Вскрытие показало... - Корнуэлл Патрисия. Страница 18

– О чем об этом? – спросил Уэсли.

– О том, что ее муженька-актера обвиняли в изнасиловании, вот о чем.

Повисла бесконечная пауза.

Уэсли крутил на столе шариковую ручку и играл желваками. Марино действовал не по правилам. Ему следовало сразу нам все рассказать, а не выдавать информацию как козырную карту. Мы с Уэсли чувствовали себя проигравшей стороной в суде.

Наконец я произнесла:

– Раз Петерсена обвиняли в изнасиловании, но не осудили, значит, его оправдали.

Надо было видеть, каким взглядом смерил меня Марино – под дулом пистолета я, наверное, и то почувствовала бы себя спокойнее.

– Я ведь еще не закончил изучать его прошлое, – сказал Марино.

– Сержант, к вашему сведению, в такие престижные учебные заведения, как Гарвард, не принимают уголовников.

– А вдруг они не знали? – не сдавался детектив.

– Они могли не знать только в одном случае – если обвинение с Петерсена было снято.

– Мы это проверим, – сказал Уэсли, чтобы как-то разрядить обстановку.

Марино извинился и поспешно вышел. Не иначе, в туалет побежал.

Уэсли и бровью не повел, будто поведение Марино было в порядке вещей. Он только спросил как бы невзначай:

– Кей, какие новости из Нью-Йорка? Результаты исследований готовы?

– Определение ДНК требует времени, – отвечала я рассеянно. – До второго убийства мы ничего не посылали в лабораторию. Скоро результаты по первым двум убийствам будут у меня на руках. Что касается Сесиль Тайлер и Лори Петерсен, анализы будут готовы не раньше июля.

Уэсли одобрительно кивнул.

– Мы пока знаем только, что во всех четырех случаях убийца – человек, у которого антигены не обнаруживаются.

– Да, больше нам ничего не известно.

– Не сомневаюсь, что все убийства совершены одним человеком.

– Совершенно с тобой согласна.

Мы молча ждали Марино. Его голос все еще бил меня по барабанным перепонкам, я взмокла, сердце колотилось.

Уэсли, должно быть, прочитал мои мысли относительно Марино и понял, что я уже окончательно причислила доблестного сержанта к разряду неприятных и опасных в своем служебном рвении людей, с которыми невозможно работать, потому что вдруг нарушил тишину:

– Кей, ты должна его понять.

– Как хочешь, Бентон, но это выше моих сил.

– Он хороший следователь. Один из лучших.

Я не ответила.

Снова повисло молчание.

Мое раздражение все росло и наконец вырвалось наружу:

– Черт возьми, Бентон! Мы должны найти этого отморозка! Мы не смогли защитить этих женщин, так надо хотя бы предотвратить следующие убийства. Пока Марино за уши притягивает улики к Петерсену, настоящий маньяк еще кого-нибудь задушит. У Марино, видите ли, амбиции, а погибнут невинные люди.

– Ничего он не притягивает.

– Нет, притягивает. – Я взяла себя в руки и заговорила на полтона ниже: – Он хочет посадить Петерсена, разве ты не видишь? А значит, и настоящего убийцу искать не станет.

Марино, слава Богу, не торопился возвращаться. Уэсли перестал играть желваками, но, когда заговорил, избегал смотреть мне в глаза.

– Я бы тоже не сбрасывал Петерсена со счетов. Я понимаю, звучит неправдоподобно, что один и тот же человек убил жену и еще трех женщин. Только Петерсен – особый случай. Вспомни Гэйси. Мы до сих пор не знаем, сколько народу он на тот свет отправил. Одних лишь детей тридцать три человека. А может, их было несколько сот. И всех, заметь, он видел первый и последний раз в жизни. А потом Гэйси убил родную мать, расчленил тело и затолкал куски трупа в мусорный контейнер...

Да за кого он меня принимает? Уэсли, видно, решил прочитать мне лекцию "для новичков" – то-то он выпендривается, как подросток на первом свидании.

– Или возьми Чэпмена. Когда его арестовали после убийства Джона Леннона, при нем была книга "Над пропастью во ржи". В Рейгана стрелял некто Брэйди, который, между прочим, с ума сходил по одной актрисе. Улавливаешь связь? Наше дело – предотвратить преступление, видеть на шаг вперед. Но это не всегда получается. Не у всякого преступника можно разгадать ход мыслей.

От перечисления маньяков Уэсли перешел к статистике. Двенадцать лет назад убийства составляли девяносто пять – девяносто шесть процентов всех преступлений. Сейчас эта цифра снизилась до семидесяти четырех процентов и продолжает падать. Причем чужих убивают чаще, чем своих. Я почти не слушала.

– Кей, честно говоря, Мэтт Петерсен меня очень беспокоит, – вдруг произнес Уэсли.

Мне стало интересно.

– Он ведь человек искусства. А психопаты по сравнению с обычными убийцами, совершающими преступления из ревности, ради денег или из мести, тоже своего рода художники, рембрандты, так сказать. Петерсен – актер. Откуда нам знать, что за роли он играет в собственном воображении? Откуда нам знать, что он не воплощает их в жизнь? А вдруг он дьявольски умен? Может, он убил жену из практических соображений.

– Каких-каких соображений? – Я не поверила собственным ушам, тем более что передо мной лежали фотографии задушенной Лори Петерсен: лицо багровое, ноги связаны, провод натянут между икрами и шеей, как тетива. Я снова и снова прокручивала в уме сцену изнасилования. А он говорит "из практических соображений"!

– Кей, я хотел сказать, что Петерсену необходимо было избавиться от жены, – объяснил Уэсли. – Вдруг она заподозрила, что именно ее муж убил первых трех женщин? Петерсен запаниковал и решил убрать жену. И не придумал ничего лучше, чем поступить с ней так же, как с остальными жертвами, чтобы сбить полицию со следа.

– Эта песня не нова, – холодно заметила я. – Сержант Марино уже излагал мне свою теорию.

Медленно и раздельно Уэсли произнес:

– Кей, мы должны отрабатывать все версии.

– Вот именно, все. А если Марино зациклился на одной версии – возможно, у него есть на то свои причины, – мы далеко не уедем.

Уэсли бросил взгляд на открытую дверь и сказал чуть слышно:

– Согласен, у Пита свои предубеждения.

– И хорошо бы, ты мне о них поведал.

– Полагаю, будет достаточно, если я скажу следующее. Когда мы в Бюро решили, что Марино – подходящая кандидатура для региональной команды, мы стали наводить о нем справки. Я знаю, в какой семье и в каких условиях вырос Пит. Тебе такое и в страшном сне не снилось. Не всем везет.

Уэсли не сообщил мне ничего принципиально нового. Я и сама уже поняла, что Марино не повезло родиться в состоятельной семье. Люди в его представлении делились на благополучных и неблагополучных, и с первыми Марино было не по себе, так как он ассоциировал их с правильно "прикинутыми" одноклассниками и высокомерными одноклассницами, презиравшими его за то, что он не принадлежал к их кругу, за то, что его отец был простым работягой с вечной грязью под ногтями.

Все эти слезоточивые истории я слышала уже предостаточно. У личностей вроде Марино в жизни только два преимущества – они белые и крутые, а потому считают, что "пушка" и полицейский значок сделают их еще белее и круче.

– Бентон, нам нельзя себя оправдывать. Мы ведь не оправдываем преступников только из-за того, что у них было трудное детство. Если мы начнем использовать данные нам полномочия против людей, которые всего лишь напоминают нам о нашем тяжелом детстве, то куда же мы придем?

И не то чтобы я такая черствая. Я прекрасно понимаю, что значит расти в неблагополучной семье. И раздражение Марино могу объяснить. Я сотни раз сталкивалась с предубеждением, которое свойственно практически каждому. Например, в суде. Ведь известно: если обвиняемый – симпатичный молодой человек с аккуратной стрижкой и в костюме за двести долларов, то, как бы ни были убедительны улики, присяжные в глубине души не поверят, что он действительно виновен.

Сама я могла тогда поверить во что угодно, лишь бы улики были неоспоримые. Но разве Марино анализирует улики? И способен ли он вообще хоть что-нибудь анализировать?

Уэсли отодвинулся от стола, встал и потянулся.