Некоторые любопытные приключения и сны - Коллектив авторов. Страница 5
«Из Екатеринбурга мы поехали на Уктус, где также непрестанно плавится медь в одной печи. С Уктуса поехали вместе с Еерг-Советником на Полевую в Башкирские горы, где, с помощью Божиею, открыл я руду, чем, надеюсь, можно будет вознаградить весь убыток по горным делам и заводскому строению. Советник удивился, смотря на такие богатые гнезда руды, где ныне, вместо берггауеров, непрестанно работают сто человек солдат. По возвращении нашем в Екатеринбург, явилось некоторое непонятное чудо, которое, однако, все Шведы и Русские ясно слышали, и которое для любопытства объявляю Государю и вам. На Гумешевском и близ Полевой делал я две шахты, которые ныне 8 сажен глубиною; от шахты до другой велел прокопать ход; и когда все солдаты вышли обедать, то без них там началась работа, столь громкая, как будто бы многие работали. Солдаты, удивляясь этому, стали делать перекличку, чтобы узнать, все ли вышли, и не нашлось никого оставшегося под землею. Они стали сверху смотреть и кричать: кто работает? Но никто нм не отвечал, а работать не переставали. Наконец они сами спустились и также никого в шахте не нашли. — Другое чудо: в Санкт-Петер-шахте на Полевой работали три Шведа; они на дне ломали руду, а наверху стояли два Русские солдата, которые подымали руду воротом в ушатах. В та самое время ясно услышана была музыка, как будто бы от трех скрыпок; и Шведы начали взглядывать друг на друга, удивляясь, откуда эта музыка, и кто играет? Один из них кричал стоявшим у ворота солдатам: кто играет? — есть ли у вас музыка? — Но те отвечали, что ничего не знают и не слыхали. И подлинно, из живущих на Полевой, ни у кого нет скрыпки и никто не умеет играть. Шведы продолжали слушать, и оная музыка стала слышаться будто сквозь стену, где и ямы совсем нет. Я рассказал об этом чуде Берг-Советнику и иностранцу Георгию Штейгеру, уроженцу из Саксонии. Они отвечали мне, что бывала такая работа без людей и в Саксонии, и что там часто почитают оную за предвещание успеха в рудокопании. Хотя я Голландского вероисповедания и до сего времени не верил, что такие чудеса могут происходить под землею, однакож ныне принужден верить, потому что много тому свидетелей.
См. письма артиллерии Генерал-Майора де Генина к Императору Петру I-му, напечатанные в Духе Журналов 1817 года, No. 1З.
XI
Сновидение Сципиона[2]
Когда я прибыл в Африку к М. Манилию в четвертый легион в качестве Трибуна военного, то ничего для меня важнее не было, как посетить Царя Масиниссу[3], который, по справедливым причинам, был величайшим другом нашей Фамилии. Как скоро я к нему пришел, то он обнял меня, заплакал и, взглянув на небо, сказал: «Благодарю тебя, высочайшее солнце, и вас, прочие светила, за то, что еще до переселения моего из сей жизни вижу я в моем царстве и в моих чертогах П. Корнелия Сципиона, коего одно имя для меня восхитительно». Так, никогда не истребится из сердца моего память о сем добродетельнейшем и непобедимейшем муже. — После сего я предлагал ему вопросы о его царстве, а он расспрашивал меня о нашей Республике; и в разговорах о многих предметах прошел весь тот день. Потом за ужином, с царскою пышностью приготовленным, продолжали мы разговаривать до глубокой ночи. Старик ни об чем более не говорил, как о Сципионе Африканском. Он помнил не только все его деяния, но даже слова. Наконец, когда мы пошли спать, то я, от усталости после дороги и от бодрствования до глубокой ночи заснул крепче обыкновенного.
Во сне явился мне Сципион Африканский[4] (я думаю потому, что мы о нем говорили: ибо обыкновенно случается, что наши помыслы и речи по время сна рождают нечто такое, что Энний пишет о Гомере, о котором он весьма часто наяву думал и говорил) в том виде, который был мне известен более по его изображению, нежели каким я его самого видал. Узнав его, я объят был страхом. Но он мне сказал: «Сохрани присутствие духа, Сципион, отложи страх и удержи в памяти то, что я тебе стану говорить. Видишь ли ты сей город, который, будучи мною принужден покориться народу Римскому, опять возобновляет войну и не может быть спокоен? (Он при сем указывал на Карфаген с некоего высокого, исполненного звезд, славного и светлого места.) Город, который ты теперь, будучи еще простым почти воином, осаждать пришел — город сей ты, сделавшись Консулом, разрушишь в продолжение сего двухлетия, и чрез то сам заслужишь прозвание, полученное тобою от меня по наследству. По разрушении Карфагена, ты будешь почтен триумфом, будешь сделан Ценсором, будешь послан в Египет, Сирию, Азию, Грецию и в отсутствие твое[5] избран в Консулы; ты совершишь великую войну и разоришь Нуманцию. Но когда тебя на колеснице повезут в Капитолий, то ты найдешь Республику, возмущаемую подстреканиями внука моего[6]. Здесь ты, Сципион, должен будешь явить пред отечеством силу мужества, дарований и благоразумия своего. Но я вижу, так сказать, двоякую судьбу того времени; ибо, когда в жизни твоей совершится восемью семь обращений солнечных[7], и когда сии числа, из коих каждое, по своей причине, почитается полным, составят естественным кругообращением роковую для тебя сумму, тогда на тебя одного и на твое имя обратит взоры свои весь город; на тебя Сенат, на тебя все добрые граждане, на тебя Союзники и вся Италия взирать будут; на тебе едином утверждаться будет спасение Рима; кратко сказать, ты, получив Диктаторское достоинство, должен будешь привести в порядок Республику, если только сам избегнешь злодейской руки своих родственников.
Но дабы ты с большим усердием защищал Республику, то знай, что для всех тех, которые охраняли отечество, вспомоществовали ему и умножали силу оного, назначено на небе известное и определенное место, где они блаженною вечностью наслаждаются. Ибо для верховного Бога, вселенною правящего, изо всего, что на земле происходит, нет ничего приятнее, как общества и собрания людей, законом между собою соединенные, городами именуемые, коих Правители и Охранители, отсюда посылаемые, сюда же и возвращаются». При сих словах, хотя я устрашился не столько смерти, сколько вероломства моих родственников, однако же спросил его: жив ли отец мой Павел[8] и все прочие, коих мы почитаем умершими. «Без сомнения, отвечал он, ибо тех токмо и должно почитать живыми, которые из телесных уз, как бы из темницы, освободились. А напротив, ваша так называемая жизнь есть смерть. Но посмотри: вот и Павел, отец твой, идет к тебе». — Когда я увидел его, то весь залился слезами. Он же, обнимая и целуя меня, сказал: «Не плачь!». Как скоро я перестал плакать и мог уже говорить, то спросил его: «Скажи мне, возлюбленный родитель мой, если только ваша жизнь есть истинная жизнь, как говорил Сципион Африканский, то для чего же оставаться мне на земле — для чего не спешить присоединишься к вам?». «Нет, возразил он, доколе сам Бог, коего храм есть все, тобою зримое, не освободит тебя от сих уз тела, дотоле ты не можешь войти сюда. Ибо люди рождаются с тою обязанностью, дабы охранять шар, в средине сего храма тобою видимый и землею называемый. Им сообщен дух из оных вечных огней, которые вы называете светилами и звездами, которые, будучи круглы и шаровидны, одушевляются божественными умными силами и с чудесною быстротою совершают свои кругообращения. Почему тебе, Публий, и всем богобоязливым людям должно сохранять дух свой в теле, и без повеления Того, Кто даровал вам оный, не выходить из смертной жизни и не уклоняться от обязанности, Богом человеку назначенной.
A ты, Сципион, должен подражать твоему деду и мне, твоему родителю, в справедливости и любви. Хотя же любовь к родителям и родственникам важна, но еще важнее любовь к отечеству. Жизнь, таким образом провождаемая, есть путь, ведущий к небу и в общество тех, кои прежде жили и кои ныне, оставив тело, обитают в сем месте, тобою видимом». Место сие был оный круг, который чистейшею белизною между прочими светилами блистает, и который называется от Греков заимствованным именем Млечного пути. Когда я рассматривал весь мир с сего места, то все прочее представлялось мне в прекрасном и чудесном виде. Я видел оттуда звезды, которых никогда отсюда мы видеть не можем, и они все имели такую величину, какой мы никогда не предполагали. Самая малейшая из них, отдаленнейшая от неба, а ближайшая к земле, светила чужим светом. Шары звезд весьма много превосходили величину земли. Сама же земля была в глазах моих столь мала, что Государство наше, занимавшее на ней как бы одну точку, казалось мне жалким.