Жестокое и странное - Корнуэлл Патрисия. Страница 56

Напротив двери за столом возле окна сидел офицер из отдела охраны в штатском. Он взглянул на меня с непроницаемым лицом.

– Как об этом узнали журналисты? – спросила я секретаршу.

– Простите? – Она выглядела старше меня и была одета в костюм из твида.

– Откуда они узнали, что сегодня утром я встречаюсь с губернатором?

– К сожалению, мне это неизвестно.

Я села в голубое кресло. Стены были оклеены обоями такого же голубого цвета, на сиденьях стульев, входивших в комплект старинной мебели в приемной, красовалась вышивка в виде государственной печати. Прошло десять минут долгого ожидания. Открылась дверь, и показавшийся из-за нее молодой человек, в котором я узнала пресс-секретаря Норринга, улыбнулся мне.

– Доктор Скарпетта, губернатор вас сейчас примет – Он был худеньким, светловолосым и одет в темно-синий костюм с желтыми подтяжками.

– Простите за вынужденное ожидание. Какая сегодня жуткая погода. К вечеру температура должна еще понизиться. На улицах завтра утром будет настоящий каток.

Он провел меня через несколько расположенных один за другим офисов, где за компьютерами сидели секретари и тихо и деловито сновали помощники. Оказавшись перед внушительных размеров дверью, он тихо постучал и, повернув медную ручку, сделал шаг в сторону. Едва коснувшись моей спины, он пропустил меня в личный кабинет самого могущественного человека Вирджинии. Губернатор Норринг не поднялся мне навстречу из-за своего орехового стола. Напротив него стояли два кресла, и он, не отрывая глаз от какого-то документа, указал мне на одно из них.

– Что-нибудь из напитков? – спросил у меня пресс-секретарь.

– Нет, благодарю вас. Он удалился, тихо закрыв за собой дверь. Губернатор положил документ на стол и откинулся на спинку кресла. Это был мужчина с незаурядной внешностью, и черты его лица если и казались неправильными, то лишь настолько, чтобы это никому не мешало воспринимать его всерьез. Он относился к тем людям, которые никогда не остаются незамеченными, входя в комнату. Подобно Джорджу Вашингтону, возвышавшемуся над его относительно невысокими соотечественниками благодаря своему почти двухметровому росту, Норринг отличался ростом намного выше среднего и густыми темными волосами в годы, когда большинство мужчин начинают либо лысеть, либо седеть.

– Доктор, я бы хотел у вас узнать, есть ли способ потушить все разгорающиеся споры и пересуды, пока они не превратились в бушующий пожар.

Он говорил спокойно, с характерными виргинскими интонационными каденциями.

– Я полагаю, разумеется, есть, губернатор Норринг.

– В таком случае не могли бы вы мне объяснить, почему вы отказываетесь сотрудничать с полицией.

– Я бы хотела посоветоваться с адвокатом, но пока у меня не было такой возможности. На мой взгляд, это не должно выглядеть как отказ в сотрудничестве.

– Вы, безусловно, имеете полное право не изобличать себя, – медленно сказал он. – Однако своими действиями лишь усугубляете сгустившиеся вокруг вас подозрения. Вы должны отдавать себе в этом отчет.

– Я отдаю себе отчет в том, что, вероятно, любые мои шаги будут сейчас подвергнуты критике. Поэтому считаю, что вполне естественным и благоразумным с моей стороны будет защитить себя.

– Вы делали какие-то выплаты лаборанту морга Сьюзан Стори?

– Нет, сэр. Я не совершала ничего предосудительного.

– Доктор Скарпетта, – подавшись вперед, он положил руки на стол и скрестил пальцы, – насколько я понимаю, вы не хотите представлять никаких документов, могущих стать доказательствами ваших заявлений.

– Мне никто официально не сообщал, что я являюсь подозреваемой в каком-либо преступлении. Меня никто не лишал прав. У меня не было возможности обратиться к адвокату. И в настоящий момент не в моих интересах делать достоянием полиции или кого бы там ни было факты, касающиеся моей работы или моей личной жизни.

– Иначе говоря, раскрываться вы не желаете, – резюмировал он.

Когда государственного служащего обвиняют в злоупотреблении положением или в каком-либо другом проявлении неэтичного поведения, существуют лишь два способа защиты – полное саморазоблачение или отставка. Последнее зияло передо мной бездонной пропастью. И губернатор явно стремился вынудить меня шагнуть вниз.

– Вы – врач-патологоанатом государственного масштаба и главный судмедэксперт этого штата, – продолжал он. – Вы сделали блестящую карьеру и имеете отличную репутацию в нашем правовом обществе. Однако в данном конкретном случае вы действуете вопреки здравому смыслу. Вы ведете себя неосмотрительно вызывающе, и это может быть расценено как недостойное поведение.

– Я достаточно осмотрительна, губернатор, и, повторяю, не совершала ничего предосудительного. Это подтвердят факты, но я не буду ничего обсуждать до тех пор, пока не поговорю с адвокатом. И на все вопросы я буду отвечать только после беседы с ним и только судье без присяжных.

– Закрытое разбирательство? – Его глаза сузились.

– Определенные детали моей личной жизни могут отразиться на близких мне людях.

– На ком же? На муже, детях, любовнике? Насколько мне известно, у вас их нет, вы живете одна и, так сказать, вся в работе. Кого же вы можете пытаться защитить?

– Вы начинаете оказывать на меня давление, губернатор Норринг.

– Вовсе нет, мэм. Я лишь пытаюсь найти подтверждение вашим словам. Вы заявляете, что хотите оградить других, а я интересуюсь, кто же могут быть эти другие. Конечно же, не пациенты. Ведь ваши пациенты – покойники.

– У меня нет ощущения, что у вас ко всему этому непредвзятое и беспристрастное отношение, – сказала я, отдавая себе отчет в том, что мои слова прозвучали довольно сухо. – Что касается этой встречи, то здесь с самого начала все было нечестно. Мне сообщают о ней за двадцать минут, и я даже не в курсе, о чем будет идти речь...

– Неужели, доктор? – прервал он меня. – Мне казалось, вы должны были догадаться, о чем.

– Так же как я могла бы догадаться о том, что известие о ней будет обнародовано.

– Насколько я понимаю, пресса сама явилась сюда. – Выражение его лица оставалось неизменным.

– Я бы хотела знать, как так получилось, – с негодованием в голосе воскликнула я.

– Если вы намекаете на то, что мой кабинет известил прессу о нашей с вами встрече, то заявляю вам, что мы этого не делали.

Я промолчала.

– Доктор, я не уверен, понимаете ли вы, что, поскольку мы с вами являемся государственными служащими, нам надлежит руководствоваться несколько иными правилами. В определенном смысле мы с вами лишены права иметь личную жизнь. Или лучше сказать так. Если какие-то аспекты нашей морали или деятельности вызывают сомнение, то общественность иногда имеет право знать самое, казалось бы, личное в нашей жизни. Что бы я ни собирался сделать, пусть даже просто выписать чек, я должен спросить себя, есть ли у меня на это право.

Я обратила внимание на то, что во время разговора его руки практически бездействовали, а в фасоне его костюма и галстука была некая экстравагантность. По мере того как продолжалось его внушение, я все отчетливей понимала, что ничего из того, что я могла бы сказать или сделать, в конечном итоге меня не спасет. Хоть я и была назначена на эту должность инспектором по здравоохранению, без одобрения губернатора мне эту работу либо не предложили бы, либо я на ней особо бы не задержалась. Скорейший способ расстаться с должностью – это поставить его в несколько неловкое положение или привести в замешательство, чего я ужа добилась. Он вполне мог вынудить меня подать в отставку. Я же со своей стороны могла выторговать для себя еще немного времени, угрожая усугубить его и так неловкое положение.

– Не хотите ли подсказать мне, доктор, что бы вы делали на моем месте?

За окном шел мокрый снег с дождем, а на фоне мрачного оловянного неба виднелись бледные силуэты зданий деловой части города. Глядя на Норринга, после некоторого молчания я сказала:

– Мне кажется, губернатор Норринг, и мне хочется так думать, что я не стала бы вызывать к себе главного судмедэксперта для того, чтобы оскорбить ее лично, унизить в профессиональном плане, а после потребовать, чтобы она отказалась от прав, гарантированных каждому человеку конституцией.