Няня для дочки миллионера (СИ) - Соловьева Анастасия. Страница 35

Внутри никого нет. Я выдыхаю с облегчением, смачиваю виски холодной водой. Волнуюсь так сильно, будто до этого ни с кем на свидания не ходила.

— Важный разговор был. Не мог не ответить, — объясняет Владимир, когда я возвращаюсь за столик.

— Я понимаю. У вас, наверное, телефон разрывается от вечных звонков?

— Может, перестанешь обращаться ко мне на «вы»? Это звучит глупо, особенно после вчерашнего, — с намёком произносит Владимир.

— При Елене Леонидовне и Ксюше я должна обращаться к вам, как к своему работодателю, то есть уважительно и на «вы». А сейчас… надо попробовать.

— То есть теперь ты будешь говорить со мной без уважения? — улыбается Владимир. Я так редко видела его в приподнятом настроении, что сейчас каждым мгновением наслаждаюсь. Ловлю его горячие многообещающие взгляды и краснею.

— Конечно, — подыгрываю ему. — Буду называть тебя Володей, а не Владимиром Романовичем.

Замолкаю. Чёрт, я перешла границы дозволенного. Володя — это слишком интимно. Он же не называет меня Викой или Викусей. Хотя я всегда любила полный вариант своего имени.

— Володей я ещё ни для кого не был, — заявляет Громов.

— Правда? Неужели вы для всех Владимир Романович? — подтруниваю над ним. Уровень тревоги постепенно снижается, и я расслабленно откидываюсь на спинку кресла.

— А ты всё «выкаешь», — хмыкает Владимир. — Нет, самые близкие люди называли меня Вовой.

— Родители?

— Мама. И Каролина.

Отца он близким человеком не считает. Наверное, у многих детей не складываются отношения с папами. Грустно всё это. Лилька со своим отцом уже десять лет не общается, Лёва жаждет внимания папы, но тому по большому счёт наплевать. И кого бы я не вспомнила из знакомых — у всех какая-то отчуждённость в отношениях с отцом. Даже у меня. Я папу очень люблю, но мы никогда не были близки. С ним я секретами не делилась и советов не спрашивала.

— Ваш стейк из вырезки, — официантка ставит тарелку с аппетитным куском мяса. — И салат с тунцом для вас, — я благодарю девушку кивком и с тоской смотрю на выбранное блюдо. От волнения я заказала то, что совсем не люблю — консервированный тунец. Ну да ладно, невелика беда.

— Когда я с вами… тобой, — поправляю себя, а Владимир довольно улыбается, — только познакомилась, то думала, что ты в подобных заведениях не бываешь.

— Почему же?

— Ну, твои рестораны совсем другие. Очень дорогие, пафосные, с идеальным обслуживанием и, наверное, безумно идеальной вкусной едой.

— Ты преувеличиваешь. У меня есть и обычные рестораны, просто они не на слуху. Вот место, в котором твоя сестра работает, мне очень понравилось. Там бы меню скорректировать, летнюю площадку построить и запустить масштабную рекламную кампанию — тогда гости бы рекой повалили.

— Правда?

Мне нравится то кафе, но оно слишком простое, да ещё и семейное, с детской комнатой. Заведения, которые принадлежат Владимиру, из другой категории. Хотя я была только в одном его ресторане.

— Да. Есть у меня одна мысль насчёт него, — задумчиво роняет Владимир. Смотрит на часы и берет приборы. — Но об этом как-нибудь потом. Времени осталось мало.

— Приятного аппетита, — вежливо говорю я.

Салат оказывается очень вкусным. Но запах дымящегося стейка дразнит рецепторы. Владимир замечает мой взгляд и, улыбнувшись, протягивает мне вилку с кусочком мяса.

— Попробуешь? — вздёргивает он левую бровь.

— Ну-у-у можно, — нарочно выделываюсь я.

С простым и добродушным Владимиром мне очень комфортно. Я не боюсь шутить и дурачиться.

Беру вилку, случайно касаясь его горячих пальцев. Подавляю тихий вздох. Пробую стейк. Он восхитительный! Сочный, мягкий, с отличным балансом перца и соли. Я говядину в обычной жизни почти не ем, потому что дорого, хотя в ресторанах иногда заказываю стейки. Но впервые пробую настолько идеальное мясо.

А может, дело совсем не в еде. Рядом с Владимиром мне и салат с тунцом кажется отличным, а интерьер кафе я готова расхваливать несколько минут. И погода на улице хорошая, и вообще жизнь прекрасна. Боже, разве можно так радоваться банальным вещам? В двадцать шесть лет это даже странно. Я думала, что чем старше человек — тем меньше эмоций он испытывает при влюблённости. Мол, в юности чувства самые сильные, а потом уже всё идёт по накатанной.

Как хорошо, что я ошибалась.

— Ещё? — уточняет Владимир.

— Угу.

Беру свою вилку и нагло лезу в тарелку Громова. Он вообще не против, кажется, ему моя наглость по душе. Громко смеётся. А затем тянется к моему салату! Накалывает зелень и тунец на вилку, отправляет всё это в рот, довольно жует. Я притворно ахаю, осуждающе качаю головой. Владимир только усмехается в ответ.

В итоге мы меняемся тарелками и доедаем блюда друг друга. В этом есть нечто интимное. И очень милое.

Когда официантка забирает пустые тарелки, я проверяю время в телефоне. Громову пора на деловую встречу, а я даже не заметила, как целый час пролетел. Но мне есть, чем заняться. Надо Ксюшу со школы забрать, да и с племяшкой поговорить не мешает.

Боже, как же не хочется, чтобы Владимир уходил! Я только-только начала привыкать к его лёгкости, ироничности и теплоте.

— Я должен идти, — произносит он, когда оплачивает счёт.

— Да, увидимся, — киваю.

Владимир поднимается, я натянуто улыбаюсь, но он вдруг садится на диван рядом со мной и касается губами моих губ. Меня будто током простреливает! Поддаюсь ему, отвечая на неожиданный поцелуй. Я не люблю показывать свои чувства на публике, но сейчас это не имеет значения. Окружающий мир исчезает, есть только я и Владимир. Его горячие прикосновения и жадные губы.

Он отрывается от меня, смотрит затуманенным взглядом. Проводит пальцами по моей щеке. Я глаза закрываю. Внутри всё трепещет от столь нежной ласки. Владимир умеет быть внимательным и понимающим мужчиной. А вся его строгость, жёсткость и нетерпимость — она для чужаков предназначена, чтобы защититься от боли, чтобы закрыться от близости.

Получается, меня он впустил в круг своих близких? Или я напрасно размечталась?

— До вечера, — охрипшим голосом произносит Владимир.

Он уходит, оставив после себя древесно-терпкий аромат парфюма. И жар на губах, который ещё не скоро остынет.

Глава 20

Занятия у Ксюши вот-вот закончатся. Я гуляю вокруг частной школы, в окна заглядываю, вспоминая детство. Мне нравилось учиться. Лето я воспринимала как настоящую катастрофу, ведь тогда с друзьями не увидишься и на переменках не подурачишься. Три месяца я читала книги, смотрела телевизор, играла во дворе с девчонками и ждала, когда же наступит сентябрь. Лучший месяц в году.

Я любила в школе практически всё: и большинство уроков, и учителей, и походы в столовую, и вкуснейшие булочки с маком. Но больше всего мне нравилось общаться с одноклассниками.

Забитой серой мышкой я никогда не была, это потом со мной что-то случилось. После университета я бежала домой, готовила Паше ужин и убирала съёмную квартиру. Любила, когда в доме нет ни пылинки. И так продолжалось изо дня в день. Я с друзьями стала реже видеться, считала, что обязана проводить с любимым как можно больше времени.

А оно вон как всё обернулось. Моё сердце выбрало другого человека, не проверенного годами Пашу.

Страшно. Я привыкла к определённости и чёткости в отношениях. Но сейчас вынуждена шагать вслепую. Будь на месте Владимира неженатый простой мужчина, я бы спросила, что между нами происходит. А тут… Лучше промолчать. И благодарить судьбу за то, что я вообще способна испытывать яркие эмоции. Значит, прав был Евгений Леонидович, когда советовал отвлечься от проблемы и жить на полную. Только его супруге помогла работа, а мне — новая влюблённость.

Я о своём бесплодии несколько дней не вспоминала. Хотя вчера в детском развлекательном центре я засмотрелась на малышей, но привычной боли не почувствовала. Скорее — светлую тоску, вполне терпимую и понятную.