Всегда только ты (ЛП) - Лиезе Хлоя. Страница 51

— Не знаю. Иногда мне кажется, что хочу. Но иногда мне кажется, что я не хочу знать.

— Не хочешь знать что?

Она пожимает плечами.

— Сложные части. Те вещи, которые не станут лучше. Последние несколько лет были отстойными. Я не могу представить, что впереди ждет что-то ещё хуже.

Поставив миску попкорна между нами, я смотрю на неё. Она худая как жердь. Съёжилась калачиком. Если она похожа на меня в её возрасте, то она не питается нормально, постоянно недосыпает и мучается от тревожности. Что мне чрезвычайно любопытно, так это какие меры поддержки она получает.

— Ты ходишь на терапию?

— Беседы с психологом, — говорит она ровно. — Иногда это кажется полезным. Но по большей части изматывает.

— А помимо бесед ты посещаешь бытовую терапию? Ты изучила тему сенсорных диет?

Она морщит нос.

— Бытовая терапия — нет. Но психолог её, возможно, упоминал. Я не помню. Я часто ухожу в себя на сеансах. Я делаю это, чтобы успокоить маму и папу. Потому что они беспокоятся обо мне.

— Ну, может, он подводит тебя к БТ. Там ты узнаешь, как позаботиться о тех вещах, которые сложно объяснить, и разговоры о которых утомляют. Например, сенсорные диеты. Если диетолог помогает понять, какие у тебя пищевые потребности, то сенсорные диеты составлены таким образом, чтобы помочь отдельному человеку поддерживать мозг и тело как можно более сбалансированными и спокойными. По крайней мере, пока внешний мир не перевернёт всё вверх дном.

Зигги меняет позу, слегка поворачиваясь в мою сторону.

— Что ты имеешь в виду?

Я приподнимаю своё ожерелье с подвесками.

— Мне вечно надо что-то теребить, так всегда было. Моя мама была уверена, что мне поставят диагноз СДВГ, когда она привела меня на обследование. Но вот результат. У меня аутизм. И мне нужные сенсорные стимулы, чтобы чувствовать себя уравновешенной и спокойной. Так что я сижу на большом фитболе, чтобы иметь возможность подпрыгивать и раскачиваться. У меня есть подвески на ожерелье — люди и бровью не поведут, если я буду их теребить, а я могу получать стимуляцию, когда надо, не привлекая к себе внимание. Каждое утро я занимаюсь йогой и плаваю, чтобы сжечь энергию. Годится любая активность, которая не вредит моим суставам.

Я задираю ткань своих слаксов, показывая изнанку.

— Французские швы. Никакого раздражения. Блузки без ярлыков, — я барабаню пальцами, перебирая всё в голове. — Что ещё… ах да. Обычно я расслабляюсь после трудового дня под утяжелённым одеялом, и моя собака ложится сверху. Но я ищу сенсорные стимулы, так что тебе это может не понравиться. Ты, похоже…

— Избегаю стимулов, — заканчивает она, глядя на свои изодранные кутикулы и кусая ноготь. — И да, и нет. Просто нужно, чтобы это не заставало меня врасплох, но мне нравятся объятия. От правильных людей. В правильное время. Я же не робот.

— Я и не говорила, что ты робот. Но я понимаю желание обороняться. Это стереотип насчёт аутистов — что мы холодные, безэмоциональные скорлупки, что совсем неправда. Просто мы чувствуем иначе. И часто проблема в том, что мы на самом деле чувствуем так много, что приходится разделять это всё, направлять в защитные механизмы, которые делают всё терпимым.

Она прерывисто вдыхает.

— Ты первая, кто это понимает.

Я пытаюсь прочесть подтекст в её словах, что для меня непросто. Мне кажется, она говорит не только о подвесках или о том, как отстойно общаться с психологом, когда ты устала от разговоров. У меня усиливается подозрение, что никто толком не трогал Зигги с тех пор, как у неё случился срыв, и ей поставили диагноз. Ну то есть, я видела, как Рен держал её за плечо, мягко прикасался к её спине, но обнимал ли её кто-нибудь? Прижимал к себе? Помогал выстроить контекст вокруг этих больших, ошеломляющих чувств и проблем, чтобы она знала, что они не поглощают её, не делают её нечеловечной или сломанной, а доказывают её стойкость, способность исцеляться и расти?

Любящее прикосновение напоминает нам о нашей человечности. Всем это нужно в той или иной форме, в то или иное время. Иногда нужно лишь спросить.

— Когда кто-нибудь обнимал тебя в последний раз, Зигги?

По её щеке скатывается слеза. Чёрт. Я довела сестрёнку Рена до слёз. Он отречётся от меня, перестанет дарить мне великолепные оргазмы и больше никогда не приготовит мне шведские блюда…

«Остынь, Франческа. Сосредоточься на Зигги».

Скатывается ещё одна слезинка, и она моргает, глядя на свои руки на коленях.

— Зигги, — тихо спрашиваю я. — Мне можно сейчас тебя обнять?

Маленькая вечная тишина повисает в комнате, пока слёзы всё быстрее и быстрее катятся по её щекам. Я становлюсь свидетелем бремени её горя, которое я прекрасно понимаю, и от воспоминаний у меня сдавливает грудь, сжимается сердце.

Зигги вытирает нос рукавом, затем кивает. Буквально два медленных движения подбородком.

Я аккуратно отставляю попкорн в сторону и подвигаюсь ближе к ней на диване, держа руки разведёнными в стороны. Я позволяю Зигги прийти ко мне. Потому что я знаю (по тому, как её брат разводит руки в стороны и позволяет мне решить, как и когда упасть в его объятия), как это важно, когда кто-то не просто терпит тебя такой, какая ты есть, но и принимает тебя со всем этим.

Медленно, как срубленное и упавшее молодое деревце, она падает в мою сторону, пока её лоб не опускается на моё плечо. Её щёки влажные от слёз. Поначалу рыдания тихие. Но они не остаются такими. Они нарастают волной похороненных эмоций, наконец-то вышедшей на поверхность. Боль. Смятение. Беспомощность. Я чувствую, как всё это сочится из неё. Я чувствую эхо всего этого в своих воспоминаниях. Слёзы катятся и по моим щекам, пока я аккуратно обнимаю её и глажу по спине, выписывая ладонью размеренные восьмёрки.

— С тобой всё будет хорошо, Зигги. Может, это случится не так быстро, как тебе хотелось бы, но ты со всем разберёшься. Однажды ты вновь будешь счастлива, я обещаю.

Её рыдания становятся более резкими, и внезапно она так свирепо сжимает меня тисками птичьих косточек и упорства.

— Господи, я так на это надеюсь.

— Так и будет, — шепчу я, прижимаясь щекой к её макушке. — Обещаю. И я не говорю подобные вещи просто так. Я обещаю, ясно?

Я покачиваю её в объятиях, пока её плач не стихает. Когда я мягко отпускаю её, Зигги выпрямляется, проводит ладонями по глазам и робко, нерешительно улыбается.

Передав ей пачку салфеток, я вместе с ней сморкаюсь и вытираю лицо. Наши глаза опухли от слёз, мы обе кажемся облегчёнными и уравновешенными, и воздух между нами словно прояснился как после сокрушительной грозы. Я тянусь к сумке и достаю ноутбук.

— Что ты делаешь? — тихо спрашивает Зигги.

Я улыбаюсь, поднимая экран и нажимая кнопку включения.

— Мы с тобой сейчас пойдём на мои любимые сайты со всякими сенсорными штуками и комфортной одеждой. Шопинг в моём стиле — прямо с дивана. Как тебе?

Она буквально сияет. Аккуратно подвигается по дивану, устраиваясь рядом со мной. Когда Зигги смотрит на меня, в её ярко-зелёных глазах блестит нечто, чего я не видела там прежде. Нечто маленькое и хрупкое, но неоспоримо присутствующее.

Надежда.

Глава 23. Фрэнки

Плейлист: Rihanna — Close To You

— Самородочек мой?

Голос Рена прокатывается по дому, эхом отдаваясь в его ванной, где я отмокаю в ванне, явно рассчитанной на гиганта. Нежного рыжего гиганта, по которому я абсурдно скучала весь вечер.

Его родители вернулись в дом первыми, но сказали, что Рен едет повидаться с Зигги, так что я дала дёру, забрала Паццу из своего дома и набрала себе пенную ванну здесь.

— Туточки, жеребец, — откликаюсь я.

Его смех низкий и тихий, но всё равно разносится по дому. Широкие твёрдые шаги становятся громче, пока дверь ванной не приоткрывается, и каблуки его классических туфель не начинают стучать по кафельной плитке.