Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство - Адамович Надежда. Страница 18
Желана вытерла слезы, перечитала бересту и выкинула в корзину, на дне которой лежало уже с десяток таких записок. Рядом стояла заспанная служанка Чудка, от которой уже в какой раз («Наверное, в сотый», — подумала та про себя) Желана потребовала рассказ, как та передала записку Ждану, где он при этом был, как посмотрел и так далее.
Молодая женщина наконец взяла себя в руки и снова начала аккуратно процарапывать буквицы:
Я посылала к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что в эту неделю ты ко мне не приходил? А я к тебе относилась как к брату! Неужели я тебя задела тем, что посылала к тебе? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было любо, то ты бы вырвался из-под людских глаз и примчался…
Здесь она снова расплакалась.
Может, я тебя по своему неразумию задела, если ты начнешь надо мною насмехаться, то судит тебя Бог и я… [127]
Рекомендуем посмотреть.
Берестяная грамота № 752. Новгород. Нач. XII в.
© Новгородский музей-заповедник, Великий Новгород
Подлинное признание в любви XI века просто дышит страстью — это грамота № 752, найденная в Новгороде на Троицком раскопе, где жили бояре — люди весьма состоятельные. Писавшая не просто грамотна — судя по изящному слогу, она хорошо образованна. Письмо очень интимное и эмоциональное — в нем ведь нет привычного для того времени обращения в начале. Мол, от такого-то тому-то… А еще, желая признаться возлюбленному в чувствах, женщина пишет, что относится к нему как… к брату. В тот век так действительно было принято говорить. Наша современница сказала бы, наверное, как к родному. Вообще, судя по тексту, написавшая эту записку женщина очень независима — быть может, вдова? Середина грамоты утрачена: по всей видимости, коварный адресат порвал и выбросил письмо при получении. Вот ведь гад!
Сильно удивит наших современниц и самое древнее предложение руки и сердца на Руси, известное сегодня. Это грамота № 377, датированная XIII веком: «От Микиты к Малании. Пойди за меня — я тебя хочу, а ты меня; а на то свидетель Игнат Моисеев…» [128]
Берестяная грамота № 377. Новгород. Послед. треть XIII в. gramoty.ru
Вот так вот — хочу, и все тут. Казалось бы, уж слишком прямолинейно и никакой романтики! Только и здесь это слово значит совсем не то, что сегодня. «Хочу» — именно «желаю жениться»; мало того, жених даже свидетелем обзавелся — его намерения вполне серьезны! Интересно, что предложение он делает девушке, а не ее родителям, что, в общем-то, немного нарушает наше представление о патриархальной, домостроевской Руси. Да и слово «жена» в Древней Руси значило вовсе не супругу, а всякую женщину вообще. Супруга называлась «подружья» — от «подруга», или «водимая» — та, которую водят, ну или «хоть» — слово, с которым исследователи и связывают то самое «хочу» из предложения Микиты. Вот князь Всеволод в Слове о полку Игореве:
Кая рана дорога, братие, забывъ чти и живота, и града Чрънигова отня злата стола, и своя милыя хоти, красныя Глебовны, свычая и обычая.
«Хоть» (chot) означает жену и у чехов. В этом древнерусском слове соединены возвышенная и плотская любовь. А вот во времена Домостроя, когда русские женщины оказались заточены в теремах, «хоть» стало звучать непристойно. Со временем оно начало обозначать наложницу или прелюбодейку, а вовсе не жену. Так на Руси наступил новый этап восприятия любви.
Глава 9. Любовь колдовская
Берестяные грамоты и фольклор рисуют нам картину любовного быта Древней Руси, совершенно отличную от той, что формировала официальная древнерусская литература. А как считал академик Дмитрий Лихачев (1906–1999), именно фольклор заменял любовную поэзию в мире русского Средневековья. И о любовных страстях, что кипели на Руси, нам могут поведать… заговоры!
В этой главе речь пойдет о еще одной, особой русской любви — любви колдовской, сжигающей; любви, над которой не властен разум. Хорошей иллюстрацией может послужить, например, вот такая история.
В 1734 году было заведено дело о колдовстве. Во время допроса Авдотья из деревни Маргуша под Нижним Новгородом призналась в любви к Степану Борисову, сыну писаря. Давайте попробуем представить, как это было…
Авдотья испуганно смотрела на грузного чиновника синодальной канцелярии, толстощекого, в напудренном парике. И торопливо, сбиваясь на разные отступления, рассказывала, как несколько лет назад ее охватила безумная любовь. Секретарь старательно выводил буквицы, составляя протокол допроса; эти буквицы складывались в страстный любовный роман, пропитанный запретной магией.
И видя, она, Авдотья, что ей бывает по том Степане тоска, когда случалося видать того Степана наодине, говаривала она, Авдотья, ему, Степану, что ей бывает по нем великая тоска, а от чего не знает [130].
То есть Авдотья — в духе Татьяны Лариной — первой призналась Степану в своих чувствах. А тот ей предложил жить «с ним блудно» — тогда, мол, «такой тоски уже не будет». Авдотья раскрыла ему, что целомудренна и боится забеременеть, но Степан продолжал стоять на своем.
И он-де прелщал такими словами, что боятца-де нечево, робят не будет. И па тем ево словам к блуду она склонилась…
Чиновник недовольно покачал головой и угрожающе сдвинул брови. Перепуганная Авдотья заговорила еще быстрее:
И тому года с полтретья [два с половиной года] ходила она, Авдотья, с протчими ея сестрами девками за ягодами в лес, в том числе и оной Степан ходил с ними; и будучи в лесу, сошлись оне, Авдотья с ним, Степаном, наодине, и она, Авдотья, паки ему, Степану, что ей по нем тошно, говорила, и он, Степан, говорил тож, что и прежде, дабы жить с ним блудно. И она, Авдотья, хотя в то время на то склонилась, толко учинить того в том лесу побоялась, дабы кто их не застал, и говорила, чтоб он, Степан, пришед из лесу, в тое ночь был за задние их ворота к гумну… И на мельнице блуд оне чинили и потом в разные времена в разных местах, когда где прилучится им быть одним, то блудное дело она с ним чинила же многократно…
Жениться на ней Степан не мог, так как в свои двадцать два года уже был женат и имел двух дочерей. Этот тайный страстный роман продолжался полтора года, пока однажды Авдотья не поняла, что беременна…
Как это часто бывает, едва узнав об этом, Степан бросил бедную девушку. Вскоре отец выдал ее замуж, а спустя всего три недели после свадьбы у нее родился мальчик. Муж, конечно, был в бешенстве, а на его вопросы Авдотья честно ответила, что мальчик — сын Степана Борисова, и добавила, что «не токмо тогда, но и ныне весма ей по нем тошно». Взбешенный супруг Иван Иванов перетряхнул все ее вещи и нашел в них «письмо». Ни Иван, ни Авдотья читать не умели, а посему отнесли его старосте деревни — родному брату обманутого мужа. Тот в «письме» прочел: