Жестокое и странное - Корнуэлл Патрисия. Страница 31

Я подумала о том, как трудно будет заменить ее. С приходом нового человека начнется длительный период обучения. Но самым неприятным моментом были собеседования с претендентами и отсев извращенцев. Далеко не всякий, изъявляющий желание работать в морге оказывается во всех отношениях нормальным. Сьюзан мне нравилась, и мне было горько и тревожно. Она не была со мной откровенна.

– Больше вы ни о чем не хотите мне рассказать? – спросила я, не сводя с нее глаз.

В ее мимолетном взгляде на меня мелькнул страх.

– Больше ни о чем.

Я услышала, как хлопнула дверца машины.

– Джейсон вернулся, – едва слышно произнесла она.

Наш разговор был окончен, и, поднимаясь, я тихо сказала ей:

– Пожалуйста, обращайтесь ко мне, если что-то понадобится, Сьюзан. Что-то узнать или просто поговорить. Вы знаете, где я.

С ее мужем я поговорила лишь коротко, уже уходя. Это был высокий стройный шатен с вьющимися волосами и широко расставленными глазами. Хотя он казался вежливым, я чувствовала, что его не особенно обрадовало мое присутствие в его доме. Переезжая через реку, я вдруг содрогнулась от мысли о том, какое впечатление я, должно быть, произвела на эту молодую, только начинавшую свою нелегкую совместную жизнь супружескую пару. Босс, одетый в фирменный костюм, приехал на своем «мерседесе», чтобы вручить символический рождественский подарок. Неожиданная измена Сьюзан глубоко задела меня за живое. Я потеряла уверенность в оценке своих взаимоотношений с людьми, того, как они меня воспринимали. Мне стало страшно, что я не выдержала какого-то испытания после смерти Марка, будто в моей реакции на эту потерю был ответ на один из вопросов тех, кто меня окружал. Словно я должна была относиться к смерти проще, чем кто-то другой. Ведь я – доктор Кей Скарпетта, эксперт. Но вместо этого я будто ретировалась, и я знала, что все почувствовали некоторое охлаждение в отношениях, какой бы дружелюбной и заботливой я ни старалась казаться. Мои сотрудники потеряли веру в меня.

И вот, похоже, у моего офиса уже больше не было гарантии надежности, да еще и Сьюзан ушла.

Проехав по Кэри-стрит, я свернула налево и, оказавшись в своем районе, направилась к дому Брюса Картера, районного судьи. Он жил на Салгрейв в нескольких кварталах от меня, и я вдруг вновь ощутила себя маленькой девочкой в Майами, глядящей широко раскрытыми глазами на большие особняки, казавшиеся мне тогда дворцами. Я вспомнила, как ходила от дома к дому с тележкой, полной цитрусовых, зная, что элегантные руки, раздававшие мелочь, принадлежали той недосягаемой категории людей, которые испытывали жалость. Я помнила, как с карманами, полными центов, возвращалась домой и ощущала запах болезни в спальне, где лежал умирающий отец.

Фешенебельный Уиндзор-Фармз не отличался вызывающей роскошью. Вдоль улиц с английскими названиями за тенистыми деревьями и длинными кирпичными стенами стояли дома в георгианском и тюдоровском стиле. Частная охрана ревностно служила их состоятельным обитателям, для которых сигнализация считалась ничем не лучше огнетушителя. Негласные правила имели большее воздействие, чем писаные законы. Развешивание веревок для сушки белья, равно как и неожиданный приход без предварительного уведомления, считались проявлением неуважения к соседям. Можно было не ездить на «ягуаре», однако если вашим транспортным средством являлся немного поржавевший пикап или, например, служебная машина из морга, вам следовало ее держать где-нибудь не на виду, в гараже.

В четверть восьмого я остановилась в конце длинной вереницы машин, стоявших перед покрашенным в белый цвет кирпичным домом с крытой шифером крышей. Яркие огоньки светились на елях и самшитах, подобно крохотным звездочкам, а на красной входной двери висел душистый свежий венок. Нэнси Картер встретила меня широкой улыбкой и тут же протянула руки, чтобы помочь мне снять куртку. Она говорила без остановки на фоне неразборчивого гула голосов многочисленных гостей, и свет мерцал в блестках ее длинного красного праздничного платья. Жене судьи было за пятьдесят, и деньги, сделав свое дело, превратили ее в произведение искусства. Хотя, я предполагала, в молодости она не отличалась особой красотой.

– Брюс где-то... – Она огляделась. – А бар там.

Она провела меня в гостиную, где по-праздничному яркое множество гостей чудесно гармонировало с огромным персидским ковром, который, на мой взгляд, стоил больше, чем весь тот дом по другую сторону реки, что я посетила перед этим. Я увидела судью, разговаривавшего с незнакомым мне человеком. Бросив беглый взгляд на лица, я узнала нескольких врачей, адвокатов, журналиста и руководителя администрации губернатора. В конце концов, у меня в руке появился скотч с содой, и ко мне подошел человек, которого я прежде не видела.

– Доктор Скарпетта? Фрэнк Донахью, – громко представился он. – С Рождеством вас.

– Спасибо, вас также, – ответила я.

Начальник тюрьмы, отсутствовавший по причине болезни в тот день, когда мы приезжали с Марино на «экскурсию», был маленького роста, с грубоватыми чертами лица и густыми седеющими волосами. Его одежда напоминала пародию на английского тамаду – ярко-красный фрак, гофрированная белая рубашка с кружевными манжетами и воротничком и красная бабочка, поблескивавшая крохотными огоньками. У него в руке был рискованно наклоненный стакан с чистым виски.

Он наклонил голову к моему уху.

– Мне жаль, что меня не было, когда вы приезжали в тюрьму.

– Ничего, с нами был один из ваших офицеров. Спасибо.

– Наверное, Робертс.

– Кажется, его так звали.

– Мне очень неприятно, что вам пришлось разбираться со всем этим. – Окидывая взглядом комнату, он кому-то подмигнул позади меня. – Все это довольно дерьмово. Знаете, у Уоддела пару раз уже были кровотечения из носа раньше и высокое давление. Вечно он на что-то жаловался. Головные боли. Бессонница.

Я наклонилась к нему, чтобы расслышать.

– Эти парни в камерах смертников просто артисты-фокусники. И, честно говоря, Уоддел превосходил многих.

– Я не знала этого, – сказала я, взглянув на него.

– В этом-то и беда, что никто не знает. Что ни говори, никто ничего не знает, за исключением тех, кто находится возле них изо дня в день.

– Да, конечно.

– Так называемое перевоспитание Уоддела привело к тому, что он превратился в такого «душку». Я как-нибудь расскажу вам, доктор Скарпетта, как он хвастался перед другими заключенными тем, что он сделал с этой несчастной девочкой Нейсмит. Он себя просто героем возомнил.

В комнате было тепло и слишком душно. Я чувствовала, как его взгляд скользит по моему телу.

– Я, конечно, не думаю, что вас многое удивит, – добавил он.

– Да, мистер Донахью. Меня удивить уже трудно.

– Честно говоря, я не представляю себе, каково вам глядеть изо дня в день на то, чем вам приходится заниматься. Особенно сейчас, когда люди кончают жизнь самоубийством, убивают друг друга. Вот, например, эта несчастная леди, покончившая с собой в своем гараже на днях.

Брошенная им фраза показалась мне ударом под ребра. В утренней газете появилось коротенькое сообщение о смерти Дженнифер Дейтон, в котором со слов полиции говорилось о том, что она поторопилась раньше времени открыть свои рождественские подарки. В этом мог содержаться намек на ее самоубийство, однако подобного заявления сделано не было.

– О какой леди вы говорите? – спросила я.

– Не помню имени. – Донахью потягивал свой напиток, его лицо разрумянилось, блестящие глазки постоянно бегали. – Печально, печально. Ну что ж, вам надо как-нибудь приехать в наши новые владения в Гринсвилле. – Широко улыбнувшись, он оставил меня и направился к какой-то грудастой даме в черном. Он поцеловал ее в губы, и они оба рассмеялись.

При первой же возможности я уехала домой. Моя племянница, растянувшись на диване, читала, в камине пылал огонь. Я обратила внимание на то, что под елкой появилось несколько новых подарков.

– Ну как? – зевнув, спросила она.