу ее, на моих руках будет кровь ее отца, и я покажу ей доказательство его кончины.

***

Все как в тумане.

Когда я прихожу в сознание, у меня возникают всплески памяти, момент, когда сработал единственный сигнал тревоги, который пропустили мои хакеры, звуки криков и выстрелов и вид доверенных людей, которые были со мной, рушащихся на бетонный пол. Зная, что я в меньшинстве, что отцу Лиллианы удалось перехитрить не только моего отца, но и меня…и я не мог сдержать слепую ярость, которая пришла с этим.

Я изо всех сил боролся, чтобы не позволить им завладеть мной. Но все равно закончилось тем же самым. И я знаю, что будет дальше, еще до того, как просыпаюсь от боли от удара по лицу, достаточной, чтобы вырвать человека из глубокого сна, а меня… из черного беспамятства.

Я пытал достаточно мужчин, чтобы понять, что произошло, через мгновение после первоначального взрыва. Удар кулаком в челюсть, достаточно сильный, чтобы расшатать зубы, порвать кожу в уголке рта от кольца на руке, которая меня ударила. Я знаю, потому что я делал это раньше. Но я никогда не был на принимающей стороне, не так, как сейчас. Не сдерживаемый, в темноте, вкус крови во рту, где мгновение назад было только бессознательное ничто.

Загорается свет. Яркий, над головой. Ослепительный. Я тоже знаю эту тактику. Шок от этого, внезапное превращение всего в четкий фокус. Лицо, нависающее надо мной, та же рука в моих волосах. Я вырываюсь из ремней и чувствую, как кожа скрипит на моей коже. Ремни, удерживающие меня на стуле.

Оглядываясь по сторонам, я вижу слишком знакомый рабочий стол с инструментами. Тонкие ножи, ручная терка с грубыми краями, проверенные плоскогубцы, кабели для батарей. Еще один кожаный ремень, и я морщусь, вспоминая, как грубо однажды применил один из них к Лиллиане под видом приемлемого наказания.

Мужчина, нависающий надо мной, — отец Лиллианы. Я сразу узнаю его, даже когда мои глаза все еще привыкают к резкому освещению. Я насмехаюсь над ним, отказываясь позволить ему увидеть, что что-либо в этом причиняет мне боль.

— Мне понадобится информация от тебя, — говорит он твердым и невыразительным голосом. — Номера счетов. Имена. Мужчины, на которых я могу положиться, и те, кто настолько предан тебе, что мне придется пристрелить их, как собак, чтобы они меня не укусили. Ты даешь мне то, что мне нужно, и это будет не так больно.

— Иди нахуй. — Я плюю в него, капля слюны попадает на его щеку и скатывается по челюсти, и я не вижу, как кулак приближается, прежде чем он ударяет по моей скуле почти точно в то место, куда попала слюна.

— Твоей сестре тоже будет не так больно, — рычит он, снова ударяя меня, и я чувствую острую вспышку боли в том месте, где кольцо попадает в кость. — У меня есть много мужчин, заинтересованных в том, чтобы попробовать ее. Много мужчин, которые, возможно, хотели бы познакомить ее со всевозможными вещами. Я мог бы заставить тебя посмотреть. Тебе бы этого хотелось, Васильев? Я слышал, ты всегда по-настоящему защищал ее. Влюбился в кого-то, в кого тебе не следовало?

— Ты больной ублюдок. — Я отворачиваю от него голову. — Я знаю все тактики, Нароков. Я сам написал книгу о некоторых из них, так сказать. Я уже могу придумать все, что ты собираешься сделать. Так что продолжай. Я предлагаю начать с ремня, чтобы ты мог использовать ножи на ранках для максимальной боли.

На краткий миг он выглядит озадаченным, и это похоже на победу. Я уверен, что это не та победа, которая не принесет новой боли, но, тем не менее, это победа, и я возьму то, что смогу получить. Я не жалею об этом, даже когда вижу, как он вместо этого тянется за тонкими ножами.

— Я думаю, я отмечу, где я хочу, чтобы рубцы были нанесены вот этим, — задумчиво говорит он. — А затем посмотрим, какие узоры образует кровь. Если, конечно, тебе не захочется начать говорить. Ты можешь начать с номеров счетов, в которых больше семи цифр.

Я, конечно, не разговариваю. Не из-за лезвий, врезающихся в мою кожу, или кожаного ремня, врезающегося в нежную плоть, или сердитых кулаков, которые он применяет ко мне позже, разъяренный тем, что я не ломаюсь. Я не думаю, что он понимает, что такого человека, как я, невозможно сломить. Я ломаю других. Я всю жизнь готовился к тому, что кто-то попытается вернуть то, что я всегда раздавал.

Пока дверь не откроется, и двое мужчин не затолкают кого-то внутрь. Женщину. Красивую женщину со светлыми волосами цвета меда и испуганными голубыми глазами, которая мгновенно привлекает мое внимание, и я думаю, что, возможно, в конце концов, есть способ сломать меня.

Что она больше похожа на ключ, чем она думает. Не только на дверь, через которую хотел пройти ее отец, но и на замок, который держит мои губы на замке.

ЛИЛЛИАНА

Я чувствую безнадежность, когда меня втаскивают в лагерь.

Я не чувствовала себя в безопасности, особенно в пентхаусе, но я не думала, что они смогут добраться до меня. Николай был так уверена, что они не смогут добраться до меня и все же они это сделали. Мой отец, должно быть, тщательно выполнял свою работу, чтобы знать, как проникнуть за пределы обороны Николая или же предателей было больше, чем Николай предполагал.